Он произнес это так просто, будто сообщал о прогнозе погоды. Мать выронила ложку. Она звякнула о тарелку, разбив тишину.
— Я продаю квартиру и уезжаю, — объявил сын, ставя родителей перед фактом.
Его отец, Николай Иванович, медленно опустил газету. Его лицо, обычно невозмутимое, стало каменным.
— Ты чего это? — голос отца напоминал скрежет камня.
— Купил билеты. В Сочи. Квартиру уже выставил. Через месяц все будет готово.
Мать ахнула, прижав ладони к щекам.
— Какую квартиру? Твою? Нашу? Ты с ума сошел, Артем! Где ты будешь жить?
— Я сказал — уезжаю. Далеко. Навсегда.
Он стоял перед ними, тридцатилетний мужчина, чувствуя себя пятнадцатилетним подростком, которого вот-вот начнут отчитывать. Но внутри не было страха. Была пустота, из которой и родилось это решение.
Эту квартиру — двушку в панельной хрущевке — он купил пять лет назад, на свои и на небольшую помощь родителей. Это была его крепость, его независимость. Но очень скоро выяснилось, что стены — не преграда.
Ключ от его квартиры был и у родителей. Сначала они «заскакивали на пять минут» — то цветок полить, пока он в командировке, то забытую банку с соленьями принести. Потом стали приходить без предупреждения. Он мог застать мать, перебирающую вещи в его шкафу — «наведу порядок, ты же мужчина, ничего не найдешь». Отец мог взять его машину, пока он спал, и привезти мешок картошки с дачи, засыпав песком коврик водительской двери.
Он пытался мягко намекнуть.
— Мам, пап, вы же можете позвонить.
— А что такого? — искренне удивлялась мать. — Мы же родные. Мы не чужие.
Он перестал оставлять дома личные вещи. Дневник, который вел со школы, перевез в офис. Потом и ноутбук стал брать с собой. Его дом перестал быть его территорией. Это был филиал родительского гнезда, где он вечно оставался птенцом.
Надежда пришла с неожиданной стороны. Его коллега, Вика, с которой они вместе работали над проектом, однажды зашла к нему забрать документы. На пороге они столкнулись с его отцом, который принес «домашних котлет, чтобы сынок не голодал».
Позже, за рабочим обедом, Вика спросила прямо:
— Артем, а ты не задыхаешься?
— От чего?
— От любви. Такая она у тебя… удушающая.
Он отмахнулся, но ее слова попали в цель. Она, выросшая в детдоме, говорила о свободе так, как он никогда не мог.
— Знаешь, я всегда мечтала иметь свой угол. Неважно, какой. Главное — чтобы дверь можно было закрыть, и никто не вошел без стука. Это же базовое право человека — на свое пространство.
Он смотрел на нее и понимал — она права. У него не было своего угла. Никогда не было.
Кульминацией стал его день рождения. Он сказал родителям, что хочет провести вечер один, отдохнуть. Они кивнули, поняли.
Вечером, когда он лежал на диване с книгой, в дверь позвонили. На пороге стояли родители, отец с шампанским, мать с огромным тортом.
— Сюрприз! — радостно воскликнула она.
— Мы знали, что ты один, и решили скрасить твой вечер, — добавил отец.
Они вошли, не дожидаясь приглашения. Мать пошла на кухню искать бокалы, отец уселся в его любимое кресло. Артем стоял посреди гостиной и смотрел на них. Он чувствовал, как что-то внутри него оборвалось. Это была не любовь. Это было безразличие к его воле, к его «нет».
В ту ночь, после их ухода, он сел за компьютер. Он набрал в поиске «работа в Сочи» и «продажа квартиры». Его пальцы летали по клавиатуре, почти не дрожа. Решение созрело мгновенно, как вспышка.
Он действовал быстро и молча. Нашел агентство, подписал договор, нашел работу через онлайн-собеседование. Он не говорил родителям ни слова. Готовил побег. Осознание того, что ему придется это объявить, было самым страшным. Но необходимость дышать оказалась сильнее страха.
И вот он стоял перед ними на их кухне, в своем детстве, которое так и не закончилось, и объявлял о своем взрослении. С опозданием на пятнадцать лет.
— Ты не имеешь права! — голос отца гремел, возвращая его в реальность. — Мы тебе помогали на эту квартиру! Это частично и наша!
— Я верну вам ваши деньги. С процентами. Все уже подсчитано.
— Да не в деньгах дело! — вскрикнула мать. — Мы останемся одни! Ты нас бросаешь!
— Вы не одни. У вас друг друга. А я… я исчезаю. Мне нужно исчезнуть, чтобы начать, наконец, жить.
— Как ты можешь так говорить! — заплакала мать. — Мы же всю жизнь для тебя…
— В этом и проблема! — перебил он ее, и его голос впервые зазвучал с надрывом. — Ваша жизнь — для меня. А моя жизнь — для вас. Я так больше не могу. Я не дышу.
Он посмотрел на отца. Тот смотрел на него с новым, незнакомым выражением — не с гневом, а с медленным, трудным пониманием.
— Ты нас ненавидишь? — тихо спросил Николай Иванович.
— Нет. Я себя ненавижу здесь. За то, что я не хозяин в своем доме. За то, что я прячу личные вещи от собственной матери. За то, что я боюсь сказать «не приходите без звонка». Я уезжаю не от вас. Я уезжаю к себе. Поняли?
Мать рыдала, уткнувшись в отцовское плечо. Отец не утешал ее. Он смотрел на сына. Долго и пристально.
— Нашел работу? — наконец спросил он глухо.
— Да.
— Квартиру снял?
— Снимаю. Временно.
— Деньги… с деньгами все в порядке?
— Да, пап. Все в порядке.
Наступила тяжелая, давящая тишина. Артем понимал — сейчас или никогда. Или он сломается под грузом их горя, или сделает последний, решающий шаг.
— Хорошо, — неожиданно сказал отец. Одно слово. Оно повисло в воздухе. Мать вздрогнула и перестала плакать, смотря на мужа с недоумением. — Значит, так ты решил.
Это не было одобрением. Это было признание. Признание его права на решение.
Артем медленно кивнул. Он подошел к матери, обнял ее застывшие плечи.
— Я буду звонить. Приеду в гости. Но вы — ко мне — только по приглашению. Договорились?
Она ничего не ответила, лишь всхлипнула. Отец поднялся из-за стола, прошел в прихожую. Он достал из связки ключей один — тот самый, от квартиры сына — и положил его на тумбочку. Звякнул металл о дерево.
— Ладно, — повторил отец, глядя в пол. — Счастливо, сынок.
Артем вышел из родительского дома. Он шел по улице, и ему было и больно, и страшно, и невероятно легко. Он достал телефон, нашел номер Вики.
— Все, — сказал он, и голос его был чистым, без дрожи. — Я выхожу на свободу.
