Дождь стучал по подоконнику старой «двушки» на окраине. В квартире пахло вареной картошкой и детским питанием. Алёна, закутанная в потертый плед, сидела на кухне и смотрела в одну точку. Ей было двадцать пять, но чувствовала она себя на все сто.
В соседней комнате спала её годовалая дочь, Лиза. Девочка родилась с синдромом Дауна. Алёна до сих пор помнила лицо врача в роддоме, усталое, безразличное.
— Ну, вас поздравить можно условно. У ребенка синдром Дауна. Вы молодая, подумайте о своём будущем. Отказников много, ничего страшного.
Тогда Алёна, вся в послеродовой боли и гормонах, просто смотрела на него, не понимая. А потом пришёл Сергей.
Мужу было тридцать пять. Успешный, подтянутый, пахнувший дорогим парфюмом. Он вошёл в палату, поцеловал её в лоб, потом подошёл к кювезу.
— Ну что, посмотрим на наследника? — сказал он весело.
Он развернул уголок одеяла, и его лицо изменилось. Улыбка сползла мгновенно.
— Что это такое? — тихо спросил он.
— Сереж… — начала Алёна.
— Что это, блин, такое? — он уже кричал, и медсестра за дверью испуганно пискнула.
Он не стал ничего слушать. Он тыкал пальцем в личико дочери.
— Это? Это мой ребёнок? Ты мне что, подсунула какого-то урода? У меня в роду такого не было! Это твои гены, алкаши проклятые!
Алёна молчала. Она не могла говорить. Она только смотрела, как человек, которого она любила, которого считала опорой, превращается в зверя.
Они не виделись две недели. Алёна лежала с Лизой в больнице, проходили обследования. Сергей прислал смс: «Решай вопрос. Я не готов ее принять. Никогда».
Она не «решила вопрос». Забрала дочь и уехала в эту самую «двушку», доставшуюся ей от бабушки. Сергей первое время присылал деньги. Потом перестал. Сказал: «На лекарства этому овощу не дам ни копейки. Ребёнок-инвалид — это твой крест. Неси его сама».
Алёна устроилась кассиром в супермаркет. Денег катастрофически не хватало. На массажи, на занятия со специалистами, на витамины. Лиза развивалась медленно, но всё же развивалась. Она научилась сидеть, ползать, гулила что-то, беззубо улыбалась, увидев маму. И в этих улыбках была вся Алёнина вселенная.
И вот, спустя год, Сергей нашёл их. Он просто позвонил в дверь.
Алёна открыла. Он стоял на площадке в дорогом пальто, с новым айфоном в руке.
— Впустишь? — сказал он, не глядя ей в глаза.
Она молча отступила. Он вошел, поморщился от запаха детской присыпки и каши.
— Ну что, насмотрелась на своего монстра? — спросил он, снимая пальто и вешая его на спинку стула, будто он здесь хозяин.
— Не называй её так, — тихо сказала Алёна.
— А как её называть? Нормальные дети в год уже ходят, агукают. А эта что? Лежит, пускает слюни. Ты думала, она станет Эйнштейном?
Он прошелся по комнате, его взгляд упал на детскую кроватку. Лиза проснулась и смотрела на него большими, немного раскосыми глазами.
— Боже, — он с отвращением отвернулся. — Она выглядит… ненормально.
— Чего ты хочешь, Сергей? — Алёна чувствовала, как у неё подкашиваются ноги.
— Хочу решить проблему. Окончательно. Я нашёл вариант. Хороший частный интернат. Платят из бюджета. Сдай её туда. Она будет жить, ты будешь свободна. У тебя ещё жизнь впереди, еще родишь нормального.
— Я не отдам свою дочь в интернат.
— Это не дочь! — он резко повернулся к ней, и его лицо исказила злоба. — Это брак, ошибка природы! Ты хочешь всю жизнь на ее говно потратить? Посмотри на себя! Ты в тридцать будешь выглядеть на пятьдесят! Кто ты такая? Нищая кассирша с ребёнком-овощем! Ты думаешь, кто-то на тебя посмотрит?
Алёна сжала кулаки. Её трясло.
— Убирайся.
— Нет, ты меня выслушаешь! — он подошел вплотную. — Я не позволю, чтобы этот урод портил мне жизнь! У меня бизнес, репутация! Что я скажу партнёрам? Что у меня дочь-даун? Да они ржать будут! Я подам в суд! Я докажу, что ты невменяемая, что ты не можешь её обеспечить! Я тебя уничтожу!
Из соседней комнаты послышался плач. Лиза испугалась громких криков.
— Вот, — злорадно усмехнулся Сергей. — Уже орёт. Нормальный ребёнок так не орёт.
Алёна бросилась в комнату, взяла Лизу на руки. Девочка прижалась к ней, всхлипывая.
— Видишь? — сказала Алёна, повернувшись к Сергею. — Она боится тебя, она всё понимает.
— Ничего она не понимает, — он помахал рукой. — У неё интеллект комара. Ладно, я даю тебе неделю. Передумаешь — звони. Нет… — он окинул её уничтожающим взглядом, — …я сам всё сделаю. Через суд.
Он ушёл, хлопнув дверью. Алёна опустилась на пол с Лизой на руках и разрыдалась. Она не знала, что делать. У неё не было денег на хорошего адвоката, а у Сергея были.
На следующий день она пошла к юристу в государственную консультацию. Усталая женщина лет пятидесяти, посмотрев на её справки о доходах, вздохнула.
— Мужчина обеспечен, имеет стабильный доход. Если он подаст иск о лишении родительских прав или о помещении ребёнка в спецучреждение, по причине «неблагоприятных условий для развития», у него высокие шансы. Суды часто встают на сторону более обеспеченного родителя.
— Но я её мать! — сказала Алёна, и голос её дрогнул.
— А он отец, — безразлично ответила юрист. — И он предлагает «решение», которое, по его мнению, лучше для ребёнка. Круглосуточный уход, специалисты. Вам будет сложно это оспорить.
Весь мир будто ополчился против Алены, она чувствовала себя в ловушке.
Её единственной поддержкой была соседка, Галина Петровна, пенсионерка, бывший воспитатель детского сада. Она иногда сидела с Лизой, когда Алёна была на работе.
— Держись, детка, — говорила женщина, качая Лизу на руках. — Она же у тебя золотая. Смотри, какая смышлёная, и глазки умные.
И правда, Лиза была удивительным ребёнком. Она не говорила, но её глаза выражали всё: радость, когда видела Алёну, любопытство, когда смотрела на птиц за окном, сострадание, если видела, что мама плачет. Она любила музыку. Стоило включить что-то мелодичное, как она затихала и начинала покачиваться в такт, издавая тихие, напевные звуки.
Как-то раз Галина Петровна принесла старый ксилофон своего внука. Лиза уселась перед ним, взяла в кулачок палочку и неожиданно ударила по одной пластинке, потом по другой. Получился не просто шум. Получился простенький, но чистый перезвон. Она повторила его несколько раз, словно пытаясь запомнить.
— Смотри-ка, — удивилась Галина Петровна. — У неё есть слух.
Алёна не придала этому значения. Какая разница, есть слух или нет, если её ребёнка хотят отобрать.
Через три дня пришла повестка в суд. Сергей подал иск об определении места жительства Лизы в специализированном интернате «Забота». В иске было написано: «Мать ребёнка, Иванова Алёна Сергеевна, в силу низкого материального положения и отсутствия надлежащих жилищных условий, не может обеспечить ребёнку с особенностями развития необходимую реабилитацию и уход. Отец ребёнка, Иванов Сергей Викторович, готов нести все расходы по содержанию ребёнка в учреждении, обеспечивающем профессиональный медицинский и педагогический контроль».
Алёна проплакала всю ночь. У неё не было шансов.
Утром Галина Петровна, увидев её заплаканное лицо, строго сказала:
— Хватит реветь. Борись. Он хочет доказать, что она безнадёжна? А ты докажи обратное.
— Но как? — всхлипнула Алёна.
— А ты подумай! Чем Лиза лучше других? У неё же что-то получается! Может. музыка!
Музыка. Мысль была безумной, но другой не было.
Алёна записала на телефон несколько коротких видео. Как Лиза, услышав по телевизору мелодию, начинает раскачиваться и гулить в том же ритме. Как она бьёт по ксилофону, подбирая простые звуки. Как она затихает, слушая колыбельную.
Она показала видео знакомому музыканту, парню, который играл в местном кафе. Его звали Игорь. Он посмотрел, хмурясь.
— Ну, ребёнок шумит, — сказал он.
— Посмотри ещё, — умоляла Алёна.
Игорь посмотрел ещё раз. Потом ещё.
— Странно, — сказал он. — Она не просто бьёт. Она повторяет интервалы. Смотри, вот здесь, между этими двумя нотами — это чистая квинта. Она её воспроизвела. Это… необычно для ребёнка её возраста и с её диагнозом. Обычно у них с восприятием абстрактного плохо.
— То есть?
— То есть, возможно, у неё действительно есть способность к имитации звуков. Абсолютный слух? Вряд ли. Но что-то есть.
Игорь принес маленькую детскую флейту и простенький барабанчик. Они с Алёной стали заниматься с Лизой по полчаса в день. Просто играли ноты, пели, хлопали в ладоши. Лиза сначала пугалась, но потом втянулась. Ей нравилось. Через две недели она могла повторить за Игорем простейший ритм — три хлопка с паузой. Она делала это сосредоточенно, её глаза блестели.
Но этого было мало. Суд был через месяц и нужно было что-то более весомое.
Идею подсказала Галина Петровна.
— А что, если устроить маленький концерт? Прямо здесь, во дворе. Пригласишь людей. Пусть увидят, что она не «овощ», а ребёнок, который может что-то делать. Снимешь на видео, покажешь в суде.
Алёна испугалась. Выставить Лизу на всеобщее обозрение? Но выбора не было.
Они организовали концерт в ближайшую субботу. Стоял теплый весенний день. Во дворе собрались соседи, несколько подруг Алёны, Игорь с друзьями-музыкантами. Пришла даже местная журналистка из районной газеты, которую уговорила посмотреть Галина Петровна.
Алёна вынесла Лизу на одеяло, расстеленное на траве. Девочка, увидев людей, испугалась и заплакала. Сердце Алёны упало. Провал.
Но Игорь не растерялся. Он сел рядом, достал флейту и начал тихо наигрывать простую, плавную мелодию. Лиза затихла, слезы высохли. Она смотрела на флейту, потом на лицо Игоря. Протянула ручку к барабанчику, что лежал рядом, и ударила по нему ладошкой. Раз. Пауза. Ещё раз.
Игорь подыграл ей. Его мелодия вписалась в её примитивный ритм. Получилось нечто цельное. Простое, но живое. Музыка.
Люди затихли. Кто-то достал телефон, чтобы снять. Лиза, увлекшись, ударила ещё несколько раз, уже увереннее. Потом она загулила, пытаясь повторить мотив флейты. Её звуки были нечленораздельными, но они были в той же тональности.
Это длилось всего пару минут, но это было чудо. Не чудо исцеления, а чудо проявления человеческой личности. Все увидели не «даунёнка», а маленькую девочку, которая общается с миром через музыку.
Журналистка взяла у Алёны короткое интервью. На следующий день в газете вышла небольшая статья под названием «Мелодия Лизы» с фотографией, где девочка сосредоточенно бьет по барабану, а Игорь ей подыгрывает. Статью перепечатали в нескольких местных пабликах.
Сергей, конечно, всё увидел. Примчался вечером, не позвонив заранее. Вломился в квартиру, красный от ярости.
— Ты совсем охренела? — закричал он. — Выставлять моего ребёнка, мою фамилию, на позор! Какую-то жалкую клоунаду устроила! Ты думаешь, это что-то докажет? Что она может в бубен бить? Так любая обезьяна может!
— Убирайся, Сережа, — сказала Алёна тихо. Она впервые не боялась его.
— Нет! Ты сейчас же позвони в эту газетёнку и опровергнешь всё! Скажешь, что это постановка! Иначе я…
— Иначе что? — перебила его Алёна. — Подашь в суд? Подавай. Я теперь не одна. У меня есть это видео. И есть статья. И люди, которые видели всё своими глазами. Попробуй докажи в суде, что твоя дочь — «овощ», после того как полрайона видело, как она «играет» с музыкантами.
Сергей смотрел на неё с ненавистью. Он видел, что она не ломается.
— Ты конченая, — прошипел он. — И твоя дурацкая выходка ничего не изменит. Суд — это не цирк в дворе. Там решают эксперты, а не толпа зевак.
Он снова хлопнул дверью. Но на этот раз Алёна видела — он не уверен. Его безупречная картина мира дала трещину.
Суд состоялся через неделю. Сергей пришел с дорогим адвокатом. Алёна — с папкой, где были распечатаны статьи, скриншоты комментариев и сохранено то самое видео.
Судья, пожилая женщина с усталым лицом, выслушала доводы Сергея. Его адвокат говорил плавно и убедительно: «неблагоприятные условия», «отсутствие перспектив», «бремя для молодой матери», «профессиональный уход».
Потом дали слово Алёне. Она была бледна, но говорила чётко.
— Я не откажусь от своего ребёнка. Лиза — не бремя, она — моя дочь. Да, у неё синдром Дауна. Но она личность. У неё есть характер, у неё есть способности. Она чувствует музыку. Это подтверждают специалисты и просто люди, которые видели её.
Она подала суду папку с материалами и флешку с видео. Судья посмотрела распечатанные статьи. Потом велела включить видео.
В тишине зала зазвучала флейта Игоря и неуверенные, но ритмичные удары по барабану. Было слышно, как Лиза гулит. Видно было её сосредоточенное, счастливое лицо.
Адвокат Сергея фыркнул.
— Ваша честь, это не доказательство способностей. Это эмоциональная манипуляция.
Судья посмотрела на него поверх очков.
— А что, по-вашему, является доказательством способности ребёнка к развитию? Только справки из платных клиник? — она снова взглянула на видео, где Лиза улыбалась, и её строгое лицо смягчилось. — Мне кажется, я тоже кое-что понимаю в детях.
Сергей сидел, сжав кулаки. Он видел, что всё идёт не по плану.
Судья удалилась в совещательную комнату. Через полчаса она вернулась и огласила решение: «В удовлетворении исковых требований Иванова С.В. отказать. Ребёнок остаётся проживать с матерью, Ивановой А.С. С отца взыскать алименты в размере 50% от всех видов заработка до достижения ребёнком совершеннолетия».
Сергей вскочил.
— Что?! Это безобразие! На каком основании?
— На основании того, — холодно сказала судья, — что мать предоставила убедительные доказательства своей привязанности к ребёнку и его положительной динамики развития в её условиях. А вы, господин Иванов, кроме финансовых возможностей, ничего предложить не смогли. Более того, ваши высказывания в адрес собственного ребёнка, которые, как я понимаю, являются вашим обычным стилем общения, характеризуют вас не с лучшей стороны.
Сергей был в ярости. Пятьдесят процентов! Это был для него удар по карману, куда более чувствительный, чем удар по самолюбию.
— Ты довольна? — бросил он Алёне, выходя из зала суда. — Теперь ты будешь драть с меня три шкуры, на содержание своей уродины?
— Она не уродина, — спокойно ответила Алёна. — Она твоя дочь. А деньги мне нужны, чтобы дать ей всё, что ты никогда не смог бы дать — любовь и нормальное детство.
Она развернулась и ушла. Впервые за тяжелый год она чувствовала себя победительницей.
Жизнь наладилась. Алиментов хватало на хороших специалистов, на развивающие занятия. Лиза продолжала удивлять. Она не никогда не станет музыкантом, но музыка осталась её главным интересом и способом успокоиться. Она научилась ходить, говорить отдельные слова. Её любимым словом было «мама».
Сергей подал апелляцию, но проиграл. Он платил алименты, но больше никогда не появлялся. Иногда Алёна думала, что он, возможно, самый несчастный человек из всех. Он был рабом своего благополучия, своего страха перед чужим мнением. Променял дочь на иллюзию идеальной жизни.
А у Алёны была реальная жизнь, с трудностями, с усталостью, но и с бесконечной любовью. Она смотрела, как Лиза танцует под музыку, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, и смеялась. Её дочь не была ошибкой. Она была просто другой.
