Вера сидела у окна, глядя, как соседская вишня зацвела, будто насмехаясь над её тоской. Чай с мёдом в старой керамической кружке давно остыл. Она любила этот ритуал — чай, мёд, тишина. Но сегодня всё было не так. В груди ворочалась тяжесть, как каменный ком, а в голове крутился один вопрос: как она могла так ошибиться? Тридцать лет дружбы — и всё псу под хвост. Но обо всём по порядку.
Вера и Людмила подружились в первом классе, в далёком 1982-м. Людка — веснушчатая, с двумя косичками, которые вечно развязывались, и характером, как у маленького урагана. Вера — тихая, с аккуратной чёлкой и привычкой теребить подол платья, когда волновалась. Людка тащила её за собой, как за невидимую верёвочку: то в школьный драмкружок записаться, то за забором яблоки рвать, то на танцы в Дом культуры. Вера робела, но за подругой шла — Людка была как огонь, яркая, тёплая, за ней хотелось бежать.
Годы летели, как листья с той самой яблони за школой. Школа, институт, свадьбы, дети. Вера вышла за Сашу, спокойного инженера с добрыми глазами. Людмила крутила романы, пока не остановилась на Коле, дальнобойщике с громким смехом. Саша умер десять лет назад — сердце. Коля ушёл ещё раньше, оставив Людмилу с сыном и кучей долгов. Но она выкрутилась. Всегда выкручивалась.
Теперь, в свои пятьдесят с хвостиком, они сидели на Вериной кухне — той самой, с выцветшими занавесками и скатертью в ромашку. Пили чай с мёдом, жаловались на молодёжь, которая «ни к чему не стремится», и вспоминали, как сами бегали на танцы в туфлях на размер больше.
— Верка, ты сына своего пристрой, — вздохнула Людмила, подливая себе кипятка. — Игорёк твой — парень золотой, не пьёт, не курит, а всё ищет себя. У меня бы он уже делом занимался.
Вера улыбнулась, но в груди кольнуло. Игорь, её единственный сын, в свои тридцать два всё ещё метался. То банки, то айти, то «фриланс» какой-то. Она не лезла — боялась, что сделает хуже. После смерти мужа она вообще старалась держать всё под контролем: дом, огород, подработки на бухгалтерии. Жила скромно, но внуки, когда приезжали на выходные, наполняли дом смехом. Это держало.
Людмила была другой. Лет десять назад она открыла бизнес — торговля стройматериалами. Не олигарх, но на «Тойоте» ездила, в Турцию летала, одевалась так, что Вера иногда шутила: «Люд, ты будто из журнала». Людмила отмахивалась, но было видно — ей нравится.
— Да он сам не знает, чего хочет, — ответила Вера, глядя в кружку. — Я не вмешиваюсь.
— А ты вмешивайся, — Людмила прищурилась. — Приводи его ко мне. Я с ним поговорю. Своих не обижаю.
Своих. Это слово для Веры было как тёплое одеяло. Людка всегда была за своих. Когда Саша умер, она три месяца таскала Вере продукты, сидела с ней вечерами, пока та не научилась снова улыбаться. Когда у Веры украли кошелёк на рынке, Людмила поехала с ней в милицию, ругалась там так, что участковый покраснел. Своих не обижала. Никогда.
—
Через неделю Игорь пришёл к Людмиле в офис. Высокий, чуть сутулый, в джинсах и сером свитере. Лицо усталое, но в глазах — любопытство. Вера смотрела на него и думала: «Ну вот, наконец-то». Людмила встретила его, как родного: обняла, похлопала по плечу, налила кофе из своей модной кофемашины.
— Игорёк, будешь со мной работать, — сказала она бодро. — По-честному, как с братом. Я тебе всё покажу, войдёшь в курс. А там — поглядим.
Вера выдохнула. Как гора с плеч.
Первые месяцы были как сказка. Игорь возвращался домой уставший, но с каким-то новым огнём в глазах. Рассказывал, как Людмила учит его разбираться в поставках, как они ездят по складам, как он впервые подписал договор с клиентом.
— Мам, я думал, у неё просто склад и грузовики, а там целая империя! — говорил он, нарезая хлеб за ужином. — Поставки, контракты, клиенты по всей области. Она меня помощником по логистике поставила, представляешь?
Вера радовалась. Людмила не подвела: зарплата у Игоря была выше, чем он ожидал, работа — интересная. По выходным они с Людкой снова пили чай, ели Верин пирог с яблоками, смеялись. Вера смотрела на подругу и думала: «Вот же человек. Родной».
Но сказки не длятся вечно.
—
Через три месяца что-то сломалось. Игорь стал возвращаться позже, ужинал молча, а телефон иногда швырял на диван так, что Вера вздрагивала.
— Что случилось, сын? — спрашивала она, стараясь не давить.
— Ничего. Устал, — бурчал он, не глядя в глаза.
Однажды за ужином он не выдержал:
— Мам, а Людмила твоя — не такая уж святая.
— В смысле? — Вера нахмурилась, чувствуя, как внутри холодеет.
— Она меня вообще не слушает. Я идеи предлагаю — как лучше маршруты выстроить, как склад оптимизировать. Она кивает, а потом через неделю делает то же самое, но говорит, что это её задумка. А если что не так — я виноват.
— Может, она просто строже стала? Бизнес же, — Вера пыталась оправдать подругу, но голос дрожал.
— Это не строгость, мам. Это игра. Там вообще непонятно, кто за кого.
Вера молчала. Неужели Людка? Нет, не может быть. Тридцать лет вместе — школа, свадьбы, слёзы, смех. Но тревога уже пустила корни.
А потом грянул гром.
В тот вечер Игорь ввалился домой и просто сел на пол в прихожей. Без куртки, без слов. Лицо — белое, как мел.
— Ты чего, Игорь? — Вера бросилась к нему, сердце заколотилось.
— Всё, мама. Меня выкинули.
— Как выкинули?
— Из фирмы. Людмила сказала, что я больше не нужен. А через час мне на почту пришли документы. На меня оформлены поставки, которые не доехали, контракты, которые просрочили, и — держись — кредит. На сто пятьдесят тысяч. Она всё на меня повесила.
— Подожди, как? Почему? — Вера схватилась за голову.
— Потому что я всё подписывал, мама! — Игорь вскочил, голос сорвался в крик. — Я же верил ей! Ты же говорила, что ей можно доверять! Это ты меня туда толкнула!
Он швырнул телефон на пол, тот с треском ударился о паркет. Вера стояла, как громом поражённая. Хотелось сказать что-то, но слова застряли. В груди росло чувство вины — тяжёлое, липкое. Она подвела сына. Через ту, кого считала почти сестрой.
—
Ночь Вера не спала. То вставала за водой, то сидела на краю кровати, слушая, как тикают старые часы. Тридцать лет. Много это или мало? Как понять, что было правдой, а что — маской? Людка, которая таскала её за косички, которая плакала на её свадьбе, которая приносила суп, когда Вера болела. Это была она? Или всё это — игра?
Утром Вера надела пальто, туфли на низком каблуке и поехала к Людмиле. Без звонка. Без предупреждения.
Людмила жила в коттеджном посёлке за городом. Дом — кирпичный, с коваными перилами и большими окнами. Вера помнила, как помогала подруге выбирать обои для этой кухни. Теперь она стояла у двери, а сердце стучало так, будто хотело выскочить.
Людмила открыла сама. Улыбнулась, как ни в чём не бывало.
— О, Верка! Ну что за спешка? Чай будешь?
— Нам надо поговорить, Люда. Серьёзно.
Они сели за стол. Тот самый, где пили чай сто раз. Но теперь руки Веры дрожали, кружку она не взяла.
— Игорь пришёл весь в долгах. Говорит, ты оформила на него просрочки и кредиты. Это правда?
Людмила закатила глаза, будто услышала глупость.
— Ой, Вер, не начинай. Он что, ребёнок? У него руки есть, мозги тоже. Он всё подписывал.
— Люда, ты ему доверяла. Он тебе доверял. Я тебе доверяла.
— У меня бизнес, Вера. Я не могу нянчиться. Он оказался слабым, всё.
— Ты не о бизнесе сейчас говоришь, — голос Веры задрожал, но она держалась. — Ты говоришь о моём сыне. О нас.
— Ты что, думаешь, я должна всё за него делать? За твой счёт? Я тебе одолжение сделала, между прочим.
Вера смотрела в её глаза — холодные, чужие. И вдруг поняла: она никогда не знала эту женщину. Все эти годы она верила в образ — «добрая Людка», подруга, почти сестра. А перед ней сидела другая. Расчётливая, равнодушная. Ей было плевать на Веру, на Игоря, на их боль.
— Ты предала нас, Люда. Не только Игоря — меня тоже. Ты использовала доверие.
— Не драматизируй, — отмахнулась Людмила, но в её голосе мелькнула тень раздражения.
Вера встала. Сердце колотилось, но она сказала спокойно:
— Это была последняя наша встреча.
И вышла. Впервые за тридцать лет — без оглядки.
—
После разговора с Людмилой в душе у Веры наступила тишина. Пустая, пугающая. Как будто кто-то сдул её прежний мир, как пыль с подоконника. Не было больше «Людки», не было веры в старую дружбу. Остались только она, Игорь и внуки — её свет, её якорь.
Игорь поначалу молчал. Не спрашивал, что она говорила с Людмилой, не интересовался, договорились ли. Просто жил рядом, как тень. Вера чувствовала его немой укор — каждое утро, каждый вечер. Но однажды, за ужином, он заговорил:
— Прости, мама. Я тогда сгоряча накричал. Это не ты виновата. Я сам не смотрел, что подписываю.
— Ты же верил. Как и я, — тихо сказала Вера, глядя на тарелку с картошкой и грибами.
— Всё равно. Ты не заслужила такого.
Они доели ужин молча. Потом Игорь поднял глаза:
— Я хочу всё закрыть. Эти долги. Найду работу, продам машину, дачу…
— Дачу продадим вместе, — сказала Вера. — Это наша семья. А Людмила — прошлое.
—
Продажа дачи далась тяжело. Там были вишни, которые сажал ещё Саша, лавочка, где он читал газеты, клумба, где внуки воровали черешню. Вера ходила по участку, трогала кору старого дерева, и слёзы сами катились по щекам. Но она знала: это не про дом. Это про груз, от которого надо избавиться.
Через два месяца они рассчитались по долгам. Игорь нашёл работу — не такую яркую, как у Людмилы, но честную. Вера подрабатывала, вязала внукам свитера, учила их печь пироги. Они с Игорем стали ближе. Он приезжал каждую неделю, помогал по дому, шутил:
— Мам, ты знаешь, что у тебя за холодильником крошки лежат?
— А ты знаешь, что у тебя под диваном носок с прошлого года? — смеялась Вера.
Они смеялись вместе. Без тени.
Весной Вера сидела у окна, пила чай с мёдом. Соседская вишня цвела, как их старая дача. Было тихо, тепло, спокойно. Она думала о том, как иногда дружба умирает не из-за предательства, а потому что одна из сторон никогда и не была другом. Но то, что остаётся — любовь, забота, семья — это настоящее. Это золото.
