— Ты что, тупая что ли? — свекровь ткнула пальцем в тарелку с салатом. — Я же тебе сто раз говорила: свежий огурец в «Оливье» не кладут! Только солёные!
Лена молча смотрела на её маникюр, впивающийся в стол. В горле стоял ком. Ещё секунда — и слёзы брызнут из глаз. Но вместо слёз вдруг вырвались слова, ровные и острые, как лезвие:
— Хватит указывать, что мне готовить.
Она сама испугалась тишины, что повисла следом. Даже кот под столом замер. Свекровь откинулась на спинку стула, будто её по лицу ударили. Муж Сергей застыл с вилкой на полпути ко рту. В его глазах читался животный ужас — он оказался на линии фронта между двумя самыми важными женщинами в его жизни.
А началось всё с безобидного воскресного ужина…
Она стояла с деревянной ложкой в руке и смотрела, как суп медленно стекает по фасаду светлого шкафа. Капля за каплей. Тишина в кухне была густой, как этот самый суп. Алена вдохнула запах лаврового листа и чего-то пережаренного, почувствовала, как по пальцам течет что-то теплое и жирное, и впервые за три года замужества не испытала страха.
— Прости, свекровь, — сказала она, и голос не дрогнул. — Я нечаянно.
Лидия Петровна, сидевшая за столом с видом полководца перед решающей битвой, медленно подняла на нее глаза. Ее взгляд, обычно колючий и быстрый, теперь был тяжелым и неподвижным.
— Моя мама всегда говорила, — начала она с тихой, леденящей яростью, — что посуда — это лицо хозяйки. А лицо твоего супа, Алена, теперь на моем кухонном гарнитуре.
Алена не стала вытирать руку о фартук. Она опустила ложку в раковину, и тихий металлический звон прозвучал как выстрел.
— Хватит, — сказала Алена. — Хватит указывать, что мне готовить.
Все началось с борща. Вернее, с того, что Лидия Петровна, войдя на кухню, сразу потянулась к плите.
— Ты его не так делаешь, Леночка, — поправила она, хотя Алену звали Аленой. — Свеклу нужно пассеровать отдельно, иначе цвет будет грязный.
Она подвинула ее плечом и сама принялась хозяйничать у плиты, звонко ставя кастрюли. Алена стояла в стороне, сжимая влажные от картофеля руки. Она чувствовала себя девочкой, которую снова отправили в детский сад на перевоспитание.
— Мама, не надо, — тихо сказала она.
— Я научу тебя, дочка, — Лидия Петровна не оборачивалась, энергично помешивая. — Мой Сережа любит правильный борщ. Он с детства к нему привык.
Сережа, ее муж, в этот момент проходил мимо кухни. Он посмотрел на Алену, на свою мать, развернувшуюся у плиты как адмирал на капитанском мостике, и быстро прошел в гостиную, к телевизору. Это был его стандартный маневр — отступление. Алена осталась одна на поле боя, которое было вымощено ее же кафелем.
Когда они только поженились, все было иначе. Лидия Петровна казалась опорой, мудрой женщиной, готовой помочь. Она помогала. Каждый день. Сначала просто советовала, какой пылесос купить. Потом начала приходить в их новенькую «однушку» и мыть полы, потому что Алена «не так отжимает тряпку». Потом переставляла вещи в шкафах. Алена терпела. Она выросла в детдоме, и само понятие «семья», пусть и такая навязчивая, было для нее чем-то волшебным, чем-то, что нужно беречь.
— Ты же понимаешь, она просто хочет как лучше, — говорил Сережа, обнимая ее по вечерам. — Она привыкла все контролировать. Папа рано умер, она одна меня подняла. Просто потерпи.
Алена терпела. Она молча переваривала замечания о неправильно повешенных шторах, о слишком больших тратах на йогурты, о своей «несерьезной» работе копирайтера. Но кухня стала последним рубежом. Готовка была для нее терапией, единственным местом, где она чувствовала себя хозяйкой. И теперь это пространство у нее отнимали.
Надежда пришла с двух полосок на тесте. Беременность стала для Алены щитом. Впервые за долгое время она почувствовала свою правоту, свою силу. Это был ее ребенок, ее семья. Теперь она будет защищать не только себя.
— Мама, — сказала она Лидии Петровне в тот вечер, — спасибо за всю твою помощь. Но я хочу сама. Сама готовить еду для своей семьи. Для своего ребенка.
Лидия Петровна посмотрела на нее с новым, незнакомым выражением — в ее глазах было нечто похожее на уважение.
— Хорошо, дорогая, — сказала она. — Ты, наверное, права. Пора.
Неделю все было идеально. Свекровь не звонила, не приходила без приглашения. Алена парила и жарила, пекла и тушила, наслаждаясь своей свободой. Сережа радовался ее настроению. Он наконец-то начал замечать напряжение, которое копилось все эти годы, и был счастлив, что оно ушло.
— Видишь, — говорил он, — просто нужно было поговорить. Она все поняла.
Однажды вечером у них с Сережей были планы пойти в кино. Алена как раз заканчивала работать, когда в дверь позвонили. На пороге стояла Лидия Петровна с сумкой продуктов.
— Я знаю, вы сегодня вечером одни, — весело сказала она, проходя в коридор. — Решила, что вы голодаете. Приготовлю вам свой фирменный гуляш.
Алена застыла в дверном проеме.
— Мама, мы договорились, — тихо сказала она. — И у нас планы.
— Какие планы в будний день? — отмахнулась свекровь, уже расставляя продукты на столе. — Сережа с работы усталый придет, ему нужна нормальная еда, а не полуфабрикаты. А вы в свое кино сходите, если хотите.
В этот момент вернулся Сережа. Увидев мать на кухне, он улыбнулся.
— Мама, вот здорово! Ты нам гуляш сделаешь? Я его обожаю!
Его взгляд скользнул по лицу Алены, но он не увидел в нем ничего, кроме усталости. Он решил, что это обычная беременная усталость. Он поцеловал ее в щеку и пошел мыть руки. Алена осталась стоять в коридоре, слушая, как на ее кухне гремит чужая кастрюля. Она поняла, что ничего не изменилось. Ничего. Ее маленькая победа была иллюзией.
Она не пошла в кино. Сказала, что плохо себя чувствует. Лежала в спальне и слушала, как на кухне смеются ее муж и его мама. Как они едят тот самый гуляш. В тот момент внутри нее что-то переломилось. Окончательно и бесповоротно. Страх испарился. Осталась только холодная, ясная решимость.
На следующее утро, когда Сережа ушел на работу, она позвонила Лидии Петровне.
— Мама, зайди, пожалуйста, сегодня. Нужна твоя помощь с одной вещью.
Свекровь пришла через час, сияющая от сознания своей необходимости. Алена стояла у плиты. В кастрюле варился тот самый суп, который Лидия Петровна учила ее готовить в день конфликта.
— Вот, — сказала Алена, — я все сделала по твоему рецепту. Но мне кажется, что-то не так. Попробуй, пожалуйста.
Лидия Петровна подошла, взяла ложку, зачерпнула немного супа и поднесла ко рту.
— Немножко недосолено, — вынесла она вердикт. — И лавровый лист нужно было класть позже, он теперь горчит.
— Понятно, — сказала Алена.
Она взяла ту самую ложку из рук свекрови. И вылила ее обратно в кастрюлю. Затем подняла кастрюлю за ручку. Она была тяжелой, горячей. Она понесла ее через всю кухню, к светлому шкафу, который Лидия Петровна сама выбирала для них три года назад. И выплеснула все содержимое на глянцевую поверхность.
Грохот упавшей на пол кастрюли оглушил тишину. Лидия Петровна стояла, не двигаясь. Ее лицо было белым. Она смотрела на суп, стекающий по дорогому фасаду, на лужу на полу, на Алену, которая стояла с пустыми руками и смотрела на нее прямо, без вызова, но и без страха.
— Ты с ума сошла? — прошептала свекровь.
— Нет, — ответила Алена. — Я просто перестала бояться. Это моя кухня. Мой дом. Мой муж. И мой ребенок. И я буду готовить так, как я считаю нужным. Хватит указывать, что мне готовить.
В этот момент за спиной у Алены скрипнула дверь. Она обернулась. В дверном проеме стоял Сережа. Он вернулся за забытым телефоном. Он все видел. Он смотрел на мать, на залитый супом шкаф, на жену, стоявшую посенью с прямой спиной. И в его глазах Алена впервые увидела не растерянность и не желание убежать, а что-то другое. Уважение. И даже гордость.
— Что здесь происходит? — тихо спросил он.
— Твоя сумасшедшая жена… — начала Лидия Петровна, но Сережа перебил ее. Впервые в жизни.
— Мама, иди домой, — сказал он твердо. — Сейчас же.
— Как ты разговариваешь…
— Иди домой! — его голос прозвучал как хлыст.
Лидия Петровна задрожала. Она посмотрела на сына, на невестку, схватила свою сумку и, не сказав больше ни слова, вышла, громко хлопнув дверью.
Сережа подошел к Алене. Он не стал обнимать ее. Он просто взял ее руку, липкую от бульона, и сжал в своей.
— Прости, — сказал он. — Прости, что не видел. Прости, что не остановил это раньше.
Алена кивнула. Слез не было. Была только огромная, всезаполняющая пустота после долгой войны.
Он отпустил ее руку, достал телефон.
— Вызываю клининговую компанию, все уберут, — сказал он. Потом посмотрел на нее. — Пошли в кафе. Я хочу попробовать суп, который ты сама захочешь заказать. Без чьих-либо советов.
Алена впервые за этот день улыбнулась. Она сняла испачканный фартук и бросила его в мокрую лужу на полу.
— Пошли, — сказала она. — Я знаю одно место.
