Степан Ефимович работал фельдшером в этой деревне двадцать лет. И хоть исполнилось ему уже шестьдесят пять, но на пенсию он не собирался. А зачем? Его здесь каждая собака знала, любила и уважала. Нет, правда, кое-кто его терпеть не мог, но это так, мелочи.
Вот и сегодня, он, с утра пораньше уже был на ногах, и только-только собирался идти в свой фельдшерско-акушерский пункт, как в избу без стука вбежала встревоженная жительница деревни, и с порога заголосила:
— Умоляю, Степан Ефимович! Беда! Спасай моего мужа! Пожалуйста! Побежали скорей!
Фельдшер недовольно поморщился, потому что, кого-кого, а мужа этой женщины он видеть не очень-то и хотел. Этот Василий был как раз тот самый житель, который фельдшера терпеть не мог.
— Ты, давай-ка успокойся, Настасья, и отдышись, — степенным голосом приказал Степан Ефимович. — А потом говори, что с твоим Васькой? Опять, что ли, он самогонки обпился?
— Нет, Степан Ефимович! Он к зеленому змию месяц уже не притрагивается! Он теперь хуже надумал!
— Чего хуже? Бензин, что ли, начал пить?
— Он умереть надумал! Всё, — говорит, — надоело мне так жить. Буду умирать. И начал!
— Что начал? — насторожился Степан Ефимович.
— Голодать он начал. Вчера целый день не ел, и сегодня с утра кобенится. Даже близко к столу не подходит.
— Ну и что? Голодание иногда полезно. Похудеет твой мужик немного, глядишь, легче дышать ему станет.
— Да нет, Степан Ефимович! – продолжила стонать женщина. — Он решил голодать до смерти! Он даже воду не пьёт! А меня сейчас послал в сельсовет, насчёт могилы на кладбище хлопотать. Заранее. Спаси его, Степан Ефимович. Умоляю…
— Я спасти его должен? — Фельдшер вытаращил на женщину удивлённые глаза. – И каким это образом я его спасать буду? Я, что, психолог? Или я ему таблетку должен дать, против голодания? Ничего, перебесится, и опять есть начнёт. Голод не тётка.
— Ну, Степан Ефимович. Ну, хотя бы, поговори с ним, как фельдшер. А вдруг он, и вправду, помрёт?
— Ты, что, Настасья не понимаешь, что наша беседа с ним опять в драку превратиться? – недовольно засопел фельдшер. — Он же меня терпеть не может. Потому что, он, почему-то, ревнует тебя ко мне. Вбил себе в голову ересь какую-то…
— Да знаю я. — Настасья сделал страдальческое лицо. – Вася у меня всегда был такой. Ревнивец он. Но если бы ты сейчас его глаза увидел, ты бы сразу понял, что не шутит он насчёт своей смерти. Я уж все верёвки в доме спрятала, на всякий случай. Если он помрёт, ты ведь тоже виноватый будешь, Степан Ефимович.
— Почему это? – испугался фельдшер.
— Потому что, ты отказываешься спасти человека. Ты же врач. Ты клятву особую давал.
— Ну, Настасья… — Степан Ефимович тяжело вздохнул, почесал затылок, и, всё-таки, кивнул. – Ну, ладно… Пошли к твоему ревнивцу… Но если он опять в драку полезет, я в этот раз терпеть не буду. И ты, тоже, сама будешь виновата, если я его покалечу.
Через пять минут они уже входили в избу Василия и Настасьи.
— Вот! — с порога воскликнула женщина, указав пальцем на лежащего на диване мужа. — И вчера он целый день так пролежал. Смотрит в потолок и молчит. И не встаёт совсем. Даже в сортир не ходит, потому что нечем.
— Ты зачем этого докторишку лупоглазого к нам привела? — с угрозой спросил Василий, мельком взглянув на фельдшера.
— А затем, чтобы он тебя в чувство привёл! – воскликнула несчастная жена. — Сейчас он тебе укол какой-нибудь сделает, с глюкозой и витаминами, и умереть у тебя не получится. Понятно?
— Сначала я ему руки переломаю, а потом он пусть попробует лекарства из своего саквояжа достать.
— Настасья, оставьте нас вдвоём, пожалуйста, — вдруг, очень вежливо обратился Степан Ефимович к хозяйке дома.
Женщина сначала непонимающе посмотрела на фельдшера, потом кивнула, и без слов удалилась в сени.
Услышав, как она хлопнула дверью, Степан Ефимович спокойно улыбнулся, присел на свободный стул возле стола, и стал озираться, внимательно разглядывая комнату.
— Ты чего тут уселся?! — грозно воскликнул Василий. – Чего по сторонам зыркаешь?
— Да это, я, так… — хмыкнул фельдшер. — Привыкаю…
— Чего? К чему это ты привыкаешь?
— К вашей обстановке, — ответил Степан Ефимович. — Значит, ты помирать собрался, Василий?
— Не твоё дело!
— Ага. Это ты хорошо придумал. Давно тебе пора помереть.
— Что? – Василий насторожился, не понимая, к чему клонит нежданный гость.
— Да ничего, — опять спокойно ответил фельдшер. — Ты мне вот что скажи, Василий, ты за газ, воду и электричество в этом месяце уплатить не забыл? Перед смертью-то.
— А твоё какое дело?
— Как это — какое? Если не платил, мне ведь тогда за всё за это самому платить придётся.
— Тебе? — Василий напрягся. – Платить?
— А кому ещё? Неужели я Настасье позволю её пенсию тратить на наше с ней общее имущество.
— Эй, докторишка, ты чего тут болтаешь? – Василий привстал на локте. — Какое это ваше имущество? Это моё имущество!
— Ну, конечно, пока ты живой, оно — твоё. А как помрёшь, так сразу всё тут моё станет. Понимаешь, на что я намекаю?
— Не понимаю! — рявкнул хозяин.
— Врешь, Васька. Всё ты понимаешь. Мёртвым, ведь, ни дом, ни жена больше не нужны. А живым — нужны очень. И Настасья твоя — она ещё долго жить станет. Одной ей будет тяжело хозяйство тащить на себе. Я же знаю, я, сам один живу. Надеюсь, пока один.
Василий слушал эту страшную речь фельдшер с открытым ртом, боясь пошевелиться, а Степан Ефимович продолжал.
— Чего ты так смотришь на меня, Вася? Хоть, Настасья твоя, пока ко мне и равнодушная, но, я так думаю, оставшись без мужа, ей выбирать долго не придётся. Так что, ты правильно всё задумал. От сухого голодания, то есть без воды, в организме очень быстро происходят необратимые процессы. Ты ещё пару деньков потерпи, а к концу неделю – холодным станешь. Я твоей супруге справочку быстро сделаю, что ты помер, и…
— Ах, ты!.. – Василий начал подниматься с дивана. — Не зря, я тебя всегда терпеть не мог! Не зря к Настасье своей ревновал!
— Зашевелился, ревнивец? — усмехнулся опять Степан Ефимович, но на всякий случай поднялся со стула. — Давай, давай, сжигай свои последние физические силы. – Он начал пятиться к двери, потому что Василий уже стоял на ногах. — Так ты быстрее помрешь.
— Значит, ты пришёл сюда, чтобы своё будущее хозяйство осмотреть? А шиш не хочешь! — И Василий со злостью показал фельдшеру кукиш. — И Настасья моя твоей никогда не будет! Потому что я теперь тебя переживу! Понял, ничтожная твоя душонка?
— Понял, понял, — Степан Ефимович уже стоял дверном проёме. — Только ты смотри, не передумай. А то, опять начнешь самогонку вёдрами лопать, и, всё равно, больше года не протянешь.
Фельдшер почти выскочил из избы и громко хлопнул дверью. В сенях замер, прислушался, и, не услышав за собой погони, беззвучно засмеялся. Затем вспомнил про время, и заторопился в свой медицинский пункт.
Проходя под окнами избы Василия, Степан Ефимович услышал громкий голос хозяина:
— Настасья! Где ты?! У нас в доме чего-нибудь есть поесть? Давай, тащи всё на стол! Чего-то у меня аппетит проснулся!
