Когда Лена разбирала бабушкин комод, она не ожидала найти ничего, кроме клубков пряжи, пуговиц, открыток с видами городов и бабушкиных очков без одной дужки.
Но в самом дальнем ящике, под стопкой старых платков, лежал потёртый конверт. Без марки. Без даты.
На нём — аккуратным, немного дрожащим почерком:
«Для него. Если однажды вернётся».
Лена на секунду замерла. Присела на край дивана и, будто нарушая чью-то тайну, медленно развернула письмо. Бумага пожелтела, но чернила почти не выцвели.
«Ты ушёл тогда без слов.
Я осталась с тишиной.
Сначала пыталась злиться, но вместо злости был страх. Страх, что с тобой что-то случилось.А потом — ожидание.
Я продолжала варить тебе кофе. Оставляла твою чашку. Даже носки, которые ты бросал под кровать, не убирала — вдруг вернёшься и не найдёшь себя здесь.Годы шли. Я не раз открывала дверь, надеясь. Не раз засыпала в одежде — вдруг позвонят.
Я не знаю, что ты выбрал. Но если однажды выберешь вернуться — знай, я простила ещё до того, как ты ушёл.
Любовь — это не про «должен». Это про «жду».
— Аня»
Лена читала, и глаза её постепенно наполнялись слезами. Её бабушка — та самая строгая Аня Михайловна, всегда с аккуратной причёской, всегда вежливая, молчаливая, тихая… — оказывается, ждала.
Деда она не помнила. Только рассказы родителей: «ушёл в командировку и не вернулся». Никаких фотографий, ни одного упоминания имени. Запретная тема.
Лена свернула письмо и, будто по велению сердца, положила его на туалетный столик. Открыто, как оставляют записку.
Прошло две недели.
Вечером, когда солнце уже садилось, кто-то тихо постучал в дверь. Не в звонок, а именно в дверь — стучал с осторожностью.
Лена открыла. На пороге стоял пожилой мужчина. Высокий, седой, с чуть опущенными плечами. В руках — потертый берет, в глазах — тревога и усталость.
Он смотрел не на Лену. Он смотрел в квартиру — как будто в прошлое.
— Простите… — голос дрогнул. — Здесь… Аня живёт?
Лена замерла. Потом кивнула медленно.
— Жила. Она… она была моей бабушкой. Умерла три года назад.
Мужчина закрыл глаза. И вдруг… заплакал. Беззвучно. Просто слёзы стекали по щекам.
Он достал из кармана старый фотоснимок. Молодая Аня — та, которую Лена видела только на одной довоенной открытке. С косами, в платье в цветочек, с сияющей улыбкой.
— Это она? — прошептал он.
Лена кивнула.
Он опустился на скамейку у подъезда, глядя на дом.
— Я не знал… я не знал, что она ждёт.
— А вы…
— Меня забрали. Тогда, в 70-х. Я писал, но… письма возвращались. А когда вышел — всё было по-другому. И я… испугался. Я думал, она ненавидит меня. Что у неё уже семья, жизнь. Я боялся быть лишним.
Он посмотрел на Лену.
— Я хотел только увидеть её. Хоть издалека.
Лена молча зашла в квартиру и вынесла письмо. Протянула мужчине.
Он читал, как будто вдыхал воздух заново. Губы его шевелились. В груди поднималась волна боли — и облегчения.
Когда он закончил, он встал.
— Спасибо.
— Хотите… зайти? У нас остался её сервиз. Я умею варить кофе, как она любила.
Он кивнул.
А через несколько минут они сидели на кухне. Между ними — чашки, открытка, тёплый свет лампы и молчание, которое уже не было тяжёлым. Оно было нужным. Тихим. Домашним.
