— Петрович, уйди от мисок, окаянный! Они тебя трогают? Чтоб ты сам бездомным стал, узнал бы каково это — жить на улице!
Раиса Никитична высунула растрёпанную седую голову в окно второго этажа и её расплывшееся, похожее на тесто лицо дрожало от негодования. Петрович был отъявленным обидчиком её деточек, дворовых котов, которые нашли приют в подвале дома.
— Нечего им тут! А будешь и дальше прикармливать — заколочу все дырки! — гневно парировал дед и поддел тростью последнюю миску: сделав пируэт над цветами, она приземлилась возле тротуара. — Расплодили! Заколочу-у! — горячился он, отвратительно хмуря стариковское серое лицо, испещрённое морщинами. Тут Петрович заметил на углу дома чёрного кота, который застыл в напряжённой позе перед его лютым взором.
— Пшёл! Брысь! — топнул на него ногой Петрович.
Кот нервно выгнул спину, обдал Петровича искрами зелёных глаз и шмыгнул за угол.
— Ирод! Безбожник! — хрипела в бессильном негодовании Раиса Никитична. — Ну, я щас тебе устрою! Всё,иду к твоей жене! — её лохматая шевелюра исчезла в оконном проёме. Послышался глухой грохот упавшей на пол пустой кастрюли, Никитична выругалась, на том всё и смолкло.
Петрович воспользовался моментом одиночества и, не пожалев своих ржавых позвонков, заглянул в продух подвала, вокруг которого сердобольные женщины расставляли миски с кормом и водой. Правда, благодаря стараниям Петровича, в данный момент место было расчищено. Из темноты на старика таращились два жёлтых глаза, испуганных, больших и круглых, и ещё две пары поменьше, принадлежащие котятам. Котята жались к лупоглазой трёхцветной кошке с жёлтыми глазищами. Вообще в помёте было пять хвостатых, но троих сердобольным женщинам удалось пристроить.
— Прррр! Брысь! Брысь! — зашипел на них Петрович и поколотил о щель тростью, просунув её конец в недра подвала. Голос, раздавшийся позади, заставил его внутренне встрепенутся.
— Кто тут мусор опять накидал? Ещё час назад всё было чисто.
Петрович так и присмирел, не разгибаясь от неудобной позы. Ворчливый голос принадлежал главной по дому. Лукерья баба-зверь!
— Ах, а это что? — продолжала поражаться главная. — Не кошачья ли миска висит прямо на розовом кусте?
Тут женщину осенила догадка и она потянулась на носках, чтобы через кусты цветов рассмотреть кошачий лаз…
— Петрович!!! — проревела главная. Тот, подпрыгнув, выровнялся, как солдат — по струнке: грудь колесом, в глазах боевой огонь. «Пушки к бою!» — подумал каждый из них. Петрович воровато и трусливо переступил с ноги на ногу.
— Опять вы за своё?! Теперь не в мусор миски выбрасываете, а просто расшвыриваете? Вот что с вами делать, а? Чем вам мешают кошки?
Она рывком подняла с обочины тротуара одну миску, а перешагнув низкое ограждение цветника, дотянулась хваткими пальцами и до второй. Петрович оставался стоять как вкопанный. Лукерья заработала монументальными квадратными плечами ему навстречу. Петрович приготовился к схватке.
— Лукерья! Филипповна! Не сметь! Всё равно выброшу, разгоню это кодло к чертям собачим! — раскинул руки в стороны Петрович, ограждая собой место кормёжки.
— Как бы не так! Уйди, не то как толкну — повиснешь на розовом кусте вместо миски! — уверенно напирала Лукерья и прошла сквозь Петровича, словно тот был неосязаемым. Мисочки вернулись на базу. — Кис-кис, идите сюда мои хорошие, я вам пакетики принесла, не бойтесь, старый хрыч вас не тронет…
— Кто тут хҏыч?!
— Ты!
— А ты… ты… Мымҏа!
— Двойная плата за уборку подъезда-а! — взвизгнула Лукерья, высокой нотой пропев последнюю букву, как это всегда с ней бывало при выходе из себя. — Всем домом подписи соберу-у! Главный безобразник — все докажу-ут! — встряхивалась она всем телом.
— А я на вас санинспекцию натравлю-ю! — рискнул перекривить её Петрович, морщась, как контуженный.
— Милицию! Сейчас же! За оскорбления! — наливалась перезрелым томатом главная по дому.
— У нас давно уже полиция, ты, кенгуру без мозгов!
— И её тоже! Сапожник! Варвар! Антихрист!
— Окорок свиной!
— Ну, всё!
Лукерья толкнула Петровича в грудь — она могла стерпеть любое оскорбление, только не намёк на её лишний вес… Петрович отлетел к стене и глухо врезался в неё спиной.
На этом кульминационном моменте к Лукерье из подъезда вывалилось мощное подкрепление в лице Раисы Никитичны, а следом за ней, охая и причитая, явилась жена Петровича. Тут уж они на него напали всем скопом и старик прямо таки ошалел от напора.
— Только подойди ещё раз к котам! — хрипела Раиса Никитична, потрясая растрёпанной сединой.
— Самого замурую в подвал! — без тени шутки грозила кулаком Лукерья.
— Еды лишу, слышь, Коля? Сам готовить будешь! — нанесла неожиданный контрудар жена, тихая и покладистая бабёнка, которая превращалась в гарпию лишь в одном случае — когда обижали детей. За этих детей — своих ли, чужих, неважно, — жена готова была вгрызться обидчику в глотку. Но так как дети этих женщин давно уже выросли, то их любовь была перенаправлена на вшивых, наглых и грязных подвальных котов. У каждой в квартире имелось по две-три кошки. У каждой, кроме жены Петровича, ибо муж был категорически против.
Женская рота напирала неистово. Петрович, сдавая позиции, скользил к углу дома, но продолжал храбро отстреливаться слабыми контраргументами:
— О! О! Раскудахтались! Развели тут ходячую инфекцию и рады! Внуков нянчите!
— Никакая они не инфекция, а несчастные создания, зависящие от человека! А ты брысь отсюда, пока до греха не довёл! Уходи!
— Ох, Лукерья, грубовато ты… — нерешительно вступилась за мужа жена.
— Молчать! За котиков убью! Они, может быть, единственная радость в моей жизни! — горячо парировала откровенностью Лукерья и её лоснистые щёки тряслись в такт словам.
Незаметно для самого себя Петрович дополз до угла дома и чуть не упал в просвет, лишившись опоры. Он выпрямился и поправил съехавший ворот рубашки. Окинув презрительным взглядом дам, Петрович удалился с гордо поднятой головой. Побеждён, но не сломлен! Когда женщины отвлеклись от него на бурное обсуждение случившегося, а параллельно стали призывать из укрытия котиков, размахивая пакетиком вискаса, Петрович повернулся и погрозил им кулаком. Чёрный кот уже был тут как тут и ласково тёрся о ноги женщин.
— Ух, вонючий… Из-за тебя всё, — прошипел себе под нос Петрович.
Нельзя сказать, что Петрович ненавидел котов. Скорее, он им завидовал. Милые, невинные пушистики, способные умилить любого! И абсолютно непонятно за какие заслуги. Чем он, Петрович, хуже? Почему ему никто ласкового слова не скажет, не поинтересуется его здоровьем и делами? Разве он не прав, когда в очереди на кассе стимулирует бестолковую молоденькую кассиршу словами «что ты возишься, давай быстрей, люди ждут, вся молодёжь как под копирку — руки из одного места, только в телефонах и умеете клацать!» Продавщица губы дует, но начинает работать шустрее. Мужики ему рот затыкают, а он-то за всех беспокоился. Неблагодарные. И так сплошь и всюду — не внимает народ мудрым наставлениям Петровича, только шикает и советует заткнуться.
Вечером того же дня вышел Петрович опять из дома за сигаретами. Жене он устроил бойкот, словом не обмолвились за день. Взглянул на продух подвала — опять там эти котики: кошка с рыхлым, иссосанным животом, двое резвых котят и чёрный кот. Животные обнюхивали пустые миски, а в кустах сидели ещё двое полосатых разбойников. Они-то и заметили Петровича первыми. Ретировались. Петрович оставил трость на лавке, хищно согнулся и, припадая на правую ногу, стал подкрадываться к кошачьему семейству. Кот мигом заподозрил неладное и отбежал, подав сигнал остальным. Кошка с котятами шмыгнула в продух подвала. Петрович выругался, но не сдался.
Присев рядом с щелью он принялся елейным голосом призывать котят, пошелестел завалявшимся в кармане пакетом. Один котёнок вскоре клюнул на наживку и показал мордочку из продуха. «Ути мой хороший, иди, иди сюда, сладенький… Попался, гадё ныш!» Котёнок был схвачен за шкирку и Петрович победоносно взметнул его вверх. Одним блохастым меньше! Унесёт его отсюда Петрович куда подальше, вовек не найдёт обратной дороги. Заодно и бабам отомстит! Трепещущий от победы старик поковылял к лавке за тростью, как вдруг ему в ногу вцепился чёрный кот! Чёрный дьявол верещал, как бесноватый, он быстро перебирал когтями под штаниной Петровича, пока не добрался зубами до самого мяса. Петрович взвыл, забрыкал ногой и выронил котёнка. Кот отбежал к углу дома, шерсть его стояла дыбом, хвост — как тот ёршик для мытья бутылок. Петрович запоздало разразился отборной бранью. Вот за что он их ненавидит! Прислужники сатаны, ведьмовское отродье! Из нанесённых котом ран выступили капли густой кҏови и Петрович вернулся домой, чтобы обработать боевые увечья.
Он ничего не сказал жене — опасался очередных разборок с истеричной Никитичной и проклятой Лукерьей. Раны Петрович обработал йодом и перед сном они вспухли, стали болеть, неприятные импульсы шли до самого бедра. А вдруг кот заразил его бешенством? Да пусть! Вот помрёт он, Петрович, от лап дворового кота, тогда уж старухи раскаются у его могилы, цветов принесут, и сами возьмутся разгонять эту силу нечистую из подвала. Проронив скупую мужскую слезу от жалости к себе, Петрович тревожно уснул.
Проснулся он на рассвете оттого, что кто-то кусал его в бок. Кусали его со всей одури, вызывая безжалостный зуд. Не разлепляя глаз, Петрович остервенело начал чесать бок, как вдруг понял, что делает он это не рукой, а зубами! Да, да, зубами! Рот его наполнился шерстью, пахнущей улицей и почему-то кроликом. Петрович вскочил, ему удалось это сделать на удивление легко. Нога не болела и не причиняла никакого беспокойства. Было темно, но видел он всё как никогда зорко. Рассеянный свет пробивался только через узкое окошко под потолком. К окошку вели трубы и наставленные друг на друга ящики. Петрович в ужасе посмотрел назад — рядом с ним на старой фуфайке спала вовсе не жена… А кошка с котятами.
— Мур… Уже проснулся, милый? Мы ещё поспим, — мурлыкнула Жужа (откуда Петрович знает, как зовут это создание?) и свернулась в ещё более плотный клубок.
Что это ещё за «мур»? Петрович машинально почесал задней ногой ухо. Сон, должно быть. Потом он встрепенулся. Слишком явственно. Сильно захотелось потянуть тело и Петрович прогнулся, выставляя вперёд передние лапы. Ах, как же грациозно у него это вышло! Всё, сейчас он проснётся. Или может он умирает и этот свет над потолком — его проход в иной мир? Не будем же терять времени. Петрович изящно прошёлся по трубе, перепрыгнул на ящики и пролез в световую щель.
Обычное утро. Роса на цветах и траве. Есть хочется. Петрович понюхал воздух — он был наполнен необычайной свежестью, как в детстве. Петрович различал в нём и розы, и запах бензина, и земли, и даже мышей. Так он умер или как? По тротуару к нему приближалась Раиса Никитична, известная любительница прогулок чуть свет. Ну, вот сейчас всё и выясниться, развеется этот дурацкий сон. Петрович устремился к ней, как к лучшей подруге.
— С добрым утром, Никитична! Рад вас видеть в такую рань, мне тоже отчего-то не спится. Где гуляли?
Никитична тоже несказанно обрадовалась соседу, чего с ней ранее никогда не происходило. Она заговорила с ним ласково, по-матерински:
— А что это тут у нас за мальчик проснулся? Мяу-мяу говоришь мне, да? А кто это здесь такой хороший котик? Да мой же ты красавец! Погуляй, погуляй чуток, скоро я тебя покормлю…
Новая семья свалилась на Петровича, как снег на голову. Он, конечно, мог уйти куда глаза глядят, но только пока не понимал куда. Этот дом ему хотя бы хорошо знаком и всех жителей он знает, как облупленных. Петрович решительно не понимал что происходит, за что его так наказал Бог. Разве грех это — котов шугать. Какой же это грех, так, шалость. Это, должно быть, Лукерья постаралась, старая грымза, старик давно подозревал, что она с нечистым снюхалась. Вот и обратила бедного Петровича, жертву ситуации, в кота. И какого! Чёрного, наглого, именно того, которого Петрович ненавидел лютой ненавистью и не уставал гнать взашей.
Теперь Петровича ежеминутно грызли блохи, а котята имели наглость делать шалости с его хвостом. Петрович заметил, что его кошачий хвост живёт своей жизнью: когда его что-то раздражало, хвост сам по себе начинал мотаться из стороны в сторону, когда Петровича что-то пугало (а пугало его почти всё), хвост превращался во вздёрнутую к небу стрелу и шерсть на нём то и дело вставала дыбом. Всё это было жутко неприятно, Петрович имел «удовольствие» прочувствовать каждый нерв, каждый импульс кошачьего организма. Кто бы мог подумать, что коты так тонко реагируют на звуки двора и дуновения ветра. Чуть что — и нервы натягивались, как тетива. И ещё эта кошка… Наглая, бессовестная кошка, мать его детей — Жужа. Она в одно мгновение умела сменить милость на гнев, гнев на угрозы, угрозы на цап-царап по морде Петровича.
— Иди давай, не то сейчас сама отправлюсь, а тебя с детьми оставлю. И чтобы без улова не возвращался, детям нужны витамины.
Сидящий на бордюре рыжий кот с ехидством сощурился. «Дела семейные, слава Богу, я холостой», — подумал он.
Обвившись хвостом, Жужа восседала матрёшкой возле продуха подвала, тем временем как котята измывались над отцовским хвостом, а блохи грызли одновременно его живот, загривок и ухо. Петрович нервно отскочил и с остервенением почесал ухо задней лапой. Одним глазом он косил на Жужу, другим — на дверь подъезда, надеясь, что вот-вот выйдет Раиса Никитична и преподнесёт им обещанные пакетики корма. Но старуха, по всей видимости, заснула после утреннего моциона, и дворовых котов мучал голод.
— Что ты смотришь на меня, словно впервые видишь? Детей надо кормить!
— А они точно мои? — усомнился Петрович. На котятах не было ни пятнышка чёрного цвета: один рыжий, другой белый с коричными лапками и отметиной на лбу. Рыжий кот ещё раз ухмыльнулся. — И куда идти? У меня денег нет.
Жужа посмотрела на него, как на последнего идиота. Вдруг Рыжий вскочил с бордюра и жадно занюхал воздух.
— Бежим, Черныш! — рванул он вперёд.
— Куда?! — не шелохнулся Петрович.
Жужа тоже беспокойно принюхалась в сторону бывшего дома быта, который ныне был облеплен магазинчиками и мини-маркетом.
— Ты что, нос повредил? Соберись! Нет, всё, сиди сам с детьми, надоели вы мне хлеще блох. Хоть развеюсь, — бросила Жужа и пристроилась бок о бок к Рыжему. Они засеменили по тротуару. Один из котят прыгал на спину Петровичу, другой жалобно мяукал, запутавшись в зарослях вьюнка.
— Нет, постойте! — вырвался Петрович, — я пойду, я!
— Так бы сразу, а то строишь из себя дурака с утра, — колко заметила Жужа и, вернувшись к котятам, ухватила зубами белого, попавшего в плен. Петрович догнал Рыжего.
— Так куда мы?
— Как это? Разве ты не слышишь этот восхитительный букет, что доносится от заднего фасада дома быта? Он сочетает в себе реки, травы и грибные поляны… — тоном последнего романтика мурлыкал Рыжий.
— Ну не знаю, как по мне, так рыбой разит.
— То-то и оно! Свежая поставка в рыбный магазин! Нужно успеть поживиться. Внимание, дорога! — предупредил Рыжий и бросился под колёса красного Ниссана. Скрипнули тормоза. Водитель обозвал Рыжего ослом. В следующее мгновение кот был уже на другой стороне дороги.
— Точно осёл, — буркнул Петрович и перебежал пустую дорогу. — Ты зачем под колёса бросился?
— Я не бросался. Машина была далеко, а я молод и прекрасно владею своим телом, умею рассчитать скорость до секунды. К тому же, обожаю, когда водители нервничают.
Они миновали парковку и оказались на задворках дома быта. Петрович отметил, что аромат рыбы и впрямь стоял бесподобный, хотя, будучи человеком, он рыбу не жаловал. Из раскрытого, обтянутого синим тентом кузова Газельки вылез мужик с ящиком мороженой форели и понёс его в магазин через чёрный вход.
— Всё! Теперь дело за нами! — возбуждённо махнул хвостом Рыжий, — не плошай, Черныш!
Прыг-скок-олей-гоп — и рыжий наглец оказался в кузове машины. Петрович озадаченно застыл. Рыжий зашуршал обёрточным полиэтиленом, стараясь урвать кусок получше. Петровичу скрутило живот от выделенной слюны. Кошачья природа сама толкнула его в злачный кузов. Запах рыбы был прекрасен и манящ. Из ящиков торчали подсушенные хвостики, у дальнего борта — пластиковые вёдра с запечатанной в них сельдью и килькой. Пока Петрович растерянно глазел на эти несметные сокровища, рыжий ухватил зубами мороженную скумбрию и был таков.
«Хватай что-нибудь и бежим, он сейчас выйдет», — подгонял его с набитым ртом Рыжий, но Петрович услышал только «хваумяу бевау…». Запрыгнув на один из ящиков, Петрович брезгливо несколько раз поддел лапой рыбину и, пересилив себя, взял её зубами за хвост. При прыжке на пол рыба камнем ударилась о дно кузова. Задирая голову вверх и удерживая равновесие при помощи вздёрнутого хвоста, Петрович потащил рыбу к выходу.
Но не успел.
Дверь чёрного входа распахнулась и вышел водитель Газели. Человек сразу заметил два зелёных, вытаращенных на него кошачьих глаза. Петровичу бы бросить рыбу и спасать свою шкуру, но он остолбенел от страха.
— Ага, попался, наконец, воришка! Ну сейчас я с тобой расквитаюсь, — первым опомнился водитель и, растопырив руки, бросился на Петровича. Выронив рыбу, Петрович предпринял безуспешную попытку сбежать, но сноровки не хватило и он шмыгнул в дальний угол кузова, к вёдрам с селёдкой. Одним махом водитель оказался в грузовике. Согнувшись, он подкрадывался к Петровичу. Когда расстояние между ними сократилось до вытянутой руки, кот неистово зашипел. Мужчина бросился на Петровича. Далее всё происходило чисто на инстинкте выживания. Как дуновение ветерка, чёрная шерстка кота обдала водителя приятным амбре дикого животного, руки обожгло острыми когтями и Петрович, свалив ящик с рыбой, пулей вылетел из кузова.
Гонимый инстинктами, он мчал наперерез всему: прохожим, машинам, коляскам… Для прохожих пролетевший мимо чёрный кот был равносилен чуме. Одни крестились, другие шугали его и орали «Брысь, пошёл вон!» Как же это было несправедливо! И без того напуганный Петрович подпрыгивал при каждом «брысь». Всё сбивало его с маршрута на пути домой: люди, собаки, сигналы машин… Он юркнул в первый попавшийся подвал, чтобы отдышаться, но там на него набросились местные коты. Они шипели «Убирайся!», а потом всем скопом набросились на Петровича и клоки шерсти полетели во все стороны. Порядком измятый чёрный кот вылетел из подвала с безумными глазами и побежал дальше… Что с Рыжим? Где он? Да плевать, спасти бы свою шкуру.
Два дома до родного закутка! Петрович успел выдохнуть, как вдруг ему перерезал путь бездомный пёс, а сзади гавкнул ещё один настолько неожиданно, что нервы подкинули Петровича на метр от земли. Собачья пасть клацнула по его хвосту, что-то выдралось. Петрович бросился наутёк, собаки — за ним. Он сильно переживал, что ему откусили хвост. Взлетев по дереву на самую верхушку, Петрович был спасён. Собаки стерегли его минут пятнадцать, потом им стало скучно. Весело поигрывая друг с другом, они удалились. Петрович не мог прийти в себя ещё часа четыре. Просидев всё это время на ветке, он даже прикорнул. Ему снился мясной комбинат: проплывали подвешенные в воздухе сосиски, маячили аппетитные копчёности…. Выйдя из оцепенения, он с нежностью вылизал свой уцелевший хвост. Всего лишь клок шерсти выдрали, не страшно. Петрович спрыгнул на землю и задками, стараясь не попадаться никому на глаза, направился к дому.
— Папа! Папа! — запищали котята и наперебой бросились к нему. По ним видно, что любят, что рады ему. Даже на хвост не стали вешаться. Лишённый сил Петрович прислонился к стене. Рыжий котёнок подлез к нему под живот и блаженно принюхался к отцовской шерсти.
— Ничего не принёс… — выдохнул виновато Петрович.
— Кто б сомневался! И без тебя уж накормили, — съязвила Жужа и указала на обглоданный скелет рыбы.
— Рыжий поделился?
— А то. Ну, хоть жив ты, я уж думала, что и не увижу…
Жужа подошла и, мурлыкнув, ласково проехалась головой по его боку и даже два раза лизнула по щеке. Петрович опешил.
— Эта милейшая женщина, которая живёт с тем старым безобразником Петровичем, приносила нам сухого корма. Я приберегла для тебя. Иди поешь, сладенький, совсем ты вымотался.
Вспомнив, что он сегодня ещё не ел, Петрович с благодарностью посмотрел на Жужу и проковылял к миске. Только теперь он чувствовал, как ноет всё тело после драки с вражьими котами. Корм показался ему самым вкусным лакомством, которое он когда-либо пробовал. Наевшись, он прилёг, чтобы понежиться на закатном солнышке. Чёрная шерсть притягивала тепло лучей. Сквозь сон он слышал голос жены и Лукерьи, они подходили погладить котят. Лукерья любовно потрепала его по холке и грудке. Хорошо…
— Вставай уж, Коль, разоспался ты сегодня. Слышь, Коль? На рынок идти надо, пока творог деревенский не раскупили, — разбудил его ворчащий голос жены. Настоящей жены, которая была человеком. Она потолкала его и Петрович открыл глаза. Он дома. Слава Богу, это был сон! Но до чего же явственный… Да… Нелегка жизнь дворового кота.
Когда вышли из подъезда, Петрович первым делом обратил внимание на продух подвала. Чёрный кот сосредоточенно обнюхивал розовый куст, а возле него мельтешил рыжий котёнок. Жена чуть в обморок не упала, когда Петрович подошёл к кошачьей миске и вместо того, чтобы привычно зашвырнуть её в мусорку, вывалил туда пакетик корма.
— Кис-кис-кис… — неуверенно позвал он животных, но те только спрятались поглубже в кусты. Петрович отошёл подальше.
— А ну-ка, Марта, позови их сама, они меня боятся.
Жена ошалело смотрела на него.
— Ты не заболел, Петрович?
— Нет. Позови, пожалуйста.
На зов Марты сбежались оба котёнка и стали жадно есть. Когда миска была вылизана, Петрович попросил Марту поймать одного котёнка и заверил, что ничего плохого ему не сделает. Котёнок попал к ему в руки, недоверчивый и испуганный. Лицо Петровича прояснилось, морщины разгладились. «Малыш» — тихо сказал он и осторожно погладил котёнка.
— Давай заберём их к себе, тяжело им, бедным, на улице. Зима не за горами.
— Обоих котят?! — не поверила своим ушам жена.
— Конечно. Как же он будет без братика? Скучно. Ты согласен, котейка? — и он ещё раз почесал рыжика за ушком.
— Да что с тобой случилось??? — упала на лавку жена.
— Если расскажу — не поверишь. Я многое понял за эту ночь… Очень многое.
Он посмотрел на кусты. Черный кот не сводил с него зелёных, диких глаз.
— Будь здоров, Черныш. И это… Обращайся, если что, — подмигнул он коту. Черныш в ответ лениво прищурил оба глаза, моргнул и умиротворённо обернул себя пушистым хвостом.
Рассказ экспериментальный. Получилось не совсем так, как я задумывала, не всё выходит удачным. Картинка ниже — как краткое объяснение))) Всем мира, любви и добра!
