— Я же её бабушка, а ты кто такая, чтобы мне указывать? Думаешь, без тебя не разберусь, как с внучкой обращаться? — Галина Ивановна сверкнула глазами и ткнула пальцем в сторону двери.
Я прикусила язык. Это были последние слова, которые я услышала от свекрови. Больше она к моей дочке не приближалась. Дима, мой муж, меня поддержал — ему тоже осточертели её вечные придирки: то я мать никудышная, то хозяйка криворукая.
Мы с Димой расписались, когда мне было под тридцать. Я ему сразу не понравилась его матери — старше ведь, на целых шесть лет. Ну и что? Для Галины Ивановны это был приговор: я, видите ли, слишком взрослая для её Димочки. Будь разница хоть в месяц, она бы всё равно нос воротила.
— Жену надо брать юную, без прошлого, — заявила она, когда Дима привёл меня знакомиться в их дом в пригороде Краснодара.
— Кто знает, с кем она там шастала, — подслушала я позже, когда Дима болтал с ней по телефону, пока мы гуляли в парке. Галина Ивановна названивала чуть ли не каждый день, пытаясь отговорить сына от «ошибки» — то есть от свадьбы со мной.
Дима держался молодцом. Не орал, не психовал, но и своего не уступал. Спокойно, но твёрдо повторял:
— Мам, я её люблю. Точка.
По лицу видно — злится, но на мать голос не поднимет. Она этого не поймёт. Как не понимает своего мужа, Виктора Павловича. Тот вечно молчит, кивает, поддакивает. Галина Ивановна его придавила, теперь за сына взялась.
— Нет, не передумаю, — бурчал Дима, встречая меня у офиса. — Мам, хватит, я занят.
Я ждала, что свекровь мне позвонит. Ну, знаете, устроит разнос, наорет, пригрозит. Но тишина. Ни звонка, ни смс. «Сдалась, наверное», — думала я, готовя ужин в нашей съёмной однушке. Зря надеялась. Она просто выжидала.
Свадьба прошла как в мечте. Гости, цветы, тёплый вечер на веранде кафе. Свекровь с мужем мило болтали с моими родителями, шутили, поднимали бокалы. Галина Ивановна даже станцевала с моим отцом. Я выдохнула: вроде пронесло.
После банкета мы с Димой уехали на фотосессию к морю. Закат, волны, романтика. Думала, ночь будет волшебной. Но тут телефон Димы затрезвонил. Свекровь. Пьяная в хлам.
— Димочка, умоляю, предохраняйся, — её голос пробивался через динамик. — Ей тридцатник, она небось только о детях и думает. Потерпи годик, сама слиняет.
Настроение — в ноль. Легли спать злые, вымотанные. А ведь она права была: я правда мечтала о ребёнке. О девочке с Димиными глазами, тёмными, как кофе.
Год старались — не получалось. Будто кто сглазил. Я вспоминала слова свекрови и злилась: неужели её нытьё правда всё портит? Чушь, в порчу не верю. Дима тоже хотел малыша.
— Не сдавайся, — подбадривал он, когда я, глотая слёзы, показывала очередной отрицательный тест. — Будет у нас ребёнок, вот увидишь.
И он оказался прав. Через два с половиной года родилась наша Соня. Крохотная, с пушистыми волосиками и громким голосом. Мы с Димой чуть не прыгали от счастья. Он сразу предложил имя:
— Соня, как в «Преступлении и наказании». Люблю эту книгу.
— А как же две Сони в семье? — засмеялась я.
— Ты — моя Солнышко, а она — Сонечка, — подмигнул он.
Я знала, почему Соня. Дима обожал Достоевского, читал его в школе взахлёб. А пока я рожала, он, как потом медсестра шепнула, мерил шаги в коридоре и бормотал цитаты из книги. Волновался за меня, мой хороший.
После выписки Дима привёз нас домой. На пороге — сюрприз: свекровь с мужем. Разложили на столе пироги, надули шарики. Дима сказал, хотели обрадовать. За два года Галина Ивановна со мной почти не общалась. На звонки не отвечала, в гости не звала. Если я звонила, то трубку брала, только когда Дима был рядом, а потом жаловалась, что «связь барахлит». Я махнула рукой: думала, с рождением внучки она оттает.
Зря. Зачем я себя обманывала? Почему не замечала её колкостей? Сама не знаю. Сонечка поглотила всё моё внимание. Я растворялась в её улыбке, в её крохотных пальчиках.
Декрет был как сказка. Дима баловал: то кофе принесёт, то букетик ромашек. Однажды притащил домашние чебуреки — Галина Ивановна готовила. Но не для нас.
— Не ешь, — позвонила она на Димин телефон. — Ты кормишь, а тесто жирное — ребёнку колики будут.
Ладно, я послушная. Нельзя — не буду.
Декрет кончился, Дима вышел на работу. И тут свекровь начала наведываться каждый день. Проверяла, как я за Соней ухаживаю. Что даю, чем кормлю, не пихаю ли пюре из баночек.
— Химия сплошная, — ворчала она, роясь в Сониной одежде. — Корми грудью, но не переборщи, а то разжиреет. Желудок у неё крохотный.
— Угу, — кивала я, лишь бы отвязалась.
— Почему пелёнки мятые? С двух сторон гладишь?
— Конечно, — я же не дура, всё по правилам.
— А стираешь чем? — она ломанулась в ванную. — Порошок? Мылом надо, мылом! — и давай шарить по полкам.
— Угу, — я сжала зубы.
— Посуда грязная, полы не мыты! — свекровь заглянула в мусорку. — Подгузники? Хочешь, чтобы попа прела? Пеленай до года, иначе искривление позвоночника!
Я молчала, мечтая, чтобы она свалила.
— Борщ не сварила? Диму ждёшь, чтобы он готовил? Пока Соня спит, могла бы и суп наварганить, и бельё перегладить. Учить тебя, что ли?
Да, взрослая, а с детьми не справляюсь. Первородка, что с меня взять.
Каждый день — одно и то же. Указки, претензии, нравоучения.
— Соня плачет? — Галина Ивановна качала трёхмесячную дочку, пока та орала от колик. — Это ты что-то не то сожрала. Следи за едой, из-за тебя ребёнок страдает. И убери этот велосипед с балкона, грязь таскаете!
— Куда его? В подъезде сопрут, — огрызнулась я. — Колёса мою.
— Ха, было б что воровать! Драндулет за копейки, а вы трясётесь. С рук надо было брать, подержанный.
«Тебе виднее», — подумала я, уходя стирать.
— И бутылочки выкинь! Зубы ребёнку испортишь, потом сама краснеть будет!
Бла-бла-бла. Достало. Я — мать, мне и решать, что Соне нужно. Диме жаловаться не хотелось. Иногда буркну: «Мать приходила, учила жизни». А он: «Ну, учись, пока время тратит». Посмеёмся — и забудем. Терпела я до Сониного первого дня рождения. А потом не выдержала.
В пятницу утром надо было забрать посылку из пункта выдачи. Заказала одежду для Сони, но курьер напортачил, и посылка уехала в другой конец города. Диме не по пути, а мне одной не справиться. Пришлось просить свекровь посидеть с Соней. Она и так часто напрашивалась: «Оставляй внучку, я справлюсь».
Раньше я пару раз соглашалась — и зря. В первый раз их пёс, здоровенный лабрадор, цапнул Соню за руку. Царапины воспалились, пришлось мазать антисептиком. Педиатр сказал — аллергия на слюну. Заживало недели две. Второй раз Галина Ивановна решила накормить Соню оливье.
— Димку с года к салатам приучала, пора и ей, — заявила она.
Приучила, умница. Соню тошнило полночи, потом высыпало всё тело. Неделю лежали в больнице. Спасибо бабушке.
Я умоляла свекровь: ничего не давай Соне без меня. Звони, спрашивай. Она клялась, что больше не будет экспериментов. Но в тот день, вернувшись, я чуть не разревелась. Соня сидела в манеже, а её бровки… их не было. Галина Ивановна решила «подстричь» их бритвой.
— Вы зачем это сделали? — я еле сдерживала крик. — Мы же договаривались!
— Да что такого? — свекровь даже не моргнула. — Димке я тоже брови ровняла, нормально вырос. Чуть подчистила, ерунда.
Ерунда? Брови сбрила под корень, кожа красная, Соня хнычет. Моя девочка теперь как кукла без макияжа.
— Я не обязана с тобой советоваться, — добавила Галина Ивановна. — Дима — твой муж, значит, я тоже имею права на ребёнка.
Это была последняя капля. Больше я её к Соне не подпускала. Дима, узнав, согласился: хватит. Ему тоже надоели её нападки на меня. Свекровь пыталась звонить, но я не брала трубку. Сонечка — моя, и я сама знаю, как её растить.
