Матери не стало, когда мне было тринадцать, сестре Любашке три, брату Митьке шесть лет.
Отец наш, работал лесорубом.
Работа тяжёлая, изматывающая, он уходил на несколько недель в лес и там жил, одних нас не оставить было, но куда деваться.
В школу мне приходилось ходить через раз и не на все уроки, оставляла детей одних, бежала в школу, хорошо, что учителя шли навстречу зная ситуацию.
Раз в месяц, привозил дядька Гоша бабушку, мамкину мать, толка от неё было, она проверяла кастрюли и запасы, проклинала нашего отца, который сгубил её дочку красавицу.
-Зачем, зачем девку именем матери назвал, ирод, — причитала бабушка, — нешто тебе па ра зит, других имён не фатало?
Это она, имела в виду Любашку, маму нашу тоже Любой звали.
Бабушка долго причитала, сморкалась в клетчатый платок, потом начинала подзывать нас к себе.
Младшие её боялись и плакали.
-Иди, иди сюды, Любинька…ууууй, востроглазая, евойная порода подмостовая.
Отца нашего когда он был крохой, нашли под мостом, так и фамилию свою получил, Мостовой, а что? Хорошая фамилия, но бабушка так не считала, она проклинала отца сгубившего её Любиньку.
Митьку она звала — парнишкой, тот тоже не любил и боялся бабушку.
Меня она ещё как-то терпела я, была в их породу — светловолосая, с серыми, мамиными глазами, вообще, чем старше я становилась тем больше, походила на маму.
Отец всё это выслушивал скрипя зубами, не знаю, как при его вспыльчивом характере он не выгонял бабушку.
Однажды он привёз женщину.
-Матерь вам привёз, — Леська, покажи ей там, где чё, всё тебе легше будет.
Она мне сразу не понравилась.
Не понравилось, как она одевалась, словно мужичка, в штаны и рубашки, свитера мужицкие, как стриглась коротко- коротко, не нравился её косой чуть прищуренный глаз, а ещё она курила.
Мужичка.
У неё были сухие длинные пальцы с коротко остриженными ногтями, вся она, какая-то сухая жилистая, маленькая, чёрная, словно галка.
Она зашла несмело в избу, увидела нас, поздоровалась и встала в дверях.
-Меня Зоя зовут, — сказала хриплым, сухим голосом…
Зоя перестирала занавески и шторы, пока я была в школе, выбелила всё в доме.
— Лесёнок, подсоби, — просила она меня и помня наказ отца я помогала ей, кривясь и хмурясь.
Младшие как-то быстро привыкли к Зое, я слышала даже как Люба называла её мамой за что немедленно получила от меня нагоняй.
-Вот мама видишь?- показывая на портрет говорила я, — а она тётя, поняла?
-Поняла, — кивает головой Любашка, — тётя — мама.
Меня науськивала бабушка ещё, она вдруг находила с кем приехать сидела королевишной и обсуждала Зою.
-Што там ента мужичка не забижает вас?
Я молчала.
-Ииих, кому нужны чужии дети, вот погоди погоди родит своих и вас попрёт, сиротинушки вы мои…Никому не нужнаи…Кабы отца не стало, так мать ба, билася ба, да тянула ба детушек, а мужик он чаго? Погоревал да и забыл…Скорее бабу тащщыть в дом бессовестный, ишшо не остыла постеля, от красавицы — Любочки моей, а он…уже бабищу приволок, ледашшую.
Конечно, Зоя на бабищу, да ещё бездельницу, не тянула, чего уж там.
Маленькая, худенькая, вёрткая, она держала весь дом в чистоте, всегда было наготовлено, пирожки и пироги не переводились у нас, Зоя была везде.
Смотришь, во дворе, что-то делает, то полет картошку, то чистит у кур, которые появились у нас с приходом, Зои то поросёнку несёт…
-А ты, не сильно -то спину рви, — говорила мне бабушка, — не усердствовай нехай косуха делает, для этого её и завели.
Сиротка ты моя, ни хто тебя, кроме бабушки не пожалееть. Мужичка та, всё, всё заграбастат, знаю я их…Ты Олеська, ежели съезжать будешь из дома, всё, всё позабери слышишь? Все перины и подушки то материно приданное вот этими рученьками всё собиралось.
Я шла с подружками из школы, когда меня окликнули, Зоя.
Одета, как, ну мужичка, чего уж там.
-Лесёнок пойдём в магазин сходим, купим что нужно…
-Мамка твоя зовёт, — сказала ехидна Светка.
-Она мне не мамка, — сказала я, сделав вид, что не увидела Зою, — просто помогает с детьми пока папа на работе.
Я очень обижала её, спорила, психовала, не слушала, убегала из дома, настраивала младших против неё, не ела еду ей приготовленную.
Со временем я начала привыкать к Зое.
А однажды, бабушка приехала и увидела на кухне у нас, новые занавески, Зоя пошила к Пасхе, мы с ней прибрали всю кухню, мне даже понравилось, будто раньше с мамой.
Всё это делалось неофициально ну вроде как после зимы убраться, побелить,шторы поменять.
А на самом -то деле, всё делалось именно к Пасхе.
Бабушка привезла три крашеных яичка,только три, положила на стол, велела Зое дать детям утром на Пасху.
Горсточку конфет, ватрушку.
Нет, она не жила бедно, бабушка наша, была достаточно состоятельна и настолько же скупа.
Ну и конечно, вся её любовь и всё остальное, доставалась не нам внукам от нелюбимого зятя, а тем внукам, от сына дяди Гоши, которые жили рядом.
Увидев новые занавески, бабушка пожевала губами.
-А зачем ето?
-Весёленькие, весна же, — хрипло ответила Зоя.
-Вяснааа, а иде ты взяла материял?
-В сундуке, — беззаботно ответила Зоя, -садитесь с нами чай пить, Леська, приглашай бабушку к столу Любашка, а ну бегите переоденьтесь…- у Зои было весёлое настроение может оттого что я наконец привыкала к ней, дома было тихо и мирно.
Мы вместе дружно сделали уборку. Поэтому Зоя была какая -то весёлая и расслабленная.
-В сундукааах, говоришь, — протянула бабушка, но тут же замолчала, увидев Любашку в новом платьице и Митю в новой рубашке, она ткнула пальцем в сторону детей.
-Этто што такое, — прошипела бабушка, — тебе хто, голодранка, разрешал шарить по сундукам…
Это всё дочери моей приданое, ты хто есть вообще?
Ты…ты…
Бабушка соскочила и бегом побежала в комнату, на ходу причитая, что разграбили всё приданное.
Она начала вытаскивать из сундука материал, кричала что всё, всё заберёт, ничего этой голодранке не отдаст.
Не знаю, откуда взялся отец.
Но, он так рявкнул на бабушку, так заругался…вышвырнул всё из сундуков, сорвал все занавески, всё затолкал ей в руки включая платьице Любашкино и рубашку Мити.
Ребята плакали от страха, даже мне стало страшно.
Отец выгнал бабушку и велел ей больше не появляться у нас.
А потом, потом сказал, чтобы мы собирались быстро, все четверо.
Мы оделись и смотрели на отца.
Что он там придумал? Может он нас в детский дом свезти хочет, мелькнула у меня мысль.
-Давайте скорее, Зоя, дети…Там, автолавка, — отец всегда был немногословен.
Отец купил много материала, купил нам обновки.
-А жене, Митрий Палыч, — спросила бойкая бабёнка, в белом фартуке поверх фуфайки, — жене -то что?
Зоя застеснялась, замотала руками.
-Жене? А ну — ка, дай нам Фая, от ту юбку…да Леська? Матерь -то оденем сейчас, а ? И вооон ту кофту, давай две.
А это чего? Сапоги? Давай Зоя, иди мерь, ооот так, и пальто ишшо, а платок же надо…Вон тот с кистями…
-Не надо, — слабо отбивалась Зоя, — что вы Митрий Палыч, не надо тратиться.
Но отцом завладел какой-то задор, который передался и нам.
-Сумочку — тихо сказала я и папа, зеркальце, она же..женщина.
Мне тяжело это далось, ти слова.
Отец, на каком-то кураже всё скупал и скупал.
А потом дома, мы рассматривали эти обновки, мерили и хвастались другу.
Наша мужичка…наша Зоя, в юбке и кофточке, в сапожках, пальто и платке с кистями, стояла такая…красивая, что даже мы с папой смотрели на неё открыв рот.
-Вот и речка, камушки катала, — сказал папа свою любимую присказку, он всегда её говорил, когда не находил слов.
В тот вечер немного рухнула плотина, остался тоненький ледок.
Я слышала, как плакала Зоя, тихонечко, гладя рукой покупки.
Я выросла, поехала поступать, отец перевёлся в посёлок работать тоже в леспромхозе, но уже полегче нашёл работу.
Я приезжала на выходные, наблюдала за ними, они были какие-то счастливые я чувствовала себя немного в стороне.
Малыши выросли, они называли Зою мамой, конечно детям нужна мама, к тому же нашу маму они уже и не помнили.
Митя признался, что со временем образ мамы стёрся из памяти, если бы не портрет и совсем бы забыл…Любашка вообще смутно помнила, да что уж там говорить, даже я стала забывать, как выглядела мама.
Я смотрела на них и чувствовала себя лишней…
Мне так не хватало мамы, так не хватало её тепла и заботы мне некому было рассказать и поделиться тем, что происходит в моей жизни.
Я давала себе слово, постараться пореже приезжать к ним, но…ехала опять и опять.
Ехала, чтобы изводить себя, рвать себе душу глядя на их счастье, а оно было…
Я прям видела, как тихо светится счастьем отец, как любит их Зоя, как обнимает она Любашку, а та льнёт к ней.
Как спрашивает, что -то Митя, называя её мамой…
В один день, мы что-то в шутку делили с Любашкой, я сидела на кровати, она сверху нападала на меня.
В комнату заглянула Зоя, в пылу борьбы мы обе раскрасневшиеся, попросили рассудить наш спор.
-Мама, — кричала Любашка и тут совершенно не контролируя себя, я тоже позвала Зою…
-Мааам…
Зоя выходила из комнаты…она замерла, сгорбила плечи, я тоже замерла, лишь Любашка продолжала беситься.
-Доченька, — кинулась ко мне…мама — доченька моя, Лесечка.
Она взяла моё лицо в руки и целовала, целовала куда попало, прижимая к себе.
А потом, мы плакали обнявшись, мама тихо- тихо, едва вздрагивая плечами, я плакала, моя лавина слёз лилась на маму, плакала басом Любашка, не понимая отчего мы с мамой ревём, просто за компанию от того, что любит нас.
Так и застал нас Митька, обнявшихся и плачущих.
-Что случилось?- перепугался брат.
-Ничего Митька, — пробасила Люба, — тебе не понять,это наше женское…
-Да ну вас, девки, что с вас взять, — сказал Митя и пошёл на улицу.
Когда я выходила замуж, моя мама сказала будущему мужу, что если что…она ведь рядом и за сто вёрст прибежит, если почувствует, что мне плохо…
Муж всю жизнь потом вспоминал это, шутил, что прежде чем, что-то сказать мне, проверяет, не бежит ли тёща.
Моя мама самая красивая, самая добрая и светлая.
Они с отцом дожили до глубокой старости.
Однажды, он рассказал нам, историю её появления.
Она приехала к ним работать в тайгу, поварихой.
Молодая девчонка девятнадцати лет, к мужикам которые живут в тайге месяцами, глушь…
Отец сжалился над ней и уговорил за плату присмотреть за детьми, а мужикам сказал, что сам кашеварить будет. Отца знали и уважали все, да и чего греха таить, побаивались.
Увидев нас, Зоя решила, что ни за что не возьмёт никаких денег от нашего отца. Сама она из детского дома была, потеряла в войну всех.
Женой стала отцу, после того случая, с автолавкой.
Совместных детей у родителей не было, мама была застужена.
Она пережила отца на семнадцать лет и не было лучше бабушки на свете у наших детей, никого она не делила.
Зятевья обожали свою тёщу, что Любашкин муж, что мой.
Сноха называла мамой…
Мы не забыли свою родную мамочку, но и нашу маму будем помнить всю жизнь…
