— Ты чего так пригорюнилась, Маруся? Дядя сказал чего или в городе не понравилось?
— Нет, папа, едем домой. Домой хочу.
Насупленная, а скорее опечаленная дочь заставляла отца теряться в догадках. Что произойти могло? Вроде бы хорошо погуляли, впервые Маруська город увидела, может дядька какое замечание сделал, пока он отвлёкся? Да нет, не мог Иван, такой серьёзный человек, гордость семьи, обидеть племянницу. Иван был единственным из родственников, кто выбился в люди — выучился и стал работать в конторе бухгалтером. Он-то и пригласил их в город. Отец семейства решил взять с собой только Марусю, свою любимицу. Погуляли они по магазинам, а потом брат завёл их в фотоателье, чтобы сделать памятный снимок в честь такого события. Маруську брат к себе на колени усадил, заботливо приобнял и жена его, стоящая сзади, положила руку на Марусино плечико. Оно-то и понятно, своих детей у них не было, как ни старались, и потискать Маруську для них было в радость. Порывались они и куклу для Маруси купить, но та, как увидела цену, в позу встала: не хочу, не нравится, хотя все видели, как приглянулась Марусе игрушка. Только вот семья Маруси чуть ли не в лаптях ходила, бедные они, тяжело в деревне живётся и знала девочка счёт деньгам. Такая красивая кукла — неуместная роскошь в их доме.
Так может Маруська из-за куклы расстроилась? Поглядел отец на дочь, сидящую рядом в автобусе, погладил шершавой натруженной ладонью её белую головушку, сердце сжалось от любви к дитю. Заправил он выбившуюся прядь волос Марусе за ушко и взгляд его наткнулся на простяцкие дутые колечки, медные, продетые в мочках ушей Маруси. Тут вспомнил отец, как глазела Маруся, не отрываясь, на витрину магазина со всякими безделушками, под стеклом которой были разные серьги. Тогда жена брата начала серьги да кулоны примерять, а дядя спросил Марусю:
— Нравится?
— Да, вот эти, с красными камушками очень красивые.
Попросили продавца дать те серьги на примерку. Маруся их только к ушку приложила, глазки её засияли, вмиг преобразилась девочка, чисто барышня на вид, но цена кусачая. Дядя ей:
— Хочешь, куплю?
— Нет, нет, не подходят они мне.
И спряталась за отца. Казалось Марусе, что для папы это как оскорбление — он своей дочке не может купить такую вещь красивую, не хотела Маруся вгонять его в краску из-за бедности. Папа не виноват, работает, как может, всем нелегко во время войны, которая только грохотала где-то там, но до них не дошла ещё.
— Ах, Тоня, какие они были красивые! Какие красивые, Тонечка! Я чуть не умерла от счастья, когда меряла их! — делилась с сестрой впечатлениями Маруся, прячась на печке за шторкой.
Отец невольно услышал этот разговор. Любила Маруся отца беззаветно, поэтому слушалась беспрекословно и всячески угождала, даже когда отец не просил: и портянки ему стирала, и сушила их у печи, и веник дубовый на чердаке для него припасала, знала, что любил папа именно с дубовым веником в бане париться, а если одна Маруся в доме оставалась, то всегда накрывала отцу на стол, и если что-то вкусное в доме появлялось, то всегда хранила кусочек для папы, приходил-то он временами с работы поздно, другие дети могли всё смести.
Надвигался Марусин день рождения, который как раз приходился на праздник восьмого марта. Решил отец, что расшибётся в лепёшку, а купит дочери те самые заветные серьги — серебряные с красным камушком. Судьба в таких случаях обычно благоволит. Выдался у него хороший заказ на работу в районном центре — выручил он за работу денежку, купил всем своим девочкам и жене подарков, а ради Маруси сразу отправился прямиком в тот самый магазин за серёжками.
— Мил человек, были у вас тут серьги в прошлый раз с красным камушком…
— С красным больше нет. Есть точно такие же с голубеньким. Тоже красивые.
Опечалился немного отец, но купил с голубеньким, надеялся, что Маруся не обидится.
А тем временем Маруся с сестрой затеяли пирог печь в честь праздника. Пирог был из пресных, с грибами, папин любимый. Полезли они в погреб, достали грибы, завели тесто, растопили печь пожарче и сварганили огромный пирог на весь противень, что у них был, а был он всего один-единственный. Зорко следили девочки за тем, чтобы он не подгорел, от печи не отходили и всё делали по памяти, точно так же, как мама стряпала. Муки им, правда, не хватило, тесто жидковатым вышло, но уповали на милость Господа. Дом заполнился бесподобным ароматом свежей выпечки. Сёстры накрыли на стол и стали с нетерпением ждать домашних.
Вечером все собрались, уселись за стол. Первым делом мама поздравила Марусю с днем рождения, крепко расцеловала дочку, а сестра подарила свой платочек, который нравился Марусе. Младшие братья каких-то шишек надарили и каляку-маляку преподнесли — сказали, что это Маруся там нарисована. Все были в сборе, кроме отца, он исчез, хотя должен был уже вернуться… Маруся беспокойно ёрзала и никто не притрагивался к кушаньям, все ждали главу семьи. Даже тётушки уже явились, преподнесли маленькую денежку для именинницы, а отца всё нет. Собрались было без него пирог отведывать…
— А вот и я! — появился на пороге отец и хитро подмигнул Марусе. — Иди сюда, именинница.
Маруся подошла, сияя, как сочное наливное яблочко.
— Дочка моя любимая, дочка моя хорошая, будь всегда послушная, будь всегда пригожая! Это тебе!
И вручил Марусе узелок. Тряпица та была девочке хорошо знакома, являлась она куском старой отцовской рубахи. Развернула Маша узелок, а там — батюшки! — серьги те самые, в которые влюбилась Маруся. Даже не заметила девочка, что камушки в них не красные, а голубенькие. Кинулась Маруся к кругленькому настольному зеркальцу, вынула из ушей медные дутые колечки и вдела новые серьги. Как же они ей шли! Глаза её синие ярче засияли, короткие волосы словно стали более блестящими. Озарилась Маруся улыбкой до самых ушей и кинулась к папочке:
— Спасибо, спасибо!
— Как же ты хороша с ними Маруся! К глазкам твоим в самый раз цвет! — сказала мама.
Проносила Маруся папин подарок почти 30 лет в своих ушках. Со временем истёрлась застежка и она сняла их, чтобы не потерять. Долго хранились они в коробочке , пока внучка Маруси не увидела их и не отнесла к ювелиру. Ювелир починил серьги и внучка проносила их до шестнадцатилетия, пока не стала совсем модницей, и винтаж, видите ли, перестал вписываться в её новый образ. А как же шли они внученьке! Ведь глазки у неё были точь в точь, как у бабушки — ярко-голубые и круглые, чисто Марусины.
