– Валя… Валюша… если ты мне не поможешь — меня просто выкинут на улицу! – дрожащий голос тёти Оли разрывал тишину кухни, где пахло подгоревшей гречкой и тревогой.
Валентина молча наливала себе кипятка в потрескавшуюся кружку.
– А ты хоть пыталась… что-то сделать?
– Что ты несёшь?! – тётя всплеснула руками. – Да я по всем кабинетам ходила! Эти скоты из ЖЭКа прямым текстом сказали — «ищите варианты». Я и ищу. Вот ты — мой единственный вариант!
– То есть, ты решила, что я – банк?
– Ой, только не начинай! – тётя мгновенно сорвалась. – Я тебя растила, растила! Вместо матери была! А теперь что – бросишь меня в сугроб?
Валентина медленно опустилась на табурет.
– Я тоже себя не на помойке нашла, между прочим. У меня не резиновая зарплата. И дежурств в поликлинике не убавляется.
– А я по-твоему в шоколаде жила? Да меня всю жизнь по головке не гладили. Мне просто сейчас помощь нужна. Один раз. Я ж не прошу каждый месяц!
– Не просишь, – хмыкнула Валентина. – Просто кричишь с утра до вечера.
Тётя моментально сменила тон.
– Валюша, солнышко моё… ну кто, если не ты? Помнишь, как я тебе школьную форму на последние сберегла? Как ночами шила, чтобы ты как человек в училище пошла?
– Помню. – Валя встала, как будто из этого стула вдруг выросла. – Только мне бы тоже кто-то на последние… хоть раз.
– Валя, ну не будь ты эгоисткой! – уже визжала тётя. – Я в твоём возрасте уже мужа похоронила и всё тянула на себе! Без нытья, между прочим!
– И без кредитов?
– Тогда времена другие были! – захлопала руками. – Ты сейчас только подпиши — там всё просто! Маленький процент, я потом помогу…
– Поможешь? – Валентина резко обернулась. – Чем, Ольга Артёмовна? Пенсией своей?
– Ты что, издеваешься? Да у тебя и так на себя ничего не уходит. Всё на работу да обратно! Ни мужика, ни отпуска — чего ты боишься-то?
– Я боюсь, что завтра у меня на двери бумажку повесят с надписью «выселена за долги» — и тебе тогда что, хоть бы хны?
Тётя закатила глаза.
– Господи, опять это трагедийное лицо. Как тебя жизнь-то не поучила… Или всё ждёшь, что кто-то за тебя решит?
– Никто. – Валентина прошла к вешалке, достала куртку. – Именно поэтому я и иду. В банк. Подписывать.
– Правда?! – тётя всплеснула руками. – Ох, Валюша, спасибо тебе, родная! Знала, что не бросишь старую Олю. Ты у меня правильная.
– Не уверена, что это правильно. Но по-другому не умею. Пока что.
Тётя потянулась обнять, но Валентина шагнула в сторону.
– Не сейчас.
На пороге она обернулась.
– Ты хоть понимаешь, что я делаю это не потому, что должна. А потому что… если не я — никто.
– Именно! – кивнула тётя. – Ты у меня всегда такая была. С сердцем.
Валя вышла.
Дверь захлопнулась глухо, как ляпас.
—
– Валентина Петровна, вы опять за свой счёт остались? – санитарка в ординаторской покачала головой. – Да вы себя на износ гоните.
– Ничего, Наташ. Гречка есть, кефир купила. До получки доживу. А там глядишь – тётка свою квартиру отобьёт.
– Всё-таки не понимаю… – медленно протянула Галя, соседка и коллега. – Ну вот зачем тебе было этот кредит тянуть? Она ж не ребёнок. Пусть бы сама с банками бодалась.
– Потому что она… – Валя замялась. – Потому что она для меня как мать. Понимаешь?
– Не-а. Не понимаю. Моя бы мать меня к такой жизни не подтолкнула. А эта твоя, извини, хапуга. Сколько ты ей уже заплатила?
– Почти сто. Плюс проценты.
– Охренеть. – Галя чиркнула спичкой, зажгла плитку, поставила чайник. – А сама, небось, тебя ни разу даже не навестила?
– Да ну, она занята. Старенькая. Не поедет она через весь город.
– А позвонить не занята?
Валентина пожала плечами.
Тишина. Только чайник начинал шипеть.
– Знаешь, что она мне вчера сказала? – вдруг проговорила Валя. – «Сама вляпалась — сама и разгребай.»
– Что?!
– Так и сказала. «Кто тебя просил?»
– Так может, ты сама себе враг, а? Может, пора этой Оле сказать: извини, дорогая, но кредит — это тебе не проездной?
– Да ты бы слышала, как она на меня смотрела… с укором, будто я обязана.
– Обязана. – передразнила Галя. – Ты ей родила, что ли?
Валентина молча вытерла руки о халат. Потом аккуратно сложила записку с суммой платежа и сунула в карман.
– Галя, мне идти надо. Платёжка сегодня. А потом на вечернее дежурство.
– Конечно. А вечером – снова гречка с кефиром, и звонок тёти, если не забудет.
– Она не звонит.
– Вот и я о том же.
—
– Слушай, а это не к тебе? – Галя подхватила визитку с подоконника у подъезда. – «Консультация по возврату долгов. Спецотдел взысканий. Работаем по закону. И по любви» – хмыкнула. – Вот это слоган. С любовью по печени.
Валентина вырвала карточку и мимоходом сунула в карман.
– Откуда ты знаешь, что ко мне?
– А откуда в нашем подъезде ещё пенсионерка с кредитом на шее?
– Я не пенсионерка.
– Всё впереди.
На работе коллеги переглядывались. Кто-то едко шепнул:
– Она и раньше была странной, а теперь ещё и в долгах.
– Героиня. Взяла чужие проблемы — и на себя.
А дома – всё тише. Ни звонков от тёти. Ни «спасибо». Ни «как ты».
Лишь однажды Валентина услышала знакомый голос по телефону, когда ошиблась номером.
– Ольга Артёмовна?
– Я занята. Не звоните по утрам. – коротко.
Щелчок. Гудки.
Через неделю Галя явилась с сенсацией:
– Ты сядь, Валюха. Она, твоя Олечка, квартиру сдала. Сама теперь у какой-то подруги живёт. Весело, небось. На твои деньги и живёт.
– Что ты несёшь…
– Я не несу. Я с соседкой её болтала. Та видела, как какие-то парни из новой квартиры мебель заносили. А тётка твоя, как говорится, перекантовалась — и рванула к новой жизни.
– Нет… – Валентина опустилась на лавку у подъезда. – Она бы мне сказала. Она бы не…
– Валя. – Галя присела рядом. – Она давно бы. Но не сказала. И не скажет. Ты для неё – кошелёк на ножках.
Наступила пауза.
– Я не верю. Она не такая.
– А ты проверь. Съезди. Убедись сама.
Валя поехала. Адрес на конверте с квитанцией был прежний. Но дверь открыл молодой мужчина в шортах.
– Ольга Артёмовна? – пересохшим голосом спросила она.
– А кто вы?
– Я… племянница. Она здесь живёт?
– Бабушка? А, так это вы. Нет, она уже давно съехала. Мы по объявлению сняли. Квартира хорошая, уютная. Особенно кухня.
Валентина кивнула. Медленно отошла.
По дороге домой она всё повторяла про себя одну фразу:
«Сама виновата. Сама…»
—
Дверь открылась не сразу. Ольга Артёмовна держала в руках чашку с яблоками и выглядела… будто ей вообще всё равно.
– А ты чего пришла?
– Поговорить.
– Ну, проходи. Только без крика. Голова болит.
Валентина не двигалась. Стояла, как каменная.
– Я была в твоей квартире.
– Поздравляю.
– Там другой мужчина живёт. Сказал, ты «давно съехала». Ты сдала её?
– А что ты орёшь? – вскинулась тётка. – Что за интонации, как будто я тебе что-то украла?
– Украла? – Валя вскинула брови. – Ты мне соврала. Месяцами врала. Просила помощи, рассказывала, как «на улицу выкидывают». А сама?
– А сама, что? Выкрутилась. Не твоя забота.
– Не моя?! Я кредит выплачиваю, Оля. Из-за тебя. Я в долгах. Я живу на кефир и гречку, пока ты живёшь, как принцесса в подружкиной двушке!
– Господи, какая ты мелочная… Ну подумаешь, сдала! Подумала, что если уже деньги есть, то почему бы и не…
– Ты думала? Ты вообще когда в последний раз думала обо мне?
Тишина. Только тётя аккуратно положила яблоко в блюдце.
– Всё с тобой понятно. Ты себя вообразила мученицей. Да никто тебя за язык не тянул! Сама решила — сама и плати.
– Ты… – Валентина запнулась. – Знаешь, что обидно? Я не потому взяла кредит, что боялась. Я поверила. Поверила, что для тебя важна семья, что ты хочешь справедливости. А ты просто… воспользовалась.
– Прекрати драму. Ты всегда была слишком чувствительной. Подумаешь — деньги! За семью платят, Валя. Так было всегда. А я тебе, между прочим, всю молодость отдала. Так что считай — рассчёт.
Валентина резко развернулась.
– Знаешь… раньше я бы тебя поняла. Промолчала. Но сейчас – нет.
Она прошла к двери, остановилась.
– Знаешь, что самое страшное? Не долги. Не усталость. А то, что ты даже сейчас не способна на слово благодарности. Хотя бы на взгляд. На один простой жест. Как будто всё это – по умолчанию.
Ольга Артёмовна молчала. Только яблоко покручивала пальцами. Потом, как ни в чём не бывало, сказала:
– Хочешь? Яблочко нарезала.
– Нет. – Валя надела пальто. – Я уже наелась. Твоей «любви» – с горкой.
Она вышла. Дверь осталась открытой за её спиной.
На лестничной площадке Валентина сняла шарф и встряхнула снег — словно стряхнула с себя и чью-то тень.
На улице валил снег. Большими, мокрыми хлопьями. Валентина шла не спеша, будто примеряясь к новому себе.
Сзади никто не звал. Никто не выбегал.
Ольга Артёмовна осталась за дверью.
А Валя — за пределами чужой вины.
—
Прошёл год.
Кредит Валентина погасила.
Продала старую дачу, отменила отпуск, отказалась от нового холодильника — и выплатила.
Без «спасибо». Без слёз. Просто закрыла этот пункт, как ненужную вкладку в браузере жизни.
На работе всё по-старому: дежурства, капельницы, живые и мёртвые глаза пациентов.
Галина иногда приносит пирожки — мол, «с мясом, тебе белка не хватает».
Иногда они смеются, обсуждая очередную глупость из новостей. Иногда молчат.
И в этом — тишина, которая не давит.
Вечером, во время дежурства, телефон зазвонил.
– Алло, это Валентина Петровна?
– Да.
– Вы указаны как ближайшая родственница Ольги Артёмовны. Она сейчас находится в социальном пансионате. Её перевели после госпитализации.
У неё никого нет.
Никто не звонит.
Никто не приезжает.
Валентина долго молчала.
Шум капельницы был громче дыхания.
– Вы не могли бы приехать?
– А вы скажите… – голос её был ровный, почти шёпот. – Что и не было.
– Простите?
– Скажите, что никого у неё и не было. Ни племянницы. Ни Валентины.
– И трубку положила.
Она не плакала.
Просто подошла к окну, открыла форточку — и вдохнула воздух.
Снег таял на подоконнике, капая на старый кафель.
Кап… кап…
Как будто стиралось чужое имя из её жизни.
