На четвертый день водка закончилась. Серёга и его кореш, которого все называли не иначе, как «Коля-Каракалпак», долго решали, кто из них пойдёт в магазин. Михалыча в расчёт не брали, он спал. Будить его никто бы не отважился: Михалыч спросонок может обидеться и тогда разбудившему не поздоровится.
Наконец, решили подкинуть монетку. Выпало идти Серёге. Он вздохнул, и пошел одеваться. Путь предстоял неблизкий, если идти по дороге, то почти четыре километра в одну сторону. Можно и напрямки, но без дороги. К тому же через кладбище. Серёга сам не робкого десятка, любитель кладбищенских баек, не раз пугал посетителей кладбища. После Пасхи или Дня Победы люди оставляли спиртное на могилках, и Серёга с Михалычем наперегонки выпивали оставленное. Вроде как и поминали тех, кто выпить сам уже не мог. Несколько раз случалось, что заваливались спать прямо там, на кладбище. С похмелья, бледные, перепачканные рыжей кладбищенской землей, они походили на восставших мертвецов, и пугали впечатлительных старушек.
Но что-то неспокойно было сегодня Серёге. Туда он всё же пошёл по дороге, и через полкилометра у поворота на Сахарово ему повезло поймать попутку.
В магазине Серёга взял водки, консервов и хлеба. Сложил всё в пакет, и выйдя на улицу, погрустнел. В небе уже загорелись первые звёзды — зимний день недолог.
Хотелось поскорее добраться до дома и выпить. По темноте срезать через кладбище было опасно — если вдруг он оступится, или поскользнётся, искать его будут долго, и значит, он почти наверняка замёрзнет. Он тоскливо посмотрел на мужика, который грузил в машину ящики с портвейном.
— Эй, брат! Ты не в сторону Охметьево едешь? — спросил с надеждой.
— Прости, мужик, я бы тебя подвёз, — извинился тот, — Но, у меня сам видишь, полна коробочка!
В машине были тонированные стёкла, Серёге пришлось поверить на слово. Вздохнув, он пошел по начинающим синеть сугробам напрямик.
У кладбища он почувствовал, что ноги от холода стали ватными. Как истинный алкоголик он верил, что водка придаст ему сил. «Ну, на ход ноги» отвинтил он крышку у одной бутылки, и запрокинув голову, словно горнист, сделал большой глоток.
Водка была ледяная, но вскоре он почувствовал разливающееся по телу тепло. Действительно, сил прибыло. Он бодрячком шёл мимо знакомых могил: вот лётчик Тарасов, вот артистка Зимина, часть праха которой захоронена с её родственниками, а часть развеяна по завещанию над Мальдивами, где она когда-то была счастлива. Эти подробности раскрыл могильщикам муж покойной, а уж они сделали достоянием местной общественности. А вот и большая могила Задорожных, отравившихся грибами в начале шестидесятых. Здесь, под потемневшими крестами, лежали все шесть человек: муж, жена и ребятишки. Только младшенький, Серёжка, уцелел, потому что не ел грибы. Прошло с тех пор почти тридцать лет. Серёга встал напротив крестов и поклонился своей семье. Отхлебнул из горла ещё водки. Закрутил крышку.
На его удачу ночь была ясной, поднималась луна, и видно было хорошо. От кладбища до дома по пролеску не более километра, может быть, метров восемьсот. Но внезапно среди могил блеснуло что-то. Огонёк? Может, припозднившийся посетитель? Или зверь какой? А вдруг, гробокопатели? Серёга в последнее время часто видел чужаков, бродивших по их земле с металлоискателями.
Серёге было очень интересно, но ноги несли его ближе к дому, где тепло и друзья-приятели уже по-доброму костерят его — что мол, таких, как Серёга, только за смертью посылать. Ну их, этих гробокопателей — завтра при свете дня можно вернуться и разъяснить, что там.
Последний раз он обернулся и обомлел: свет стал таким сильным, что казалось, что из земли до верхушек клабищенских сосен стоит столб света.
«Расскажу ведь, не поверят… эх, зря водку пил. Но проверить, что за ерунда, всё-таки надо» — сказал он сам себе, и осторожно пошёл на сияние. У одной из могил горел костёр. Только пламя его было не тёплым и рыжим, а голубым и холодным, как свет звезды Ригель. Когда-то он читал о ней в журнале «Наука и жизнь». Отблески падали на близстоящие памятники и кресты. Подойдя поближе, Серёга, как ошпаренный, отскочил назад. Зубы его застучали от холода и нервного потрясения: он увидел в свете пламени свою мать, Анастасию Задорожную. Кроме неё, на свежем могильном холме, прямо на успевшей смёрзнуться земле, сидела большая тёмная фигура, закутанная в саван. В свете призрачного костра острое лезвие металлического инструмента, похожего на серп, который фигура держала в бледной руке, сверкало, как молния.
Серёга стоял, не решаясь ни подойти ближе, ни бежать. Просто стоял, не в силах пошевелиться. Даже про водку забыл. Почему он знает, что смотрящая на него с тоской женщина его мать? Ведь ему было всего два года, когда вся семья отправилась сюда, на кладбище?
— Потому и узнал, что человек на самом деле ничего и никогда не забывает, — услышал он материнский голос в своём мозгу, — ты помнишь и меня, и мой голос, сыночек.
Он поглядел на призрак матери — она говорила с ним, не размыкая губ, грустно смотрела на него, слегка покачиваясь, как отражение на воде.
— Мама, почему я раньше не видел тебя? Ведь сколько раз я здесь…
— Знаю, сынок, знаю. Но сегодня особый для тебя день. Ты должен родиться там, и умереть здесь… сказав это, мать протянула к нему руки и хотела обнять, но тёмная фигура махнула на неё серпом, и она с тихим плачем исчезла.
— Но, я не могу! Меня кореша ждут! — от ужаса голос Серёги сорвался в визг.
— Всё тлен… — прошептала, поблескивая серпом, фигура, — ты сам выбрал свою судьбу.
— Я всё понял! Отпустите меня, я больше в рот не возьму эту гадость! — он поднял вверх сумку с водкой и консервами.
— Невозможно. Впрочем, если кто-нибудь захочет в Вечность вместо тебя, тогда… пойдём, спросим.
— А ты кто? Смерть? — протрезвев от страха, спросил Серёга.
— Некоторые называют меня так. Ваше сознание не в состоянии вместить правду о том, кто я.
Лицо было скрыто капюшоном, но Серёга был уверен, что говорит она с ним, так же, как мать. Транслирует прямо в голову. Он повернулся и пошёл, надеясь, что видение исчезнет.
Под ногами весело искрился снежок, стало холоднее. Серёга, передвигая замёрзшие ноги, остановился. А что, если это «белка»? Пацаны и не такое рассказывали. Но «белка» случается, если не пьешь, а он не просыхает уже несколько дней. Серёга резко обернулся и застонал: Смерть шла по его следам, не касаясь земли. Серп сверкал в лунном свете. Опустив плечи, Серёга почувствовал, что спасенья нет.
Наконец, дошли до дома. Он обречённо стукнул в дверь условным стуком.
— Ну, наконец-то! — послышался из-за двери весёлый голос, — тебя, Серый, только за смертью посылать! — дверь распахнулась, и Каракалпак уставился на Серёгу и на ту, что стояла позади него.
— Смешно… — она просочилась в дом, и Серёга увидел, как фиалки, стоявшие на подоконнике тотчас увяли. За окном надрывно завыл соседский пёс. Люди же почувствовали смутную тревогу и беспокойство. Словно невидимая рука сжала их сердца.
— Ну что, кто из вас готов пойти со мной? — Смерть метнулась к оторопевшему Коляну и втянула воздух своим капюшоном. Каракалпак зажмурил от ужаса глаза, и открыл их, только когда фигура в саване проплыла в комнату, где всё ещё спал Михалыч.
Через секунду из комнаты раздались звуки борьбы и ругань Михалыча. Потом послышался звон разбитого стекла — скорее всего, разбили окно.
— Всё!— закрыв лицо руками, заныл Каракалпак,— Миха — труп!
Вдвоём с Серёгой они вошли в комнату, и обнаружили Михалыча сидящим на полу в трусах и одном носке. Михалыч пучил на них глаза.
— Что здесь произошло? — осторожно спросил Серёга. — Где она?
— Какая она, какая она? — затараторил Михалыч. — Я тоже сначала это чучело за бабу принял, а после чую, что-то не то… а там вот…
— Он расправил сжатый кулак, и Серёга с Коляном увидели пегий ус.
— Это называется дёргать смерть за усы! — нервно хохотнул Каракалпак.
— Прости, Серый, стекло я вставлю! С получки, ты меня знаешь! — горячо заверил Михалыч, пытаясь подняться с пола.
— Да мне всё одно, пропадать. Все фиалки жены завяли, —задумчиво сказал Сергей, — она же меня со свету сживёт теперь.
— Ничего не завяли! — крикнул с кухни Каракалпак, звеня посудой. — Мужики, я всё оформил. Айда за стол!
Фиалки и правда оклемались, даже стали ещё краше. Соседский пёс замолк, а люди расслабились.
— Ну, мужики, за нас! За нашу дружбу!
— Не ребят, я всё. Завязал! — сказал Серёга.
Мужики переглянулись.
— Серый, ты чё? Ты чё, Серый, из-за стекла так расстроился? Сказал же, вставлю! — Михалыч поставил на стол свой стакан.
— Да не мельтеши ты, Михалыч. Он же больше половины бутылки выжрал, пока шёл! — улыбнулся Коля — Каракалпак, и его без того узкие глаза превратились в щелочки, — больше не будем его посылать, если только за смертью!
Сергей слово своё сдержал — пить бросил. Михалыч и Коля-Каракалпак один за другим ушли на кладбище, а он всё жил. Эту историю он рассказал своему зятю, и когда тот поднял его на смех, вложил ему что-то в руку. Зять смеяться прекратил увидев на ладони что-то пегое, колючее.
— Что это? — спросил он тестя.
— А сам не догадался? — усмехнулся Серёга, — тот самый ус, что выдернул у Смерти мой кореш, Михалыч.
— Да ну тебя, отец. Мастер сказок! — снова улыбнулся зять. Это же обыкновенная пакля!
