— Геннадий Петрович, вам точно нужен именно этот тур? Он дорогой, есть варианты дешевле.
Людмила смотрела на меня внимательно, без намёка на навязчивость. В турагентстве пахло кофе и глянцевыми каталогами. За окном моросил мартовский дождь, а я сидел перед стойкой и впервые за двенадцать лет думал не о цене.
— Именно этот, — ответил я твёрже, чем ожидал от себя.
Она улыбнулась, и что-то щёлкнуло внутри. Не влюбился я тогда, нет. Просто заметил, что женщина может говорить о деньгах спокойно, без того хищного блеска в глазах, который я научился распознавать после развода. Людмила оформляла документы, объясняла детали, а я разглядывал её руки. Без колец. Ухоженные, но без маникюра за три тысячи.
Я пришёл за путёвкой для себя, но вышел с её номером телефона. Она сама дала визитку, сказала: «Если возникнут вопросы». Вопросы возникли в ту же ночь, когда я не мог уснуть и прокручивал нашу встречу. Мне пятьдесят четыре. Я главный бухгалтер. Я не совершаю спонтанных поступков. Но я позвонил ей на следующий день и предложил встретиться.
Мы встретились в кафе на набережной. Людмила пришла в простой куртке, без вызывающего макияжа. Заказала чай, отказалась от десерта. Я заметил это и расслабился. Она рассказывала о работе, о том, как мечтала путешествовать, но жизнь сложилась иначе. Развод пять лет назад, детей нет. Живёт одна, снимает квартиру. Я слушал и понимал, что верю каждому слову.
— А вы? — спросила она. — Почему один?
Я ответил честно. Жена изменила, развелись, дочь осталась с ней, но потом переехала ко мне. Елена — мой единственный человек. Она замужем, ждёт второго ребёнка. Успешная, умная, заботливая. Но когда я произнёс это, почувствовал странное: гордость смешалась с печалью. Елена заботлива, да. Но последние годы эта забота стала похожа на контроль.
Людмила коснулась моей руки поверх стола. Несколько секунд. Но я запомнил это тепло.
Мы начали встречаться. Я покупал цветы в переходе, водил её в кино, куда не ходил лет двадцать. Однажды заказал столик в ресторане, и официант принёс меню без цен. Раньше я бы развернулся и ушёл. Теперь не стал. Людмила не выбирала самое дорогое, не намекала на подарки. Она просто радовалась. Улыбалась, когда я брал её за руку, и смеялась над моими шутками, которые я считал бездарными.
Первый раз за двенадцать лет я почувствовал себя не бухгалтером с калькулятором вместо сердца. Я почувствовал себя мужчиной.
Но счастье длилось недолго.
Елена заметила перемены в начале мая. Я упомянул, что собираюсь в небольшое путешествие. Она насторожилась.
— Куда это ты вдруг? — спросила дочь, поджав губы. — Ты же терпеть не мог турпоездки.
Я ответил уклончиво, но Елена чувствовала ложь. Она всегда чувствовала. Через неделю заявилась ко мне без предупреждения. Увидела на столе букет тюльпанов. Заметила новую рубашку в шкафу. Села на диван и сложила руки на животе.
— Пап, у тебя кто-то есть?
Я кивнул. Мне нечего было скрывать. Я взрослый мужчина, живу один, имею право на личную жизнь. Но Елена смотрела так, будто я совершил преступление.
— Кто она?
— Людмила. Работает в турагентстве. Мы встречаемся два месяца.
— Турагентство, — медленно повторила дочь. — Понятно. И сколько ты уже потратил?
Я не ожидал такого вопроса. Растерялся, начал оправдываться. Ужины, цветы, билеты в театр. Не так уж много. Елена слушала, и лицо её твердело.
— Пап, ты понимаешь, что происходит? Ты встретил женщину в турагентстве. Она видит, что ты обеспеченный, одинокий. Классическая схема.
— Какая схема? — я почувствовал, как внутри всё сжимается. — Леночка, она не такая. Она работает, живёт скромно, никогда не просила денег.
— Пока не просила, — жёстко отрезала Елена. — Пап, я понимаю, тебе одиноко. Но нельзя терять голову. Ты копил эти деньги всю жизнь. У тебя внуки, ещё один родится. Ты хочешь, чтобы какая-то незнакомка забрала всё?
Её слова били точно в цель. После развода я действительно копил. Откладывал каждый месяц, отказывал себе в мелочах, планировал помочь Елене с жильём, с образованием детей. Я жил для будущего. А теперь начал жить для себя, и дочь расценила это как предательство.
— Она не незнакомка, — тихо сказал я. — Мне с ней хорошо.
— Пап, тебе просто хочется чувствовать себя молодым. Это понятно. Но не теряй рассудок. Вспомни маму. Она тоже была милой, пока не изменила. Женщины умеют притворяться.
Удар ниже пояса. Елена знала, что упоминание об измене разрушит любую защиту. Я замолчал. Старая рана открылась, и сомнения хлынули потоком. А вдруг дочь права? Вдруг я снова дурак, готовый поверить красивым словам?
— Познакомь меня с ней, — сказала Елена мягче. — Если она настоящая, пусть приедет. Поговорим нормально.
Я представил эту встречу. Елена с её юридическим образованием и недоверием к людям. Людмила, которая раскрывается медленно, которая не любит давления. Это будет допрос, не знакомство. И я понял: как бы Людмила ни вела себя, дочь найдёт изъян. Найдёт доказательство своей правоты.
Я не познакомил их.
Вместо этого начал отдаляться от Людмилы. Перестал звонить каждый день, отменил несколько встреч под предлогом работы. Она не спрашивала, что случилось, но я видел боль в её глазах. На очередном свидании она сама заговорила.
— Геннадий, если ты хочешь закончить это, просто скажи. Я взрослая женщина, переживу.
Я должен был сказать правду. Объяснить, что дело не в ней, а во мне, в моих страхах, в давлении дочери. Но я струсил.
— Людмила, наверное, это было ошибкой. Мы слишком разные. Ты любишь путешествия, яркую жизнь. А я привык к тишине, к стабильности. Не хочу тебя обманывать.
Она кивнула. Не плакала, не упрекала. Просто встала, надела куртку и ушла. Я остался один в кафе, перед остывшим кофе и чувством, что совершил непоправимую глупость.
Елена обрадовалась, когда узнала о разрыве. Обняла меня, сказала, что я молодец, что принял правильное решение. Предложила вместе съездить на дачу с детьми, отвлечься. Я согласился. Играл с внуками, помогал по хозяйству, готовил шашлык. Но внутри чувствовал пустоту.
Прошло три месяца. Я вернулся к прежней жизни. Считал расходы, откладывал деньги, ходил на работу и обратно. Но радости не было. Раньше экономия давала чувство контроля, безопасности. Теперь она казалась бессмысленной. Для кого я коплю? Для Елены? Она успешна, живёт хорошо. Для внуков? Они вырастут, и эти деньги будут лишь цифрами на счету.
Однажды вечером я проходил мимо того кафе, где мы встречались с Людмилой. Заглянул в окно. За нашим столиком сидела пара. Мужчина лет моего возраста держал женщину за руку, и оба смеялись. Мне стало больно.
Я достал телефон, нашёл номер Людмилы. Палец завис над кнопкой вызова. Что я скажу? Извини, я был слаб? Я боялся, что меня используют? Я позволил дочери решать, как мне жить?
Я не позвонил. Убрал телефон и пошёл домой.
Дома меня ждала тишина. Я сел в кресло, включил телевизор. Шла программа про дикую природу. Диктор говорил про миграцию птиц, про инстинкты, заставляющие их лететь за тысячи километров. «Они следуют зову природы, даже если путь опасен», — сказал диктор.
Я подумал: люди тоже следуют инстинктам. Инстинкту страха, инстинкту выживания. Но что-то важное теряется в этой осторожности. Теряется жизнь.
На счету лежали деньги. В шкафу висела новая рубашка, которую я так и не надел. В телефоне хранился номер женщины, которая сделала меня счастливым на два месяца. Но я сидел один, в квартире, где ничего не изменилось за двенадцать лет.
Елена заходила иногда, приносила внуков. Они бегали, шумели, и я улыбался. Но когда они уходили, улыбка гасла. Дочь спрашивала, как дела, не появилась ли новая знакомая. Я отвечал, что всё хорошо, никого нет. Она кивала довольно.
А я просыпался по ночам и думал про Людмилу. Где она сейчас? Встретила ли кого-то? Помнит ли про того странного мужчину, который дарил тюльпаны и боялся быть счастливым?
Деньги остались при мне. Контроль вернулся. Но чем это обернулось?
Я сохранил прошлое и потерял будущее. Защитил накопления и лишился последнего шанса почувствовать себя живым. Победил страх, но проиграл жизнь.
И теперь каждый вечер я сижу в этом кресле и понимаю: дочь защищала не меня. Она защищала своё спокойствие, свою уверенность в завтрашнем дне. А я позволил ей решать за себя.
Говорят, любовь меняет людей. Превращает скупых в щедрых, осторожных в смелых. Но для этого нужна смелость совсем другого рода. Смелость пойти против страха, против чужого мнения, против голосов, твердящих: будь осторожен, не рискуй, сиди тихо.
Я не нашёл этой смелости.
И теперь плачу за это каждым одиноким вечером.
