История эта давняя. Произошла она в 50-х годах прошлого века. А я ее услышала в своем детстве в 70-х, когда гостила в деревне у бабушки с дедушкой. Часто в гости к нам приходил сосед Николай Митрофанович, ветеран Великой Отечественной, — любитель рассказывать разные истории.
Митрофаныч обычно заглядывал к нам в воскресенье. Пропустив с моим дедом рюмку-другую, вели разговоры о том, что в мире творится (эх, дедушки, знали бы вы, что сейчас в мире происходит!).
Сосед доставал папиросы, затягивался едким дымом, прищурив глаза, и ждал свою очередь, чтобы вступить в разговор. И вот на какую бы тему не беседовали, Николай Митрофанович все равно переводил разговор на своего Карьку.
— Вот конь у меня был! Век не забуду! И по новой начинал рассказывать, как все было. И тут я забывала про игрушки, и, замерев, с любопытством внимала событию многолетней давности.
Это сейчас расстояние от одного села до другого на машине за считанные минуты можно преодолеть. А раньше транспорт был действительно роскошью. Конь – вот сельский транспорт и тяговая сила! Чабаны, пасшие отары овец на лошадях, держали их дома – так удобнее. Утром встал, накормил, напоил, на работу покатил. Зимой на лошади в кошару ездили овцам корм дать. Вот и конь Карька (карей масти) трудился вместе с хозяином. Но отличался неспешностью, с ленцой был.
— А ну пошел, лодырь! — Прикрикивал на коня хозяин. – Ишь, задумался, всё бы тебе не торопясь прогуливаться.
В сельсовете Митрофаныч постоянно жаловался, что конь не быстрый, не разбежится, на что председатель возражал ему: — А тебе зачем шустрый-то? В скачках что ли собрался участвовать? У нас, Николай Митрофанович, лошади трудовые, а не беговые.
Мы жили в деревне, находившейся в восьми километрах от большого села, в котором и располагался сельсовет. Ну а наша деревенька была прикреплена к этому совхозу. Поэтому работающие сельчане часто за всякой надобностью в Боровое ездили. Так и Митрофаныч отправился еще утром в контору, потом заехал к родственникам, засиделся, выпив несколько рюмок «чистой, как слеза», и отправился домой уже по темноте. Напевая под нос себе какую-то военную песню, ехал не спеша по зимней дороге под скрип снега. Карька, чувствуя хозяйскую расслабленность, халтурил, замедляя шаг. Его грива в освещении луны колыхалась все реже и реже, конь уже давно не бежал рысцой, а плелся шагом.
И вдруг остановился как вкопанный, потом заржал испуганно. Митрофаныч в мгновение ока встрепенулся.
— Ну, ты чего, лодырь? Чего встал-то?
И тут чабан услышал звук, похожий на волчий вой.
— Собаки что ли? – подумал возница. – Так деревню еще не видать. Откуда они тут?
И вдруг Карька снова дико заржал и рванул с места. Митрофаныч едва не выпал из саней. Хмель улетучился напрочь. В сознании было только одно предположение: волки. Обернувшись назад, увидел несколько силуэтов, похожих очертанием на собак, только крупнее. Вцепившись в вожжи и заняв устойчивое положение в санях, Митрофаныч крикнул, что было силы: — Ну, Карька, выручай! — И понукнул и без того бегущего коня.
И то расстояние до деревни (по словам Митрофаныча километра три) Карька не бежал… он летел. Повернуться назад возница боялся, чтобы не отвлекаться даже на мгновение от дороги. Спиной чувствовал взгляд проголодавшихся хищников, думал только об одном: «Лишь бы успеть!»
Грива коня развевалась, как черное пламя, нисколько не уменьшающееся. Полушубок Митрофаныча расстегнулся, полы его развевались в разные стороны, а сам он уже охрипшим голосом, почти умоляюще подбадривал: — Давай родной, жарь родной.
Мысль, что волчья пасть вот-вот вцепится в горло Карьки, а уж потом и до возницы доберется, была удушающей. Все внимание хозяина сосредоточено на коне, которого и хлестать-то не надо было, он и без того летел, как птица.
Впереди, сквозь морозную мглу, появились блеклые огоньки деревни. Митрофаныч лишь попытался боковым зрением увидеть, что там, в стороне, и заметил мчавшегося параллельно с дорогой волка.
— Вожак, — подумал возница.
Карька нёсся по накатанной зимней дороге, не сбавляя своей лошадиной силы в одну единицу.
В деревню конь влетел на всей своей немыслимой скорости. Уже мелькали избы со светящимися окнами, а Митрофаныч все не останавливал. С обеих сторон был слышен лай деревенских собак. И только тогда возница рискнул оглянуться: погони уже не было.
Он стал слегка натягивать вожжи, чтобы остановить разгоряченного ездой коня. Не сразу Карька сбавил скорость, и чуть не пробежал мимо двора Митрофаныча. Остановившись перед воротами, хозяин открыл засов и под уздцы завел в ограду коня. Потом подошел к мокрому Карьке и обнял его за шею рукой, другой гладил его морду. Конь тяжело дышал, как и Митрофаныч.
— Успели-таки, — шепотом произнес хозяин, — молодец родимый, не подвел.
Потом дружески похлопав по загривку, повел Карьку в сарай, где начал вытирать мокрого коня.
Когда Митрофаныч зашел домой, жена, увидев его лицо, испугалась:
— Чего такой? Случилось что?
— Волки, — упавшим голосом ответил муж.
— Какие волки? Откуда здесь волки?!
— Вот и спроси у них, откуда они явились, — сказал слегка раздраженно супруг.
— Батя, ты волка видел? – соскочив с печи, с удивлением спросил старший сын.
— Ты убежал от волка? А он серый? А он Карьку не съел? – засыпал вопросами младший.
— Батюшки, страсть-то какая, — ахнула жена.
Ночью Митрофанычу не спалось. Он раза два выходил в сарай к коню, убеждаясь, что жив и здоров Карька. А утром раненько собрался на работу в кошару, захватив с собой старенькую охотничью двустволку, доставшуюся от отца. На работе попросил напарника побыть за него, а сам – в сельсовет.
— А я говорю: волки это были, целая стая! – убеждал конторское начальство Митрофаныч.
— А может все же привиделось, или собак бродячих за волков принял? А?! Николай?! Признайся, что под мухой был?!
— Ну, был! Тока вылетел весь хмель, как дробь из берданки. Волки это были! Прошу тебя, Пал Петрович, снаряжай мужиков на облаву, а то скоро на подворье заявятся и в кошару наведаются.
— Ну ладно, — согласился председатель, — надо проверить.
В ближайшие дни несколько охотников прочесали всю округу, пристрелив одного из хищников. Другие сами ушли, скорей всего, далеко в тайгу. И хоть преследования и нападения волков больше не случалось, мужики еще долго прихватывали с собой ружьишко на всякий случай.
Когда Митрофаныч вышел на пенсию, конь к тому времени уже состарился и его надо было отдавать на колбасу. И тут пенсионер взбунтовался, категорически отказываясь сдать Карьку, с которым столько лет работал вместе.
— Будет у меня жить!
— На свою пенсию будешь кормить? — спрашивали мужики.
— Ведро овса что ли я ему не смогу выделить?!
— Да где это видано, чтобы коня на пенсию отправлять?! – увещевал председатель.
— Пусть живет! – настоял на своем хозяин Карьки.
Еще несколько лет Карька катал всех местных ребятишек. Николай Митрофанович разукрасил старую телегу вырезанными из дерева фигурками, покрасил их в разные цвета, и получилась яркая повозка. Конь уже спотыкался, поэтому Митрофаныч водил его под уздцы, стараясь не утомлять долго. Даже хозяйские внуки успели вдоволь накататься на Карьке.
Другого коня после Карьки у Митрофаныча больше не было. И как-то так в деревне повелось, если кто-то грубо обходился с лошадью, взрослые относились к этому человеку с холодком, а ребятишки избегали такого горе-хозяина.
