— Галя, милая, возьми воды, попей— соседка Люба протянула бутылку и взглянула в сторону свежей могилы. — Ты даже не присела за весь день…
Галина только кивнула, сжала бутылку, но пить не стала. Стояла прямо, как будто держалась не за землю, а вопреки ей. Перед ней — аккуратный холмик, свежий, как боль, с белым крестом, на котором висела лента с надписью: «Любимой маме».
Чуть поодаль, под деревом, стоял Олег — младший брат. В тёмных очках, в дорогом пальто, он выглядел чужим среди деревенских женщин в платках. Рядом — его жена Инна, из тех, что в деревню приезжают в обуви на каблуке и с духами сильнее запаха сирени.
— Поехали, — Олег тихо сказал Инне. — Холодно.
— Может, Гале поможем? — неуверенно предложила жена.
— Помогать? Она десять лет тут жила, в доме, на всём готовом, на пенсию матери. А теперь мы, значит, ещё и помогать должны?
Инна замолчала.
Прошла неделя.
Дом опустел, но всё ещё пах матерью — пирогами с творогом, осенними яблоками, что лежали в корзине у печки.
Галина каждый день просыпалась в четыре утра — просто потому что так привыкла. Вскочить, растопить печку, заварить матери чай, растереть ей ноги… Но теперь было тихо. Пугающе тихо.
И вот в это утро она услышала, как за калиткой хлопнула машина.
Через минуту — шаги.
Открылась дверь, и на пороге — Олег. С ним — какой-то молодой человек в очках и с кожаной папкой.
— Привет, Галя. Это Паша, юрист. Мы по делу.
— По какому делу, Олег? — спросила она тихо, но голос натянулся, как струна.
— По поводу дома. Надо оформлять да продавать. Деньги пополам. Всё по закону.
— Продавать?.. — Галина будто не поверила. — Олег, я здесь десять лет жила. Я маму до самой смерти на руках носила. А ты… ты по праздникам приезжал.
— Это ничего не меняет. Завещания нет. Дом по закону — наш с тобой поровну.
— Поровну говоришь ?.. — Она шагнула ближе. — А ты знаешь, сколько ночей я не спала, когда у неё сердце хватало? Ты знаешь, как она просыпалась в мокрой постели, как я её мыла, как кормила с ложечки?
— Галя, ты сама решила тут остаться. Это твой выбор. Но имущество общее.
Вечером она достала старые фотоальбомы.
На чёрно-белых снимках — они дети: Олег в пионерской форме, она с белым бантом.
Мама молодая, строгая.
И всё же , как не крути ,раскол был между ними всегда.
Мама всегда оберегала Галю — она старшая, ответственная. А Олег был «вольный», поздний и весь в отца.
Однажды он уже говорил Гале : «Ты у мамы главная, тебе всё достанется. А я так — чужой .»
И вот теперь — чужой вернулся за своим.
На следующее утро Галина пошла к Ивану Степановичу, главе сельсовета.
— Галочка… — вздохнул он, когда она рассказала о приезде брата. — Понимаю, несправедливо. Но если завещания нет — всё пополам, таков закон.
— А если я докажу, что я тут жила, ухаживала, ремонт делала? У нас же есть понятие «добросовестного владения»?
— Есть, но тяжело доказать. Нужны свидетели. Документы. Расходы.
— А соседи? Они всё видели!
— Если соседи подпишут, и ты покажешь квитанции — можно попытаться. Но, Галя… суд — это нервы. Ты справишься?
— А что мне остаётся? Дом продавать, как мешок картошки? Это же не просто стены. Это — вся моя жизнь.
Через месяц — состоялось первое слушание.
В зале было тесно. Олег — в костюме, уверенный, с юристом.
Галина — в тёмном пальто, с блокнотом в руках, в котором были чеки, квитанции, фотографии ремонта.
Свидетели — Люба, сосед Саша, даже участковый, который подтверждал: «Да, жила, да, мать на ней висела.»
Юрист Олега спокойно выслушал, затем подал встречный иск — о разделе дома.
Судья, женщина в очках, устало глядела в бумаги.
— Уважаемые, давайте так: дом оформлен на мать. Завещания нет. По закону — два наследника. Докажет ли Галина добросовестное владение — посмотрим. Пока решение не принимаю. Продолжаем через месяц.
После суда Галина села на ступени и заплакала.
К ней подошёл Олег.
— Галя… давай без суда. Продадим, купишь себе квартиру где-нибудь поближе к дочери.
— Олег… мне не квартира нужна. Мне мама нужна. А ты её и при жизни не знал и не любил.
Он вздохнул, пожал плечами и ушёл.
На следующее заседание Олег пришёл с новой бумагой — якобы мать перед смертью хотела оформить дарственную, но не успела.
Галина показала чеки на покупку стройматериалов, письма, где мать писала дочери: «Дом — твой. Мне спокойно, что ты там жить будешь».
Судья снова развела руками.
— Нет чётких оснований отдать всё одной стороне. Дом подлежит разделу.
И всё.
В ту ночь Галина ходила по дому, гладя стены ладонью.
Остановилась у фотографии матери.
Зажгла лампу, села.
— Мам… я боролась. Но, видно, не смогла. Прости, если что не так…
Она собрала вещи. Один чемодан. Всё остальное — оставила в доме.
На столе — ключи, письмо.
«Олег. Дом твой. Но знай: я ухожу не потому что проиграла. А потому что не хочу дальше терять семью. Галя.»
Олег вернулся в дом через два дня.
Стоял у калитки с тем самым письмом от Галины. В глазах — неуверенность.
Дом был… чужим.
Скрип половиц, тишина, старая скатерть, запах яблок, который почему-то всё ещё держался в углу кухни.
Он ходил по комнатам — как по музею.
Нашёл мамины очки на подоконнике. Её халат на спинке стула.
На зеркале — выцветшая записка: «Позвони Гале».
Он вышел во двор.
Сел на лавку.
Вздохнул.
Прошёл месяц. Олег через риэлтора, выставил дом на продажу.
Первый покупатель приехал на джипе, осмотрелся, фыркнул:
— Стены сырые. Отопление старое. Крыша — считай, гнилая. Тут вкладывать и вкладывать. Да и место глухое.
— Цена ниже рыночной, — попытался возразить Олег.
— И то дорого. Не берём.
Второй покупатель — молодая пара. Хотели «уютный деревенский уголок», но увидев сарай и печь, сбежали.
Третий — пенсионер, спросил:
— А кто тут жил?
— Мать моя. Потом сестра.
— А сестра жива? Почему продаете ?
— Не захотела бороться со мной…
— Значит, в доме зло осталось, — сказал старик и ушёл.
Через пару месяцев Олег получил письмо. Бумажное, в конверте. Почерк — знакомый, ровный.
> «Олег,
Я узнала, что ты не продал дом. И знаешь, я не злорадствую.
Просто я всегда знала: этот дом не продаётся. Его или хранят — или теряют навсегда.
Я не буду мешать тебе . Но если когда-нибудь ты решишь не продавать, а жить там — приезжай.
Я оставила тебе старый плед мамы. И книгу с её закладками.
Галя.»
Он перечитал письмо три раза.
Олег начал приезжать на выходные. Один. Без жены.
Чистил двор, чинил крышу, даже начал топить печь.
Соседка Люба подошла однажды к нему :
— Соскучился по дому?
— Наверное… Да и совесть, Люба…замучила меня.
— Галя приезжала. Увидела, что свет в окне уехала сразу — ничего не сказала.
— Она… она всё мне отдала. Просто так.
— А ты ,так и не понял главного. Этот дом — для семьи ,а не для денег .
Олег сидел у дома, с чашкой кофе, сваренным на печке. Рядом — старый альбом, разложенный на коленях.
Фотографии: он и Галя — дети. Мать — молодая, в косынке. Смех, свет, лето.
В груди защемило .Он взял телефон. Набрал номер.
— Алло?
— Галя, привет. Это я.
— Слушаю тебя.
— Галя, ты можешь приехать?
— Зачем?
— Я… хочу кое-что тебе сказать. И кое-что показать.
— Хорошо. Завтра буду.
Галина вышла из автобуса в резиновых сапогах, с простым платком на голове.. Шла по тропинке к дому, замирая у каждого куста.
Когда открылась калитка, Олег уже ждал у крыльца.
— Привет.
— Привет.
— Пойдём в дом?
Они вошли. Всё было… как раньше. Только чище. В доме стало светлее.
— Я не смог продать его. Понимаешь?
— Конечно. Я знала всё это.
— Я думал — заберу его себе , и будет всё по-честному. Но дом… он живой. Он мне снится. Мама — снится.
Галя молчала.
Олег протянул ей документы.
— Я оформил. Половину дома — на тебя. Законно. Остальное — пожизненно общее. Будем жить. Или просто приезжать. Вместе.Семьями.
— Ты хочешь вернуть то, что потерял?
— Я не дом хочу вернуть. Я сестру хочу вернуть.
На стене — мамины часы тикают.
Печка снова гудит. На плите — чайник.
Олег рубит дрова. Галина готовит стол для чая.
И как-то так, среди простых дел, приходит тишина. Тишина в душе, тишина в доме.
