Юлия ворвалась в кабинет нотариуса, не удосужившись закрыть за собой дверь. Её лицо было напряжено, а пальцы цепко сжимали ремешок сумки. Женщина за столом — сухощавая блондинка в строгих очках — подняла взгляд, не сразу приглашая сесть.
— Юлия Алексеевна, давайте сразу к делу, — её голос звучал так, будто это не первое недовольное лицо за сегодня. — Ваш отец, Алексей Сергеевич, оставил завещание, согласно которому…
— Давайте не томите! — перебила Юлия, сдерживая дрожь в голосе. — Где бумаги? Мне нужно только подтвердить право на квартиру. Я его единственная дочь!
Блондинка аккуратно выложила перед ней документы, но вместо ожидаемого спокойствия Юлия почувствовала, как по её телу пробежала волна холода.
— Здесь ошибка, — произнесла она, не веря собственным глазам. — Кто такой Виктор Сергеевич? Почему он вообще упоминается? Это шутка?
— Это не шутка, — нотариус убрала очки и устало потерла переносицу. — Виктор Сергеевич — второй наследник. Квартира разделена между вами. Законное завещание, заверенное ещё месяц назад.
— Второй наследник? — Юлия вскочила. — У моего отца не было других детей!
Нотариус сжала губы и наклонилась к столу, глядя на Юлию поверх бумаг.
— Возможно, вам стоит задать эти вопросы своему адвокату, — её голос стал мягче. — Но, как я понимаю, этот Виктор — ваш брат.
Слово «брат» ударило по Юлии сильнее, чем она готова была признать. Выйдя из кабинета, она машинально села на лавку в коридоре, машинально сжимая и разжимая пальцы. Её отец — человек, которого она считала безупречным — скрыл от неё такую деталь? Почему?
Спустившись по ступеням нотариальной конторы, она сразу направилась к старому дому в переулке. В квартире отца царил тот же уютный хаос: запах книги, открытой наполовину, плед, брошенный на кресло, недопитая чашка чая. На пороге её встретила соседка — Елена Ивановна, женщина с тёплыми, но уставшими глазами.
— Как же ты быстро, милая, — вымолвила она, будто заранее знала, зачем Юлия пришла. — Тяжёлый день?
— Тяжёлый? — Юлия поджала губы. — Вы знали, что у меня есть брат?
Елена Ивановна замерла. Щёки старушки дрогнули, а взгляд потух.
— Да, знала. И всё ждала, когда Алексей решится рассказать тебе сам. Ты же знаешь, какой он был упрямец…
Юлия осталась стоять на пороге, вслушиваясь в голос соседки. Сердце сжалось, а в груди разливалось чувство глухой злости. Ответы, которые она собиралась услышать, обещали лишь разрушить её представление о прошлом.
——
Юлия стояла у облупленного дверного проёма общежития. Металлическая табличка с номером 14 болталась на одной заклёпке, словно давно уже собиралась упасть. Она постучала — громко, настойчиво, сдерживая бешенство. Никакого ответа. Постучала ещё раз.
Дверь отворилась с натужным скрипом. Мужчина, который стоял на пороге, выглядел старше своих пятидесяти: тёмные круги под глазами, седина, вьющаяся у висков, грубые руки, с которых, казалось, только что стерли следы цемента. Он смерил её взглядом, нахмурив брови.
— Виктор Сергеевич? — начала Юлия, стараясь не сорваться.
— Да, — сухо ответил он. — А вы?
— Юлия. Дочь Алексея Сергеевича, — голос дрогнул. — Мы, оказывается, родственники.
Его лицо напряглось, будто он услышал нечто неприятное. Виктор потёр шею и отошёл в сторону, приглашая войти.
— Что ж, заходи, раз уж приехала, — сказал он, закрывая за ней дверь.
Квартира оказалась крошечной комнаткой с облезлыми обоями, затхлым запахом старых вещей и стопкой потрёпанных книг на полу. Юлия огляделась, чувствуя себя здесь чужой.
— Как давно ты узнал, что у меня есть брат? — выпалила она, резко повернувшись к Виктору.
Он усмехнулся, достал из кармана пачку дешёвых сигарет, но, встретившись с её взглядом, не закурил.
— Лет десять назад. Отец сам пришёл. Тогда он и рассказал, — ответил Виктор спокойно, без эмоций. — Сказал, что хочет загладить вину.
— Загладить вину? — Юлия фыркнула. — Похоже, для этого он выбрал самый худший способ — оставить всё тебе.
— Не всё, — поправил Виктор, выдерживая паузу. — Я сказал, что не претендую на квартиру. Он настоял.
Юлия закусила губу. Слова не укладывались в голове. Ей казалось, что перед ней стоит не человек, а мошенник, которому каким-то чудом удалось обмануть её отца. Она не собиралась в это верить.
— Ты был ему никем! — выпалила она, дрожа от злости. — Как ты можешь это оправдывать?
— Никем? — Виктор рассмеялся, но в его голосе не было ни капли веселья. — Я был его сыном. Просто он решил забыть об этом на двадцать лет.
Юлия замерла. Слова Виктора резанули слух, но вместе с тем отозвались странным, тягучим эхом. Она хотела возразить, но не нашла, что сказать.
— Слушай, — продолжил Виктор, заметив её растерянность. — Я не собираюсь доказывать тебе, что имею право на что-то. Я жил без него всё это время. Могу и дальше.
— Тогда почему ты принял его завещание? — её голос стал холодным, почти ледяным.
Виктор опустил глаза, сжав губы в тонкую линию.
— Потому что он хоть раз попытался что-то для меня сделать, — тихо сказал он. — Хотя бы раз в жизни.
Юлия стояла молча. Её гнев смешался с чем-то новым — глухим, почти болезненным осознанием, что она тоже не знала отца до конца.
——
Юлия вернулась в квартиру отца. Здесь всё казалось другим: вещи, которые раньше вызывали тепло, теперь напоминали о лжи. Виктор уже был внутри, аккуратно складывая в коробки старые фотоальбомы и книги. Он даже не обернулся, когда Юлия вошла.
— Ты думаешь, это делает тебя сыном? — она резко бросила, не скрывая обиды. — Перебирать его вещи, как будто это твоя жизнь?
Виктор остановился, выпрямился и, не глядя на неё, тихо ответил:
— Это была и моя жизнь. Просто мне её никто не оставил.
Юлия почувствовала, как злость снова поднимается к горлу. Она резко подошла к столу, на котором лежала стопка фотографий. На одной из них Алексей, ещё молодой, обнимает мальчика лет пяти. У мальчика такие же глаза, как у Виктора сейчас.
— Ты хочешь, чтобы я поверила в эту историю? — Юлия потрясла фотографией у него перед лицом. — Это твой способ вызвать жалость? Он не говорил мне ни слова о тебе!
— Потому что он стыдился, — Виктор взглянул на неё, и его глаза вспыхнули. — Он бросил нас с матерью, когда мне было шесть. Считал, что новая семья важнее. Ты думаешь, мне легко было это принять?
— А мне легко принять, что я всю жизнь жила во лжи? — выкрикнула Юлия. — Я была для него всем, или, по крайней мере, так думала. А теперь, выходит, я просто часть его «компенсации»?
Виктор сжал кулаки, но сдержался. Его голос стал тихим, почти шёпотом.
— Знаешь, я тоже ненавидел его. Долгие годы. Но когда он пришёл ко мне, это уже был не тот человек, которого я помнил. Он был старым, уставшим, полным сожалений. Он даже не просил прощения — просто молчал.
Юлия отвернулась, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. На краю стола лежало письмо. Она медленно взяла его и развернула. Это был текст отца, написанный его неуверенным почерком:
«Юля, я совершил ошибки, которые уже не исправить. Виктору я причинил боль, которой не пожелал бы никому. Но ты — моя радость, моя гордость. Я надеюсь, что когда-нибудь вы поймёте друг друга. Этой квартиры мне больше не нужно. Пусть она станет для вас началом, а не концом.»
Её пальцы задрожали, пока она читала эти строки. Она скомкала бумагу и бросила её на пол.
— Началом? Он хотел, чтобы это было началом? — её голос сорвался. — А ты в это веришь? Ты думаешь, мы сможем притворяться семьёй?
Виктор поднял письмо с пола, разгладил его и положил на стол.
— Я ничего не думаю, — сказал он, глядя прямо на неё. — Но если ты хочешь продать квартиру — продавай. Деньги мне не нужны.
Юлия посмотрела на него, ощущая что-то новое, что с трудом могла назвать. Это было не прощение, но и не ненависть. Словно трещина, которая оставляет возможность мосту остаться стоять.
— Знаешь, — наконец сказала она, — возможно, у тебя и была другая жизнь. Но это не значит, что я обязана её понимать.
Она отвернулась и вышла из квартиры, оставив Виктора в тишине.
—-
Юлия стояла на пороге квартиры отца. Её вещи уже были сложены в сумки, а ключи лежали на старом деревянном столе в прихожей. Эта квартира больше не была её домом. В последний раз обвела взглядом стены, на которых ещё висели его часы и картины, словно ждали возвращения хозяина. Возвращения, которого никогда не случится.
Она подняла с полки единственную вещь, которую решила оставить себе: фотографию, где отец держит её на руках. Тогда ей было четыре, и она улыбалась, сжимая в руках куклу. Алексей тоже улыбался. Тогда он казался ей героем. Она не могла представить, что человек, которого она любила так слепо, мог жить двойной жизнью.
Закрыв за собой дверь, Юлия спустилась вниз, где её уже ждала машина риэлтора. Покупатель предложил хорошую цену, и она согласилась без лишних раздумий. Деньги, как оказалось, были единственным, что могло закрыть эту главу.
— Всё готово? — спросил риэлтор, опустив стекло.
Юлия кивнула и протянула ему ключи. Он забрал их, не задавая лишних вопросов, и быстро удалился.
Осталось одно дело. Она заранее перевела половину вырученных денег Виктору, но решила не говорить об этом лично. Никаких звонков, встреч или объяснений. Просто сумма на его счёте — её способ поставить точку. Она не хотела, чтобы этот поступок выглядел как примирение.
Вернувшись домой, Юлия расставила сумки в коридоре, чувствуя странную пустоту. В тот вечер она долго сидела на кухне, разглядывая фотографию. Её мысли метались между прошлым и настоящим, но ни одно из них не приносило облегчения.
Тем временем Виктор, получив уведомление о переводе, несколько минут молча смотрел на экран. Он понял, от кого пришли деньги, но не знал, что думать. Вместо благодарности он почувствовал лишь грусть. Это был ещё один способ Юлии поставить между ними стену. Он взял письмо отца, которое так и не выбросил, и положил его обратно в ящик.
— Мы оба его потеряли, — тихо сказал он самому себе.
Юлия решила не держаться за прошлое. Фотография оказалась единственным мостом, который она оставила между собой и отцом. Каждый раз, глядя на неё, она вспоминала не то, как он предал её доверие, а то, каким он был для неё в детстве. Она не знала, как справиться с этим противоречием, но понимала одно: она не готова больше держаться за иллюзии.
История семьи закончилась там, где началась: в квартире, которую отец оставил между двумя своими детьми. Но вместо того чтобы стать точкой соприкосновения, она стала символом разрыва. Теперь у каждого из них была своя жизнь, своя история — и своё прошлое, которое больше никто не мог изменить.
