Деревенская свекровь

— Только сапоги не испорть, — голос свекрови сухой, как прошлогодний хворост. — Тут грязь такая, в городах не видали.

Марина сжимает руки на ремнях рюкзака и делает шаг с автобусной подножки. Грязь действительно липнет к сапогам, но разве это проблема? Она ещё с детства привыкла к дачным поездкам, к картошке, которую помогала копать бабушке. Справится.

— Я аккуратно, — отвечает она, стараясь улыбнуться.

Анна Васильевна хмуро кивает, будто это она делает одолжение, а не встречает невестку у автобуса. Стоит, не двигаясь, уперев руки в бока.

— С чем приехала?

Марина кивает на сумку и рюкзак.

— Да с вещами. Костя просил взять только самое нужное.

Свекровь цокает языком.

— Самое нужное? Чего там тебе в доме-то понадобилось? Не в отпуск приехала.

Марина сжимает губы.

— Я понимаю. Просто Костя сказал…

— Костя! — передразнивает свекровь. — Он тут не живёт, не ему решать.

От слов свекрови внутри что-то неприятно сворачивается. Конечно, Костя говорил, что мать женщина строгая, но мудрая. Дескать, привыкла всё держать в порядке. А тут…

Марина молча подхватывает сумку и идёт следом за Анной Васильевной по разбитой грунтовке. Дом, который виден между деревьями, кажется крепким, просторным. И запах — влажная земля, дым от соседских труб, что-то копчёное тянет из окна.

— Ну, давай, хозяйка, проходи, — свекровь открывает дверь.

Внутри темновато. Тепло от печи, запах чего-то наваристого. По дереву разносится чьё-то деловитое шарканье.

Марина проходит в кухню, ставит сумку у стены. Оглядывается.

— Какой уютный дом…

— Он не уютный, он рабочий, — тут же поправляет Анна Васильевна. — Тут без дела никто не сидит.

Марина снова ловит этот неприятный холод в голосе.

— Я не привыкла без дела сидеть.

— Это мы ещё посмотрим, — пожимает плечами свекровь. — Ну ладно, раз приехала, то пошли кур кормить.

Марина моргает.

— Я думала, сначала вещи разберу…

— А я думала, ты умнее, — ровно отвечает свекровь.

Марина стискивает зубы. Ну ладно. Куры так куры.

В сарае пахнет сеном и чем-то кислым. Свекровь кивает на ведро с зерном.

— Ну, раз ты теперь тут, надо приучаться к порядку. Встаём в пять, в шесть — кормёжка. Днём огород, корова, в обед готовка, потом снова огород. Вечером дойка. Поняла?

Марина неловко кивает.

— Ну, в пять я не привыкла вставать…

— Будешь.

— Просто… — она запинается. — Просто, Костя говорил, что мне не обязательно всё делать…

— Костя, Костя, Костя, — отмахивается свекровь. — Он много чего говорил. А тут свои порядки.

Марина сжимает пальцы на ведре. Всё будет хорошо. Просто нужно привыкнуть.

— Да что ж ты делаешь-то?! — голос свекрови хлещет по ушам, как мокрая тряпка.

Марина вскидывает голову, моргает. Стоит с веником у крыльца, сметая пыль, и не сразу понимает, в чём провинилась.

Анна Васильевна уже подбегает, вырывает веник.

— Ты, девка, вообще с головой дружишь? Пыль к порогу гонишь! У нас тут так не делают!

Марина растерянно смотрит на дорожку, где остаётся только тонкий след от веника.

— Простите, я… я не знала.

— Да чего там знать?! Глазами надо смотреть! — свекровь демонстративно поворачивается, машет рукой. — Давай, забирай свою сумку из сеней, а то стоит, как бельмо.

Марина молча забирает сумку, тащит в комнату. Сердце колотится неровно. Она старается не обращать внимания, говорит себе, что это просто усталость.

Вечером звонит Костя.

— Ну как вы там?

Марина тяжело выдыхает.

— Всё нормально. Мамина хозяйка строгая, конечно… но я стараюсь.

Костя хмыкает.

— Ну да, мамка у нас серьёзная. Привыкнешь.

Привыкнешь.

Марина смотрит на свои руки. Они ещё вчера были ухоженные, с чистым лаком. Теперь ногти обломаны, в мелких заусеницах.

— Мариш, — голос мужа мягкий, почти ласковый. — Потерпи, ладно? Нам надо собраться. Как только я денег подкоплю, съедем.

Марина сжимает телефон.

— Конечно, Кость.

Но внутри уже что-то дрожит.

За стеной слышен голос свекрови:

— Опять с мужем на телефоне, а мне корову подои! Некогда тут языками чесать!

Марина стискивает зубы. Внутри растёт холодное чувство — будто что-то идёт не так.

Марина торопливо запихивает вещи в сумку. Лицо пылает, сердце грохочет в груди.

— Всё. Хватит, — шепчет она себе, засовывая в рюкзак телефон и кошелёк.

Раннее утро. Дом спит. Даже свекровь, вечно настороже, сейчас не караулит у дверей.

Марина неслышно выходит на крыльцо, закидывает рюкзак за спину. Вдох. Выдох.

Она идёт по тропинке, стараясь не думать. Просто идти. Просто выбраться.

На остановке стоит пара старух с корзинками. Глядят на неё внимательно.

— В город? — одна щурится.

Марина кивает.

— Домой, — глухо отвечает она.

Автобус подкатывает медленно. Пахнет бензином и пылью. Марина забирается внутрь, плюхается на сиденье у окна.

Мотор гудит. Деревня медленно отползает назад.

В груди растёт странное чувство.

«Всё, я ушла. Всё, наконец-то.»

Но внутри — пустота.

Она вспоминает взгляд Кости, когда он говорил: «Потерпи». Вспоминает, как свекровь, закинув руки в боки, цокала языком, когда Марина пыталась что-то сделать не так.

Вспоминает, как та вчера обронила за ужином:

— Мужик, он, знаешь, не дурак. Одной житье не сахар.

Как будто уже знала.

Марина медленно сжимает пальцы на рюкзаке. Автобус проезжает остановку.

Она резко поднимается.

— Остановите.

Водитель кидает косой взгляд в зеркало, но тормозит.

Марина выходит, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Идёт обратно.

Медленно, тяжело.

Всё внутри кричит: «Беги! Уходи!»

Но ноги сами ведут назад.

К дому.

К хозяйству.

К жизни, в которую она уже начала врастать.

Дверь открывается легко.

Свекровь сидит на кухне.

Марина встречается с её взглядом.

— Вернулась? — спокойно спрашивает Анна Васильевна.

Марина кивает.

Свекровь встаёт, не говоря ни слова, и достаёт из шкафчика новую пару резиновых перчаток.

— Тогда пошли работать.

Марина молча берёт перчатки.

Руки красные, покрыты мелкими трещинами.

Марина сидит у печи, греет пальцы. В кухне тепло, пахнет хлебом и варёной картошкой.

Всё так, как должно быть.

Но что-то внутри мёртвое.

— Ой, да что ты сидишь, как барыня, — голос свекрови привычно ворчит за спиной.

Марина не поднимает глаз.

Она больше не отвечает.

Свекровь ставит перед ней миску с супом. Густой, наваристый.

— Ешь.

Марина берёт ложку.

— И хватит дуться.

Она кивает.

Ложка касается губ. Горячее, обжигает язык.

Но вкуса нет.

Свекровь усаживается рядом, хлопает себя по коленям.

— Вот теперь ты как надо стала. Тихая. Послушная. Так лучше, Мариш.

Марина кивает.

— Так лучше, — глухо повторяет она.

Свекровь довольна.

День течёт в обычном ритме. Дойка, огород, готовка, стирка.

Марина не спрашивает.

Не жалуется.

Не ждёт звонка Кости.

Вечером, перед сном, она смотрит в зеркало.

Там — женщина с потухшими глазами.

Она не узнаёт себя.

Но это уже неважно.

Руки в воде.

Грязь стекает мутными разводами, забивается под ногти.

Марина механически трет тряпку, выжимает её.

За окном уже темнеет, но в доме всё идёт своим чередом.

— Марина, дров принеси, — голос свекрови доносится из комнаты.

Она вытирает руки о передник, идёт в сарай.

Дрова тяжёлые.

Когда-то она бы возмутилась.

А теперь — просто наклоняется, поднимает, несёт в дом.

Свекровь даже не смотрит на неё.

Марина кладёт дрова возле печи.

— Всё? — спрашивает она.

Анна Васильевна мельком кивает.

— Иди отдыхай.

Марина кивает.

Идёт к себе.

Перед сном смотрит на свои руки.

Треснутые ногти. Покрасневшие пальцы.

Проводит по ним большим пальцем.

Когда-то они были ухоженными.

Смеётся.

Тихо, выдохом.

Но смех не весёлый.

А за окном тянется деревенская ночь.

Такая же, как вчера.

Как завтра.

Как все остальные дни.

 

Источник

Оцініть статтю
Додати коментар

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: