У Нонны были длинные, тонкие пальцы, которые летали по клавишам так, что Саше казалось, будто у нее их не десять, а в два раза больше. Играла Нонна небрежно, но звуки, извлекаемые ею из пианино, были прекрасны. У Саши так никогда не получится, она это знала.
Это мама хотела, чтобы Саша училась играть на пианино. Интереса к музыке у Саши не было, но всего раз побывав в квартире Нонны, она вмиг очаровалась и этим странным жилищем, и его хозяйкой, поэтому согласилась ходить два раза в неделю на занятия.
Нонна жила на пятом этаже. Уже на третьем Саша начинала улавливать сильный запах духов: у Нонны был целый шкаф склянок, и она постоянно душилась то одними, то другими, из-за чего у Саши вечно свербело в носу.
Кроме духов, у Нонны было много платьев и шляп, которые были разбросаны по всей квартире. В прошлом Нонна была актрисой, и с удовольствием рассказывала Саше истории из своего актерского прошлого.
Почему она больше не играет, они не обсуждали. Эту тему Нонна обходила стороной, как обходила ее и Саша. Нонна пила, давно и много, и от прежней ее красоты не осталось ни следа. Саше было неловко смотреть на ярко-красную помаду, которой Нонна неровно обводила свой рот, на розовые румяна, которые забивались в сеть мелких морщин. Нонна видела в зеркале прежнюю себя и никак не хотела смириться с реальностью. Правда, шею она все же прикрывала газовыми невесомыми шарфами. Один из таких шарфов Саша и стащила, когда Нонну хоронили. А еще – флакон духов Шанель номер пять.
За полгода до смерти врач сказал Нонне, что если она прекратит пить и ляжет в больницу, то проживет еще года два-три. Ничто по сравнению с вечностью, но все же.
Нонна выбрала более короткий путь к смерти. На похоронах была куча людей, все внезапно вспомнили, какая она была талантливая, как много сделала для местного театра, сколько прекрасных ролей сыграла. Саша стояла в заднем ряду, и в носу свербело от смеси самых разных духов, словно бы Нонна была еще жива, и с утра уже успела набрызгаться всеми подряд. Она не плакала, не могла выдавить из себя ни слезинки, хотя в горле застрял огромный склизкий ком. Ей было жаль Нонну. Только в ее квартире Саша и чувствовала себя свободной.
Дома было иначе. Если у Нонны царил ужасный беспорядок, то дома каждая вещь лежала на своем месте. И стоило Саше положить расческу чуть левее, мама обязательно подходила и поправляла ее. Нет, мама не ругала ее, не делала ничего такого, за что можно было бы ее осудить. Может, было бы даже лучше, если бы она хоть раз закричала на Сашу, высказала претензию. Но нет, мама только вздыхала и молчала. И это молчание было хуже всего на свете.
Она никогда не говорила Саше, что та должна делать, но если на столе появлялась новая книжка, было понятно, что ее нужно прочитать, а если мама интересовалась, не стоит ли Саше пойти на курсы английского, приходилось соглашаться. Ведь мама так старалась, чтобы дать дочери все в этой жизни, и расстроить ее Саша не могла. Может, если бы папа и брат остались живы, у Саши была бы совсем другая жизнь, она часто думала об этом, представляла, что воскресное утро могло начинаться не с генеральной уборки, а с общего похода в зоопарк или в кино.
Ни отца, ни брата Саша не помнила, была слишком маленькой, когда папин автомобиль занесло на мокрой дороге. Все это она знала только со скупых слов мамы, та не любила особо об этом распространяться. На столике в спальне стояла фотография, на которой все они были вместе: папа, мама, пятилетний брат и новорожденная Саша. Фотография была сделана за три месяца до аварии, и Саша очень любила смотреть на нее, пока не видит мама. Иногда фигурки с фотографии оживали и превращались в призраков, которые разговаривали с Сашей. Им она могла рассказать все: как ей одиноко, как хочется делать совсем не то, что выбирает за нее мама, как она мечтает о другой жизни. Такой, как у Нонны, только без алкоголя, конечно. Втайне Саша репетировала сценки у зеркала и хотела поступать на актрису. Правда мама готовила ее в юристы, и что с этим делать, Саша не знала.,
Даже в подростковом возрасте Саша не особо бунтовала, единственное, что она сделала, — это пошла в театральную студию. Мама называла это блажью, но Саша очень старалась, получила только одну четверку в четверти (по алгебре), и мама согласилась. Там Саша поняла, что никогда не станет актрисой, и впервые попробовала алкоголь.
Вообще, руководитель студии, Михаил Игнатьевич, считал, что у Саши большой потенциал: ставил ее на главные роли, занимался с ней индивидуально. Но Саша видела, что у других девочек получается лучше, хотя они и не были такими симпатичными.
То, что Саша стала красивой, стало неожиданностью для нее самой, в детстве она была обычной: с торчащими ушами, большим ртом и пухлыми щеками, а теперь на нее постоянно обращали внимание как сверстники, так и мужчины постарше. Саше это внимание не нравилось, маме и подавно, и она стала покупать ей еще более строгие вещи, хотя и раньше Сашин гардероб не отличался изысками: просторные юбки ниже колена, джемпера и хлопковые рубашки. Никаких платьев с воланами, как у Нонны, никаких газовых шарфиков.
Когда Саша стала прогуливать уроки, учителя сначала закрывали на это глаза по старой памяти, но потом принялись увещевать, что это прямой путь к ПТУ, в лучшем случае. Несколько раз вызывали маму, но даже тут мама не кричала на Сашу, не спрашивала, в чем дело: просто вздыхала и молчала.
Как говорится, накаркали. Нет, в вуз Саша поступила, только на платное отделение. Мама, как обычно, долго вздыхала, рассказывала, обращаясь в пустоту, будто бы не Саше, а кому-то другому, как откладывала эти деньги на ремонт, и теперь ей придется жить в комнате с оборванными обоями. Только из чувства долга Саша продержалась в этом вузе два семестра, но вторую сессию безбожно провалила. Мама снова устроила ее, теперь в какой-то колледж, но туда Саша даже не ходила. В ней, наконец-то, проснулось чувство противоречия: ей хотелось жить как Нонна, а не как мама.
Саша устроилась кассиром в общепит, съехала от мамы в грязную коммуналку с тараканами и плесенью по углам. Когда не работала, рыскала по сэкондам, выискивала платья от модных домов, которые иногда там попадались, словно жемчужины в бесконечных песках океана. Их она носила с тем самым газовым шарфиком, который стащила из квартиры Нонны.
Оставшиеся деньги Саша тратила на алкоголь. Дешевые коктейли в жестяных банках, вино в тетрапаках, на худой конец, пиво, которым ее угощал сосед по коммуналке. Это помогало Саше отвлечься. Помогало не думать о своем одиночестве, о том, что она не знает, кто она и что ей делать в этой жизни.
С мамой Саша почти не виделась. Звонила ей по праздникам, встречалась иногда в кафешке у вокзала, возвращаться в квартиру, где была так несчастна, Саша не хотела. Она и сейчас вроде не была счастлива, но, по крайней мере, у нее были платья, свобода и встречи с Артемом в первой половине дня по будням.
С Артемом она познакомилась на работе: он покупал гамбургеры и картошку фри для себя и своей семьи. Сам Артем был худощавым, а вот его жена похожа на пончик, и дети такие же. Саша понимала, почему он улыбался ей, и сама оставила ему номер телефона на салфетке.
После Артема был Герман, тоже женатый, тоже старше Саши. Эти отношения продлились дольше, почти пять лет. Когда Герман поставил вопрос ребром: он или алкоголь, Саша поставила ему идентичный – я или твоя семья. Герман выбрал семью, а Саша алкоголь. Она понимала, что это проблема, но делать с этим ничего не хотела. Раз уж она выбрала жить как Нонна, то пусть и умрет как Нонна.
Работы Саша меняла часто, точнее, это они ее меняли: из-за прогулов ее увольняли, она находила новую работу, и все повторялось заново. Когда не было денег, Саша просила их у мамы. Без предисловий и объяснений, просто писала: переведи денег, хотя бы на еду. Мама всегда переводила, звонила и молчала в трубку. Саша ждала, что та хоть что-нибудь скажет, но мама всегда молчала.
О том, что мама отписала квартиру соседке, Саша узнала случайно. Ей было тридцать пять, зеркало показывало примерно такую же картинку, какую тогда показывало Нонне, хотя той было под шестьдесят, а Саше еще и сорока нет. Последние годы она пыталась что-то поменять, особенно после того, как мужчина, к которому она подошла на улице, чтобы познакомиться, брезгливо отмахнулся и сказал, что милостыню не подает. Она наблюдала за ним несколько месяцев, он приходил в то кафе, где Саша работала уборщицей, и она была уверена, что он видел ее. Но, получается, смотрел всегда сквозь, словно она была не человек, а мебель или стенка. Это испугало Сашу. Три недели она не пила ни капли, но потом опять сорвалась.
Когда мама перестала переводить ей денег, Саша решилась, наконец, съездить. Они не виделись уже года три: мама жаловалась на ноги, почти не выходила из квартиры. Сашу это устраивало. Иногда она ловила себя на мысли о том, что хочет ребенка, что у нее, по сути, часики давно оттикали, но, вспомнив о своих отношениях с мамой, понимала, что она такого не хочет.
Дверь ей открыла смутно знакомая женщина, Саша ее даже не узнала. Та поняла и представилась:
-Нина, я этажом ниже жила.
Это «жила» не насторожило Сашу. Мало ли, зашла по старой памяти в гости. Но когда Саша спросила, где мама, Нина подняла вверх брови и ответила:
-Ты разве не знаешь? Она в частном пансионате для пожилых людей.
-В доме престарелых, что ли? – не поняла Саша.
Мама, конечно, поздно ее родила, но не до такой же степени, чтобы ее отправляли в дом престарелых!
-Это платный пансионат, – поджала губы Нина. – И плачу за него я.
-Так, – протянула Саша. – И с чего такая щедрость?
Нина не ответила.
-Ладно, – кивнула Саша. – Я тогда пока здесь поживу.
-В смысле – здесь?
-Ну, вообще-то, это и мой дом.
-Вообще-то, нет. Валентина Семеновна отписала квартиру мне.
-Как это – отписала? Она не могла его отписать без моего ведома.
-Ты же сама все подписала, три года назад, не помнишь?
Саша не помнила. Может, и подписывала что-то, кто теперь вспомнит. Но дело даже не в этом: мама не могла так поступить. Просто не могла. Да, у них не идеальные отношения, но ведь Саша — ее дочь!
Потрясение было такое, что Саша словно бы вынырнула из того болота, в котором прозябала все эти годы. Сначала она хотела поехать и поговорить с мамой, но почему-то не решилась. На трезвую голову ей стало стыдно: что же она за дочь такая, что маме пришлось просить о помощи посторонних людей? Деньги она заняла у одного из бывших, угрожая ему, что расскажет все его жене, если не поможет.
Впервые она не побежала с этими деньгами в дешевый супермаркет, а оплатила комнату на месяц, остаток разделила на четырнадцать дней: через столько обещали аванс на новой работе, куда ее только что взяли. Саша уже ни на что не надеялась, но когда собиралась, ей на глаза попался газовый шарф, который она стащила у Нонны, и она завершила им свой образ, шепнув сама себе: наудачу. Удача ей улыбнулась, и Саша решила, что это знак.
Ей не хотелось идти в общество анонимных алкоголиков, она уже бывала там и не вынесла для себя ничего полезного. Но вот одна приятельница, с которой они познакомились в сэконде, совсем молоденькая рыжеволосая валькирия, позвала ее на расстановки, дескать, сама ходит, и это ей помогло справиться с психологическими проблемами.
-Я шопоголик, – призналась она. – Места в доме свободного нет, а я все тащу и тащу эти тряпки. Как в фильме, смотрела, наверное? Оказалось, что это все из-за моих детских травм. Я сейчас почти ничего не покупаю. Смотреть – смотрю, но не беру. Ой, какое прекрасное платье, возьми его, я не вынесу, если оно останется лежать здесь!
В первые сеансы Саша только наблюдала, потом принимала участие, «играя» роли для других. Это оказалось интересно, и она вдруг вспомнила свою детскую мечту об актерской карьере, и тот театральный кружок.
-Ты прям как настоящая актриса, – похвалил ее молодой парень, которому, по мнению Саши, здесь было абсолютно нечего делать: он был симпатичный, с хорошим чувством юмора, явно умненький. Ну какие проблемы могут быть у такого парня?
-Это меня наставник в театральном кружке научил, – вырвалось у нее, она всегда говорила глупости, когда нервничала. – Он много еще чему меня научил…
Последние слова прозвучали с такой горечью, что Саша закрыла себе рот ладошками. Алина, та самая рыжеволосая валькирия, округлила свои янтарные глаза и спросила:
-Ты имеешь в виду «это»?
Саша кивнула.
-В суд на него надо подать! – вставила другая, грузная женщина Сашиного возраста. – Я из-за таких дочку боюсь в лагерь отправлять.
-И сколько лет тебе было? – спросила Алина.
-Шестнадцать, – выдавила Саша. – Возраст согласия…
Вообще-то, она не была согласна. Она вырывалась, пыталась звать на помощь. И когда пришла домой, сразу сказала об этом маме. Мама, как обычно, вздохнула и замолчала. И не говорила с Сашей два месяца. Обида на маму горькой полынью поднималась из живота. Странно, она должна злиться на Михаила Игнатьевича, но злилась на маму…
Именно в этот вечер у нее впервые возникла мысль о том, что нужно поехать к ней и все прояснить. Но прежде чем Саша решилась, прошло еще три недели, на которых она все же прошла сама расстановку, с которой вышла абсолютно измотанная, но словно бы обновленная, несколько раз обсудила всю эту ситуацию с Алиной, которая оказалась прекрасной слушательницей.
-Я сама думаю пойти в психологи, – призналась девушка. – Понимаю сейчас, какая это важная профессия.
Саша заверила, что из Алины выйдет отличный психолог. Но про себя подумала, что лучше бы ей замуж и родить ребенка, сразу видно, что она будет прекрасной мамой. Вон, например, за того мальчика, который жалуется на отношения с деспотичным отцом, в самый раз для Алины, да и Саша видела, как девушка на него посматривает. Она специально позвала парня (его звали Максим) посидеть в кофейне вместе с Алиной, сама бы девушка не решилась.
Это был отличный вечер, у Саши давно таких не было. Они болтали, смеялись, договорились вместе пойти в кино. После Максим предложил их довезти.
-Давай сначала меня, потом Алину, – настояла Саша, радуясь тому, что ее план воплощается в жизнь: молодых можно оставить наедине.
Максим вбил ее данные в навигатор и сказал:
-Так неудобно, давай, наоборот.
Алина явно расстроилась, но Саша подмигнула ей: все будет хорошо.
Они завезли Алину, потом он поехал к дому, где сейчас жила Саша, но какой-то уж очень странной дорогой.
-Разве так не будет ближе? – она указала на карте другую дорогу.
Он смутился.
-Просто хотел побыть с тобой подольше. Это плохо?
Саша растерялась. Он посмотрел на нее так, что все стало понятно без слов, но это не отменяло Сашиного недоумения.
-Тебе сколько лет? – попыталась она скрыть волнение за насмешкой.
-Двадцать три, – ответил он, – возраст согласия уже есть.
И тут же замолчал, поняв, что сморозил глупость.
-Прости, – испуганно произнес он и схватил Сашу за руки.
Ей были приятны и его руки, и его испуг. И в какой-то момент она даже решила поддаться соблазну. Но наваждение прошло быстро.
Она отняла руки и сказала:
-Ничего, это даже смешно. Но давай шутка останется шуткой. Позови лучше Алину на свидание, такая хорошая девочка пропадает.
Всю дорогу они молчали. На прощание он вышел из машины, чтобы проводить ее, попытался поцеловать, но Саша подставила щеку и сказала:
-Пока. Я, наверное, больше не буду ходить.
-Из-за меня? – испугался он.
-Нет. Просто мне больше не надо. Я знаю чего, хочу. Поеду завтра к маме. Поговорю с ней. Посмотрю, как поступить на заочное, решила, что хочу работать с детьми. Поищу работу нормальную, здоровьем займусь. Мне есть чем заниматься. А ты пригласи Алину, хорошо?
Максим молчал. Но Саша верила, что зерна упали в нужную почву. И все у них будет хорошо. И у нее, если она сможет, наконец, разговорить маму. Наверное, теперь у Саши получится.
