Она выходит из своего сарайчика, держась за тонкие фанерные стены. Тело её немощное и дряблое, и мозг тоже начинает сдавать. Ветер хлещет по сплетениям винограда и листья его беспомощно трепещат. Лоза, свисая с железных прутьев арки, размахивает длинными тонкими руками. Маленькие твёрдые виноградины, сбитые в гроздья, бьются друг о друга, как серьги с массивными изумрудами в ушах бегущей по залам принцессы. Весь двор оплетён естественным зелёным навесом. На черешне скукожились отжившие своё ягоды. Бок о бок другое дерево — под его лопастными листьями разбухают, как губки от воды, плоды инжира. Прямые лучи палящего солнца Феодосии лишь местами достигают закатанного в цемент двора. Мельтешит под ногами тень богатой листвы. Солнце, умытое солёной водой, поднялось над морем. Уже печёт.
Сваренная час назад каша точно остыла и Ава, хватаясь за стены и спинки старых замызганных кресел, перемещает свое тело к столу под навесом, где оставила остывать скромный завтрак. Думала, полежит пятнадцать минут, не прикрывала кастрюльку крышкой. А задремала на час.
— Ах вы ж черти косоглазые! Уже влезли! — досадливо пробурчала Ава, заглянув в кастрюльку.
Хозяйские коты съели половину её каши, оставив в ней выемки до дна. Ава с негодованием озирается и находит одного хвостатого, дремлющего на соседнем навесе.
— Ух ты ж проклятый! Чтоб ты свалился оттуда! — грозит она немощным кулаком коту. Кот лениво разлепил жёлтый глаз и снова погрузился в блаженный сон.
Делать нечего. Сил, чтобы приготовить другую порцию, больше нет. Да и крупа на исходе. Ава берёт ложку и начинает доедать кашу после котов. Интересно, хозяйка Лида уже выходила пить чай? Она всегда угощала Аву чаем, своего у старухи не было. И сахару тоже не было. Ничего не было, кроме кочана капусты, мелкой молодой картошки и коробки дешёвой овсянки. Внук привозил ей продукты раз в неделю, по субботам, тем и жила Ава.
Когда окончательно потеплело, она стала снимать здесь лачугу во дворе за пять тысяч в месяц. Этих халуп, слепленных из «спичек и желудей», у хозяйки в наличии было штук девять — просто комнаты с кроватями и тумбами, без изысков, с общими кухней, душем и туалетом на улице. Все эти лачуги были пусты, туристы нынче более взыскательны, им отели подавай, где всё есть в номере в личном пользовании. Не пустовал у хозяйки только первый этаж дома, который она на постоянной основе сдавала одной семье (полностью оборудованный под квартиру), и пару комнат на втором этаже временным отдыхающим, где жила сама и были все условия.
Ава сидит и смотрит на двор. Может час просидеть, может два. Заняться ей всё равно нечем. Дальше двора никуда не дойдут её ноги. Жалобно и безысходно завыла хозяйская собака. Она заперта в закуте метр на два в самом дальнем углу двора. Абсолютно безобидное и доброе животное, но хозяйка её не любит и никогда не выпускает, говорит, что та привыкла. Весь собачий закут, прилегающий к сараю, заколочен досками, сетками, обложен хламом и его обросли кусты. Ничего, кроме серых облезлых досок, пустых мисок и собственных экскрементов, не видит эта собака. Вчера утром Ава вылила ей в грязную и пустую миску остатки своего четырёхдневного борща. У старухи давно создалось впечатление, что хозяйка не кормит собаку, даже воды у животного нет. Взяв кружку с водой, Ава поплелась по узкому проходу между лачугами и садом, чтобы проведать подругу.
— Роза, девочка, ты уже ждёшь меня, да? Моя ж ты хорошая. А почему борщ не доела?
Собака сидела у калитки, мела по земле хвостом и приветливо смотрела на Аву выцвевшими глазами. Тело у неё чёрно-белое, с проседью, очень лохматое и приземистое. В миске осталось валяться несколько алых от свёклы кусочков картофеля и капусты. В полуметре от миски — собачьи фекалии, источающие соответствующий запах. Ава посюсюкалась с Розой, отодвинула засов калитки и без страха вошла, чтобы налить той воды.
— Вот такая жизнь у нас, Роза. Твоя предрешена испустить дух в этом гадюшнике, я же даже представить не могу где встречу свой конец.
Внимание Авы привлекло оживление на летней кухне. Молодая отдыхающая, заселившаяся вчера вечером с семьёй, грела чайник на газовой плите. Нос Авы уловил прекрасный запах смешанного с молоком кофе. Но нет — она не будет просить. Ава никогда не попрошайничает.
— Я вам не помешаю? Просто мои ещё спят, не хотела греметь на нашей кухне.
— Нет, нет, мне никто не мешает, делайте тут что хотите.
Ава присела за столиком напротив кухни. Девушка залила кофе кипятком.
— Это ваш сахар? Можно я возьму ложку? — приподняла она сахарницу Авы. — Не хочу в дом возвращаться.
— Конечно. Берите, что хотите, мне ничего не жалко.
Сахара там оставалось ложки три. Ава берегла его.
Девушка, свежая и ещё сонная, присела напротив Авы с чашкой ароматного кофе. Она с удовольствием отпила глоток. Ава сглотнула слюну.
— Давно здесь отдыхаете? — миролюбиво спросила девушка.
— Отдыхаю… — хмыкнула Ава, — я тут живу, снимаю комнату, — она небрежно указала на свою фанерную дверь, которую через двор скрывали заросли винограда и роз. — А Феодосия мой дом с рождения.
— А, я поняла. — догадалась девушка, — у вас, наверное, квартира в городе, просто на лето сняли, чтобы побыть на природе, да?
Ава вновь хмыкнула, слегка закатив глаза.
— Нет у меня ни квартиры, ничего. Только внук есть, двадцать девять лет ему. Больше никого. Муж продал квартиру и пропил деньги, сам к другой ушёл, такой же алкашке. Меня с внуком на улицу выставил. Так и живём мы с ним, кочуем из угла в угол.
— Какой ужас… И давно вы так?
— Ох, давно, давно. Такое ощущение, что полжизни. Мне уже девяносто исполнилось.
— Да неужели ещё с Советского Союза?!
— Да, да, наверно. В двухтысячном он квартиру продал.
— Извольте… Но СССР распался в девяносто первом…
— Ах, ну значит после. Сейчас 2023? Значит двадцать три года мы без жилья.
— А ваша дочь или сын? Родители внука?
— Нет никого! Никого больше нет! Только мы одни с ним.
Девушка была ошарашена и постеснялась расспрашивать о том, что случилось с родным ребенком Авы. Помолчали.
— А пенсия у меня девять двести. Вот как можно прожить на такую пенсию, а? Пять тысяч отдаю за съём, три тысячи на таблетки уходят. Внук тоже у меня мало зарабатывает. Комнату снимает с другом. Привозит продукты раз в неделю. Купить я себе ничего не могу — сто пятьдесят рублей есть, храню их на всякий случай.
— А зимой где жить будете? Это ведь летнее жильё…
— Не знаю. Ничего не знаю. Я все пороги оббила чиновников наших. Говорят, не положено мне жилье, слишком большая пенсия. Двенадцать тысяч — это считается повышенная пенсия. Вот так!
— Вы же сказали, что у вас девять двести…
—Разве? Это раньше такая была. Сейчас двенадцать. Повышенная!
Девушка с сомнением посмотрела на Аву.
— Хотите кофе?
— Не откажусь! — живо отозвалась Ава. — Люблю кофе, давно не пила.
— Я вам сделаю, сидите. С молоком?
— Да! И пол ложки сахара.
Стала Аву подкармливать семья отдыхающих. «Борщ? Пюре с подливой? А салат вот такой едите? У нас осталось.» — раз в день спрашивала её новая постоялица.
— Я всё ем! Абсолютно! — радовалась Ава, — Я сорок пять лет проработала в столовой, привыкла к простой еде. Только год, как не работаю. После семидесяти, когда уже без дома осталась, стала ухаживать за бабульками и хоть бы одна одинокая попалась, чтобы квартиру мне отписала! Нет! У всех наследники! Знаете как обидно!
Девушка понимающе кивала. Ей и жалко бабушку, и что-то есть такое мутное в личности женщины, что отталкивало. Старость ли это, оплетённая паутиной маразма, или же местный менталитет — сложно определить.
— Я своё кофе здесь оставлю, вы пейте когда хотите, не стесняйтесь, — оставила она на общем столе полную большую банку растворимого кофе. — И сахар в сахарницу тоже досыпала.
— Спасибо тебе.
Через два дня от кофе почти ничего не осталось — только тонкий слой гранул на дне. Кто-то себе отсыпал: то ли хозяйка, то ли постояльцы с первого этажа — поди свищи. Ава-то что? Она совсем чуть-чуть себе отмеряла, на две-три кружки. Спрятала на чёрный день. Девушка увидела это дело, возмутилась в душе и забрала почти пустую банку в дом. На какое-то время её сочувствие к Аве остыло.
***
Вечер. Комары грызут беспощадно. Хоть и мелкие твари, но злые без меры. Ава плетётся от своей лачуги, хватаясь за решётки с виноградной лозой. Сильно пахнет морем после недавнего дождя. Молодая семья ужинает на улице. Ава показала им пакет с мелкой картошкой.
— Картошки в мундирах отварю на ночь. Лечусь ею. У меня болит поджелудочная. Раньше таблетками спасалась, а тут мне друг внука подсказал, что к чёрту таблетки, нужно съедать в два часа ночи несколько картошин в мундире и всё пройдёт! Вот как! А я на таблетки тратилась.
Молодые люди, удивлённые столь резким началом диалога и не менее странной темой, иронично переглянулись.
— И как? Помогает?
Ава приложила жилистую руку к груди, как перед присягой.
— Три дня ем, сегодня ни разу не болело! Природа лечит!
Пока Ава ждёт закипания картошки, девушка начинает убирать со стола. Спрашивает, не хочет ли Ава макарон по-флотски, у них как раз осталась порция.
— Хочу! — обрадовалась Ава.
— Мне вот что интересно… Вы говорили, что муж ушёл к другой. И что с ним дальше стало?
Девушка стоит в дверях летней кухни. Ава наелась и пьёт преподнесённый ей чай.
— Пил вместе с той своей, пока не скатился в канаву. Перед декабрём дело было, после дождя. В канаве образовалась лужа. Пролежал он в этой луже всю ночь и умер через неделю от острого воспаления лёгких. Мы с внуком его хоронили, больше он никому не нужен был. Оградку поставили на кладбище. Семья всё-таки.
***
Ветер хлещет по сплетениям винограда и листья его беспомощно трепещат. Лоза, свисая с арки, уже не болтается в воздухе — удлинившись, она смогла зацепится за железные прутья и обвилась вокруг них с грацией змейки. Виноградины налились соком, потемнели и отливают фиолетовым цветом; они висят, облепляя гроздья, как сапфиры в ожерелье молодой королевы. По залитому в бетон дворуу дрожат тени густой, с жёлтой проседью листвы. Инжир побурел и раздулся. Солнце остановилось над крышей навеса. Снова печёт.
Молодая семья уехала и двор вновь опустел. Новые гости пока не заезжают. Девушка оставила Аве пакет продуктов и две тысячи рублей. Пока лето, жить можно… А что потом?
— Что же мне с осени делать, Роза? — спрашивает Ава у запертой в загон собаки. — Куда податься? Внуку тяжело меня тянуть. Мне, Роза, одна юрист сказала, что добьётся встречи с губернатором. Да, да, Розочка, насчет жилья. Что ж, буду ждать.
Роза сидит и улыбается, высунув язык. Хвост её, пушистый, как метла, непроизвольно виляет, гоняя туда-сюда мусор и пыль.
