Петух за окном громко прочистил горло. Аксинья мечтательно вздохнула и щелкнула кнопкой на пульте, выключая телевизор. Она только что досмотрела сериал, где между героями кипели самые настоящие страсти. Тут тебе и бурная любовь, и жаркие ссоры, и драматичные примирения, и опасность.
Аксинья томно прикрыла глаза, представляя себя полюбившейся героиней, которая в красном развевающемся платье бежит к своему возлюбленному по пирсу…
Розовые мечты прервал новый крик петуха. Женщина поморщилась. Петух никак не вязался с ее грезами. Да вообще ничего не вязалось: ни коровник, ни поросята, ни деревня, ни огород, ни муж-тракторист Федя. Хотелось чего-то такого, такого… Эх! Чтоб как в сериале, чтоб сердце начинало биться чаще, а чувства захлестывали с головой…
Аксинье было немножко за сорок. Федору почти пятьдесят. В браке они жили добрых двадцать лет. Дети уже выросли и учились в институте в городе. Дома было тошно и скучно. А на однообразии, казалось, повесились даже мыши из погреба. И это при том, что дел хватало ежедневно. Но они так приелись и осточертели, что Аксинья с закрытыми глазами могла бы сказать, в какой части огорода сорняков больше выросло за неделю, а в каком корыте свиньи съели меньше.
В таких условиях было не до страстей и крышесносящих чувств. А так хотелось.
В окне раздался стук. Аксинья выглянула и узнала соседку Алену. Она махнула гостье, что дверь открыта, и можно зайти внутрь. В деревне ведь люди так и живут, без церемоний. Знакомые ходят друг к другу в гости настолько часто, что даже сторожевые собаки лишь лениво моргают в при виде посетителей.
Женщины присели на кухне. Аксинья навела чаю, поставила на стол вазочку с вареньем, достала конфеты и баранки. И разумеется, пожаловалась на свое скучное житье-бытье.
— И как тут от скуки не зачахнуть? Федя то мой, как тот пень у забора, корнями в сиденье трактора своего врос. Или в диван. Ничего ему не надо. Цветы бы хоть подарил, бессовестный, — чуть не плача, выговаривала Аксинья.
— Ты соседка правильно говоришь, — кивал Алена, поглощая варенье из вазочки. — Мужики привыкают к хорошему: обстиран, накормлен, наглажен. И шевелиться совсем перестают. Только и знают, что на работу ходить. И на том, мол, спасибо.
— Что же делать? — совсем приуныла Аксинья. — Хоть любoвника заводи, ради цветов и страсти.
— А это мысль, — оживилась Алена. — Ты сделай вид, что завела, прихорошись. Муженек заметит, засуетится. Авось, чего и выгорит.
— Это ты ловко придумала, — похвалила ее Аксинья.
На том подружки и порешили.
Вечером, когда Федор вернулся с работы в пять часов, Аксинья подождала, пока он приведет себя в порядок, поест и усядется в комнате перед телевизором и принялась прихорашиваться перед трюмо. Вытащила из шкафа блузки, юбки, разложила и принялась прикладывать к себе то одну вешалку, то другую.
— Ты чего это удумала, Аксюта? — Федя подозрительно покосился на супругу, отрываясь от новостной программы.
— Соседка позвала на дискотеку, завтра в Доме Культуры, — отвечала Аксинья. — Вот думаю, в чем бы пойти.
— Ну какая тебе дискотека? Пятый десяток идет, — изумился Федор. — Там же одни молодухи скачут.
— А я, значит, старая по-твоему для дискотек? — рассердилась Аксинья.
Федя сконфузился, поняв, что ляпнул лишнего.
— Не старая, просто… просто чего тебе дома не пляшется? Магнитофон есть, бери да пляши на здоровье.
— А может я в люди хочу выйти, развеяться, — Аксинья уперла руки в бока и грозно взирала сверху вниз на мужа. — От тебя же бестолкового ничего не дождешься! Ни цветов, ни подарков, ни свиданий!
— Тебе цветов на клумбе мало? Растут же вон, всякие, — Федя машинально кивнул на окно, за которым и была клумба.
Аксинья заломила руки и взвыла на всю комнату:
— Ну что ты за муж? Сначала старой обозвал, потом цветы зажмотил. Уууу! Не любишь ты меня!
Федор даже крякнул в кресле от неожиданности. На его памяти супруга никогда таких истерик не закатывала. Так что инструкции, как действовать у мужчины не было. Приходилось импровизировать. А меж тем концерт продолжался и набирал обороты.
— Ну хочешь… хочешь к кумовьям завтра в гости пойдем? — предложил он, силясь хоть как-то воздействовать на жену.
— Чего я там не видала, у кумовьев этих? — шмыгая красным носом, отвечала Аксинья. — Коровник их новый или собачью будку? Не хочу туда идти!
— А куда хочешь? — Федор на всякий случай отодвинулся на безопасное расстояние, поближе к выходу из комнаты.
— В ресторан хочу, в музей, в картинную галерею! — завыла Аксинья еще более обиженно.
— Родная моя, ну где же я тебе тут в селе картинную галерею найду? — искренне недоумевал обалдевший от такого заявления Федор. — А музей? А ресторан? Максимум столовка возле колхоза.
— Не хочу столовку! — Аксинья рухнула на стул возле трюмо, который жалобно затрещал. — Хочу, чтоб двери мне открывали, пальто помогали снять, стул отодвигали!
— Аксинь, у тебя и пальто-то нет, чтоб его держать, — Федор уже ретировался за кресло и бочком пробирался к двери.
— Ох, я бедная, несчастная! — пуще прежнего заголосила женщина. — Даже пальто у меня и того нету! Ууууу!
— Так куда в нем ходить-то…в курятник что ль? — спросил Федор, высовываясь уже из-за дверного косяка.
Через секунду об косяк прилетела сначала расческа с трюмо, затем стеклянный пузырек одеколона. Флакон из добротного толстого стекла не разбился, как назло, а лишь неловко звякнул о дерево, а потом закатился по ковру за кресло.
Аксинья закрыла лицо руками и принялась рыдать. Только чего-то не рыдалось настолько драматично, как хотелось бы. Хотя поводов насыпалось за последние десять минут достаточно. Но упрямой Аксинье было все мало.
Федор благоразумно закрылся в кухне, пережидая женскую истерику в компании кроссворда из газеты. Но раздухаренной Аксинье хотелось продолжения, и она уже через несколько минут появилась в дверном проеме с красным лицом.
— Уйду вот от тебя, чтоб научился жену ценить! — заявила женщина.
— К кому ты собралась уходить? — Федя спросил с очень серьезным видом, на всякий случай, прикрывшись газетой от возможных новых снарядов.
Вместо ответа Аксинья лишь грозно засопела и зашарила глазами из стороны в сторону, пытаясь найти достойный ответ. Но муж ее опередил:
— У нас все нормальные мужики женаты давно. Остался только Семеныч — aлкаш и Васька — сынок бабы Нюры, дурaчок местный, — перечислил Федор.
— Я в город поеду, — не сдавалась Аксинья. — Там найду!
Вместо ответа Федя поднялся со стула, скатал в трубку газету и прошел мимо жены в коридор, где стояла уличная обувь.
— Эй! Эй! Ты куда собрался? — возмутилась Аксинья, глядя как супруг надевает шлепанцы.
— Ну ты же уезжать надумала, так? Так? — простодушно пояснил муж. — А я пока к Митяю схожу, снасти рыболовные подналадим, да покумекаем. Скучно одному в пустой хате сидеть.
И хлопнув дверью, вышел вон. А Аксинья так и осталась стоять в сенях, хватая ртом воздух от возмущения, как рыба на льду. Драматизм закончился, когда калитка щелкнула язычком, закрываясь, после ухода мужа…
…Федор вернулся домой в десятом часу, когда уже было темно. Аксинья сидела на лавочке во дворе. Над ней сиял ночной фонарь, щедро собирающий вокруг всю ночную мошкару.
Мужчина подошел к супруге, которая все еще глядела на него из-исподлобья, но скорее ради приличия, чтоб марку держать.
— Как в городе дела? Мужиков много нашла? — Федя уселся осторожно на край лавочки.
— Нет, — буркнула Аксинья, дуя щеки.
— А я думал, что уже везде побывала. И в музее. И в галерее. И в ресторане, — продолжал делано удивляться супруг. — Как же так?
Аксинья пихнула его локтем и потупилась. Федя вместо ответа сгреб ее рукой, подвинул к себе и легонько шлепнул по щеке.
— Ай! — пискнула Аксинья, но потом углядела в пальцах мужа убитого комара.
— Горе ты мое луковое, — Федя заглянул ей в глаза и улыбнулся. — Коли хочется тебе новое пальто или в галерее картины посмотреть, подойди и скажи, да и все. Поедем в выходной. Скотину на соседку оставим.
— И двери придержишь на вокзале? — шепотом спросила Аксинья, млея в этих неловких объятьях мужа.
— И стул в буфете отодвину, — с улыбкой заверил ее Федор.
Аксинья сбросила остатки дневной обиды и уткнулась мужу в грудь. Тот обнял ее и поцеловал в макушку. В сериалах все, конечно, красиво, но то сериалы, далекие, чужие и выдуманные каким-то шибко умным и творческим режиссером. А ее Федя вот он, живой, теплый, настоящий. Нет, ну ее в печь эту драму.
— Пойдем домой, Аксюш, холодно уже, заболеешь, — предложил муж обеспокоенно. — Чаю попьем, я ватрушки от Митяя принес.
Аксинья согласно кивнув, поднялась, и вдвоем они исчезли за дверью дома. Но через десять минут, когда силуэт женщины было видно через кухонное окно, Федор поспешно вернулся на улицу, чтобы забрать с лавочки забытый, небольшой букетик маргариток, собранный по пути на заросшей клумбе у Дома Культуры. Мечты-то, оказывается, сбываются…
