А она постарела… Постарела, обрюзгла, во всем ее облике сквозило что-то неопрятное, и пахло от нее мочой. Лара старалась не показывать вида, соорудив на лице дежурную улыбку.
— Добрый вечер! – и глазами вопросительно взглянула: чего желаете?
Ксения Николаевна сделала вид, что Лару не узнала. А ведь узнала, старая гадина! Еще как узнала! Ну да ладно, переживем как-нибудь.
Покупательница отоварилась более, чем скромно: одна морковка, две луковицы и пяток клубней картошки. Потом, раздумывая, попросила взвесить один куриный окорочок. Долго ковырялась в потертом кошельке-поцелуйчике, вынула из него пятьсот рублей. Лариса отсчитала сдачу. Хотела дать мелочью, но не стала. Жизнь и так обидела эту неопрятную женщину. Зачем ее пинать?
А раньше… А раньше эта убогая старуха не стеснялась пинать слабых. Наслаждалась процессом, унижала и уничтожала. Интересно, что с ней такого случилось. Раньше она казалась Ларисе непотопляемой. Незыблемой, как пароход, как гранитная стена. Лариса, юная совсем девчонка, трепетала под взглядом Ксении Николаевны, дамой высшего света, королевой параллельного простому народу общества. Общества верхов, до которых «людишкам», как до Китая раком!
Как получилось простой дурочке Лариске, дочери обыкновенных рабочих папы и мамы, оказаться в доме партийных функционеров? Да очень просто, как в дурной пословице про… Про того, кто ровесников не ищет и родню не признает. Сынок всесильного Дмитрия Ивановича Костылева, главы райкома, обвешанного с ног до головы регалиями и всеобщей народной любовью, неожиданно и неосторожно втюрился в девочку.
Ну, это дело десятое. Кто из нас не ошибался? И столь чудовищный мезальянс многие высокопоставленные папы-мамы аккуратно ликвидировали: давали убогим избранницам денег, убеждали в невозможности брачного союза между людьми из разных социальных групп, угрожали, в конце-концов.
Но Пашенька, избалованный дитятя Ксении Николаевны, влюбился всерьез. И любил втихаря, так сказать, без объявления войны. Хороший мальчик. Правильный. И хитрый. Знал, что Лариску не допустят до «святая святых». Ему ли не знать маму, перед которой трепетали все: начиная с собственного супруга, заканчивая модисткой. Мама, и никто более, грозного Дмитрия Ивановича на верхи и подняла. Потому что, кто она? Дочка председателя обкома. А это – высота.
Она уже подготовила соответствующую породистому экстерьеру Паши невесту. Умненькая и ушленькая девица из хорошей семьи. Там, конечно, люди науки. Не то, что бы, но все же! Уважаемые человеки. Профессора! Приятно иметь в семье родственников-профессоров. Да и девочка – конфетка, на нее будет приятно смотреть. Можно вместе прокатиться в «Златы пески» и в Крым. Мило отдыхать в шезлонгах и беседовать о новинках моды. Девочка всегда под присмотром – рогов сыночку не наставит. Не девственница, и грешки за ней кое-какие имеются – ничего. Все мы ошибались в молодости…
И тут – здрасте! Однажды вечером, прямо в мамин юбилей, когда за огромным овальным, из мореного дуба столом, собрались все сливки советского бомонда, этот хлыщ явился под руку со своей… Как бишь ее – Ларисой!
— Мама, поздравляю! Познакомся – моя девушка! Мы собираемся пожениться!
А у девушки живот на носу.
Ксения в обморок не упала. Держала себя в руках. Гости! Да и вообще, из стали дама сделана была. Не испугаешь – пуганая. Пригласила пузатую к столу. Приказала поставить для нее прибор. И забыла напрочь, будто ее не было за столом. Будто и не человек она – мышь серая. Муха. Досадная случайность, которую приходиться терпеть из уважения к присутствующим гостям.
Она не обращала никакого внимания на сына, сидевшего с понурой башкой. И уж тем более, игнорировала Ларису, по виду напоминавшую жирафу, проглотившую швабру. Пузатую жирафу. Лариса поняла: попала! Она низко опустила голову и не прикоснулась к еде. Гости вели какие-то заоблачные для ее понимания разговоры. Свои. Для своих. Гости были солидарны с хозяйкой, взорами окидывая Ларису в самом лучшем платье, обтягивающем живот, осуждали ее, нахалку и выскочку. Именно ее, а не Пашу, с которым «чего только не бывает по молодости».
Лариса чувствовала себя вошью.
— Как тебя зовут, девочка? – вдруг спросил всесильный муж юбилярши.
— Лариса, — с трудом разомкнула деревянные губы девушка.
А тот ее и не слышал уже, обсуждал качество поданного к ужину рябчика. Мол, рябчик суховат. В прошлом году, в охотоведческом хозяйстве, егерь Гриша подавал рябчиков. Бог мой, вот это были рябчики – Гриша готовил их со свиным салом!
— Передай Ирине, чтобы внимательно читала рецепт! Скучный рябчик получился, — и Дмитрий Иванович интеллигентно рассмеялся.
***
Пашка тогда не выдержал, схватил Ларису за руку и опрометью выскочил из-за стола. Потом они бежали по вечерним улицам, и Лара, задыхаясь от бега, от тяжести внизу живота, закричала:
— Не надо! Я умру сейчас!
Паша не слышал ее, бежал, и бежал. Вот тогда уже поняла – все зря. Ее не полюбят и не примут в семье любимого. И любимый вскоре ее разлюбит. Потому что – эгоист.
Под сердцем колотился ребенок. Тот, в отличие от отца, волновался и переживал за молоденькую маму. А мама пыталась успокоить малыша. В конце-концов, жизнь не кончилась. Родит и так. Работа есть, комната в родительской квартире имеется. Потеснятся. Они, в отличие от высокопоставленных Пашиных предков, любят внука просто так.
— Чей бы бычок не потоптал, теленочек-то наш! – говорила мама. Она, умница, сразу поняла, что Лариса «не того поля ягода». Поняла и тактично молчала, боясь, что дочь от отчаяния чего-нибудь с собой натворит.
И отец, узнав о внебрачной беременности, поорал немного для проформы и успокоился. Мечтал о мальчике.
— Будем с ним на рыбалку ходить в деревне! Мотоцикл купим! Заживем!
Они оба строили планы на своего внука, мама кроила пеленки из байки, вязала пинетки. Папа переклеил в комнаты Ларисы обои. Красивые, дивные, ужасно дефицитные, со слониками и зайками.
— Мы – рабочие люди, хорошо зарабатываем, что мы, позволить себе не можем? – грохотал будущий дед.
И ни один не вспоминал про Павла. При встрече здоровались вежливо, а больше – ни гу-гу. Они все знали.
Все-то знали они, ее милые, царство им небесное, милые родители…
Паша отстоял Ларису. Явился за ней, за несколько дней до родов.
— Никому я тебя не отдам! И будешь ты жить со мной! – только и сказал.
***
А Лариса родила чудесного парня! Паша встретил ее на такси (шиканул на последок), заботливо взял на руки сына и долго его разглядывал, пока волга петляла увесистым задом по кварталам и улочкам. Слава Богу, вовсе не в центр ехал автомобиль. Не к маме Ксении, а в новый район, где новостройки белели высокими своими макушками. В новую, светлую квартиру вез Павел Ларису. В новую, светлую жизнь, где не было его высокородных родителей. Совесть заела? Или просто испугались разговоров? Какая разница…
Свадьбу отметили в заводской столовой родителей Ларисы. Весело было. Голубцы и винегрет на свадебных столах нисколько не смутили жениха.
— И даже вкусно! – смеялся он, — нам, инженерам, надо привыкать к простой жизни!
Да. Ксения отлучила сына от семьи. Откупилась квартирой. И на том – огромное спасибо. А не получили бы, так и не надо – как-нибудь управились. Главное – сын здоров, а муж любил! Чего еще желать? Разве только югославскую стенку приобрести, да кухонный гарнитур. Он такой беленький и стильный, а встроенные в него кухонные часы с ярким красным циферблатом будут так уютно тикать, пока Лариса варит кашу Славке…
Ни Ксения, ни Дмитрий Иванович так и не появились в квартире. Даже внука повидать не захотели.
— Славка для них – бастарт, — хмыкал Паша. Ему было очень обидно за сына. Такого парня видеть не желать…
Четыре года пролетели незаметно. А потом счастье закончилось. Павел погиб. Погиб страшно и нелепо: его сбил пьяный водитель грузовика. Перепил мужик и пер напролом, не разбирая дороги. Тяжелый грузовик вылетел с проезжей части и врезался лобастой мордой в стеклянную витрину универмага, где только что стоял Павел – ждал, когда закончится перерыв на обед.
Это было удобно. Обед в магазине был с часу до двух, а у Павла – с двух до трех. Он успевал и за колбасой в очереди потолкаться, и мяса к ужину достать. Зачем Лариску мучить? Мало ей дел?
***
На похоронах, среди таких же, как сам Павел, молодых коллег и друзей, Лариса не чувствовала себя одинокой. Все свои, родные. Отец обнимал за плечи.
— Все пройдет, доча. Все пройдет.
А Лариса думала тогда: «Хватит ли вина на всех? Надо, чтобы поминки были сделаны по высшему разряду. И еще памятник надо заказать. Столько хлопот» О смерти Павла не думалось. Будто не Паша сейчас в гробу лежит, а совсем другой человек, и ее, Ларисин долг – похоронить добросовестно этого человека. Придет Пашка, а она похвастается – справилась! Сама справилась, даже без помощи мужа! Молодец.
Никто не видел, что после погребальной церемонии к кладбищу подкатил черный автомобиль, и оттуда вышли двое. Высокие, статные, хорошо одетые люди. Они молча постояли у могилы, укрытой массой пластмассовых и минимумом живых чахлых гвоздик. Букет огромных, почти черных роз лег поверх пластмассовой требухи. Как вызов. Как враждебный знак.
Женщина сверкнула сухими глазами6
— Дима, что хочешь делай, а чтобы в Пашиной квартире «этой» твари вместе с ее выродком я больше не видела!
— Ксения, но ведь ребенок, все, что осталось у нас с тобой? – возразил посеревший Дмитрий.
— Этот ребенок и убил нашего сына. Если бы не он – Павел до сих пор был бы живой!
***
А Лариса ничегошеньки не понимала. Она в тот самый момент просто выла в беленькой, чистенькой, с новым кухонным гарнитуром квартирке. Часики с красным циферблатом тикали. А она выла.
Выселили Ларису просто и без лишних объяснений:
— Да что вы дураком прикидываетесь? – недоумевала Лариса, глядя в глаза начальнику ЖКО, — Мы имеем полное право… Закон!
— Не имеете, — обрезал Ларису мелкий чиновник, квартира служебная, сдавалась в наем государством товарищу Костылеву, как работнику предприятию до той поры, пока тот на этом предприятии работал. А теперь я прошу освободить помещение. Прописка у вас имеется! Поэтому бездомной вас считать нельзя.
— Но у меня несовершеннолетний ребенок…
— И мальчик ваш прописан в другом месте! Сами прописали, а из меня тут изверга делаете!
— Я имею право…
— Не имеете. Нет у вас никаких прав! Забирайте мебелишку и освобождайте площадь! Мне из-за вас проблемы не нужны.
***
— Нехай жрет, собака сутулая, — сказал отец, — Проживем! Ого-го, еще как! Не были богаты, нечего начинать! Славка, иди сюда, у дедушки для тебя гостинец имеется!
***
Лариса больше никогда не соприкасалась с Ксенией. Разные дорожки. Разная жизнь. Да, где-то подтачивал душу жучок сомнений: нельзя же так! Подло! Внук, не кто-нибудь? А, может, одумаются?
В тяжелые моменты жизни, особенно, когда туговато с деньгами было, накатывало: а вдруг они Славке наследство оставят? Вот умора будет… Но здравый смысл откидывал прочь все сладкие мечты о наследстве. «Сами выкарабкаемся!» — думала тогда Лариса. Не баре! Лишь бы близкие были здоровы.
Славка давно вырос замечательным мужчиной. Семья. Внуки. Дача. Ипотека. Невестка, взбаломошная и не в меру энергичная. Но флегматику Славке замечательно подходит. Лариса работает продавцом в магазине. График удобный. Коллектив замечательный. Все хорошо.
А что же сделалось с величественной Ксенией? С этой царицей Тамарой советского периода? В девяностые поперли супруга из кресла? А драгоценности, антиквариат – проели? Обманул их кто-нибудь? Спросить бы, да не хочется. Может, помочь ей? Вдруг она голодает? Видимо, проблем со здоровьем не счесть?
Старуха укладывала в драный пакет свои покупки.
— Ксения Николаевна, вы не узнаете меня? Я – Лариса!
Та вздрогнула. Потом горделиво вздернула подбородок, поросший жестким волосом.
— Не имею чести знать!
И удалилась от прилавка, шаркая немощными ногами.
Лариса лишь руками развела. Может, внешность у бывшей свекрови изменилась, но сволочная натура – нисколько.
