— Ну, как тебе петушок, Мишенька? Вкусный? — хлопочет бабушка около ненаглядного внучка.
— Вкусный, бабушка, вкусный, — отвечает Миша с набитым куриными потрохами ртом.
— Ешь его, жуй, мой яхонтовый, будет знать, паршивец эдакий, как внука моего в страх вгонять. Я ему!
— Он меня в ногу, ба… А я ничего ему.
— Ох-ох, — хватается за щеки бабушка и головой качает, и гладит внукову коленку, — ну всё, допрыгался краснохвостый. Так ему!
Миша смачно облизывает пальцы и спрашивает:
— А рубил его кто? Дядь Васю просила?
Бабушка отмахивается, выражая недоумение:
— Да чего его рубить там? За горло — хвать, топором — ать, и готово. Повисел он вверх ногами на заборе, покуда жидкость не стекла, и в кастрюлю его. Вот и обед тебе, яхонтовый мой…
Бабушка любовно погладила белобрысую макушку Мишеньки, попыталась пригладить торчащий вихорь, да не вышло. Спохватившись, придвинула к нему тарелку с бульоном:
— А бульончик как же, Мишенька? Жёлтый, прозрачный, для растущего организма одна польза. Пей! Я и лучком присыпала.
Но Миша уже недоволен: брови накуксил, косточку от крылышка бросил, бульон отодвинул на край стола.
— А что же меня не позвала, когда рубила? Я посмотреть хотел!
— Так ты же спал, Мишенька! — поражается бабушка, — я в семь утра с ним расправилась. Да и не детское это дело наблюдать подобные вещи!
— А я хотел! — упрямится мальчик.
Бабушка возмущённо хлопает себя по переднику обеими руками:
— Вот ещё выдумал! Шутник! Нечего тебе смотреть там, я сказала! Допивай бульон.
— Не буду.
— Ну, как хочешь. Иди, поиграй тогда, — и добавила снова ласково, — милый мой.
Миша был мальчиком исключительно бабушкиным — уже три года, как мать завела новую семью в городе, родила ещё одного ребёнка, а о Мише забыла. Но Миша не страдал особо — бабушка окружила его такой любовью, какую способна дать не каждая мать, особенно его мать, вечно нервная, вечно раздражающаяся на Мишу и шипящая, что он ей жизнь всю испортил, родила на свою голову обузу. Кто был его папкой так и осталось для всех тайной. В тридцать лет родила его мать. В материальном плане Миша жил с бабушкой неплохо: была квартира в городе, которую они сдавали, плюс бабушка получала пенсию за погибшего на службе мужа-военного.
Мишенька вышел во двор, остановился посреди оплетённого виноградом навеса. Из-под густой листвы слабо пробивалось солнце и лучи его дрожали на садовой плитке белыми проплешинами. Друзей у Миши особо не было и в данный момент он раздумывал над тем, к кому завернуть бы наиболее лояльному. Характер у Миши был не сахар — драчуном рос, обзывальщиком, в общем, грубым мальчишкой. Но бабушка ничего подобного не замечала, для неё Мишенька был ангелом, яхонтовым мальчиком, единственной в жизни отрадой.
Животные тоже не любили Мишу. А как любить, если он так и норовил кошке Мурке на хвост наступить да лапку выкрутить, или Малинке, мирной бабушкиной таксе, то уши на спину натягивал, то палкой бил, то хватал её, спящую, и кружил, пока у собаки не начинали закатываться глаза. Отпустит он Малинку — а она идёт, путая лапы, кругами, на бок заваливается и длинное тельце её походит на связку краковской колбасы. Потеха!
Вот и сейчас заметил Миша в густой тени винограда, на земле под лозами, трёхцветную Мурку. Кошка бдела: хоть и лежала, свернувшись клубком, но не спускала с Миши прищуренных зелёных глаз. Крадучись, Миша направился в её сторону, но Мурка уже была учёная и шмыгнула от него в заросли.
— Погоди ты мне, блохастая… Всё равно доберусь, — пригрозил ей мальчик.
Пнув соломинку, он поискал глазами и собаку, но нигде не увидел.
— Малинка! Иди ко мне, девочка! Фьють-фьють! Малиночка!..
Под наваленными около сарая досками произошло копошение и оттуда стремглав вылетела Малинка. Во все лопатки она посверкала пятками в сторону огорода, шмыгнула в дырку и, не оглядываясь, унеслась на выгон. Удивительная прыть для старушки!
Миша нарвал пригоршню вишен и отправился к курам — эти подруги точно никуда от него не денутся. Курица водила по лужайке цыплят, рыла землю лапой и зазывно квохтала, если попадались личинки или червяк. Миша принялся обстреливать цыплят косточками от вишен, а малыши не понимали откуда опасность и вместо того, чтобы убегать, пищали от боли или с интересом набрасывались на косточки. Раньше Мише доставалось за подобные проделки от краснохвостого петуха, которого мальчик тоже не жаловал, бросая ему исподтишка камни в бок. Но теперь враг был повержен: длинные перья из его шикарного хвоста лежали на лавочке под домом — бабушка оставила для Миши, чтобы поиграл ребёнок в пиратов-разбойников.
— Мишенька, ты где? — позвала со двора бабушка, — ушёл ты?
— Я здесь, бабушка, на цыплят смотрю — такие лапочки.
Тут же заняв невинную позу, Миша встретил бабушку истинным ангелом. К слову, он всегда делал гадости только за бабушкиной спиной, никогда не попадался с поличным.
— А… цыпляточки…- умилилась бабушка и погладила Мишу по голове, — сходил бы ты к мальчикам, Мишенька, я только слышала из окна, как по улице пронеслась их ватага.
— Не хочу. Они, бабушка, шкодничают, драться лезут, а когда я им говорю — прогоняют, — хмуро опустил глазки Миша. Все, кроме бабушки, знали, что происходило ровным счётом наоборот.
— Ах, бедный, добрый мой мальчик! Ну сходи тогда к Соне, она хорошая девочка, вон она, смотри, во дворе с котятами возится, — указала бабушка на двор соседей, там беленькая девочка хлопотала у коробки под деревом. — Сонечка! К тебе Миша идёт, открой калитку!
Прихватив с лавки петушиные перья, Миша отправился к соседке. Сначала он хотел подарить часть перьев Соне, но девочка отказалась — ей было жаль петуха, он был признанным красавцем на всю округу. Тогда Миша стал щекотать перьями котят, Соня его отталкивала, в конце концов Миша подёргал саму Соню за хвост и ушёл обиженным. Ему очень нравилась эта девочка, но Миша в силу возраста ещё не понимал, что влюблён.
***
— Мишенька, что случилось?
— Отстань, ба. Не лезь.
Бабушка кружит вокруг внука, который рубит топором по сараю. Мишенька уже выше её на полголовы, на кожаной куртке его гремят цепи, татуировка на шее, сделанная подпольно, то косится в сторону, то вновь принимает форму дракона. Бабушка с новым обликом внука смирилась — Миша гуляет в крутой компании, школу поменял с деревенской на городскую, ездит туда на мопеде, даже учителя его побаиваются. Где он деньги на тот мопед взял, бабушка так и не выяснила. На дворе 1997 год.
— Обидел кто тебя? Ты скажи только мне, я в милицию, сейчас бандитов сколько…
— На девчонку в милицию заявишь?! За то, что не любит меня?
— Девочка? — ещё больше оживляется бабушка, — какая девочка? Я её знаю?
Миша злобно косится на соседский двор, там как раз Сонька развешивает на верёвках бельё. Волосы у неё по-прежнему белые, глаза большие, невинные, опушённые чёрными ресницами. Под халатиком выделяются упругие девичьи красоты. Бабушка сразу догадывается:
— Она? Сонька?! Вот кукла разукрашенная! Поговорю я с ней, не переживай, мой яхонтовый.
— Сдурела совсем? — набрасывается на неё Миша, — только попробуй! Не позорь меня! Уже не маленький! И не яхонтовый! Засунь себе поглубже это дурацкое слово.
— Мишенька, да я же как лучше…
Миша бросает топор около изувеченной стены сарая и, сплюнув, прячется в доме. Через час мопед Миши вновь взревел и унёс мальчика в город.
— Яхонтовый мой… — шепчет бабушка и крестит уменьшающийся силуэт внука, — сбереги его, Господи.
Бросив все дела, бабушка пошлёпала к соседям.
— Сонечка, да как же так? Он ведь так любит тебя, так любит с самого детства! Дай ему шанс, страдает ребёнок.
— Нет у меня к нему чувств, — возражает Соня, — да и не очень хороший человек ваш Миша, уж извините, говорю как есть. Вы многого не знаете и знать не хотите. Он на скользкой дорожке. Мне хорошие мальчики нравятся.
— Миша мой не хороший? — захлёбывается бабушка. — Да он святой мальчик, он для тебя и горы свернёт! И для меня!
— Много свернул уже? Слышу я иногда как он с вами общается. Не обижайтесь, но Миша не пара мне.
Видит Соня, что у Мишиной бабушки аж зрачки сузились от злости:
— Ну и сиди! Потом локти себе пооткусываешь!
***
— Ой, Мишенька! Беда, какая беда! — влетает бабушка без стука в его комнату. — Мать твоя звонила, им окна выбили и пакетов накидали в квартиру, а в пакетах тех не что иное, как человеческие отходы!
Миша быстро прячет в ящик стола какие-то пакетики, в них что-то белое, как мука. Вытирает лезвие складного ножа изнанкой футболки.
— Так им и надо. Мать тоже мне… Бумеранг словили.
— Что же ты говоришь такое? Это же родня, дочь моя!
— Тебе может и дочь, а мне никто. Ничего не хочу знать о них.
— И фары им на машине побили, ох, что делается, ну и времечко…
— Новые сделают, — возражает Миша.
— А что там у тебя, Миша? Что за пакетики ты спрятал?
— Это для урока химии в школе. Сказали соду принести, — тут же находится Миша.
— Аааа…
Едва бабушка, охая, выходит, Миша улыбается во весь рот — месть удалась. Так им!
***
1999 год. Ночь над посёлком. Соню провожает домой её парень. Идут голубки, воркуют и не догадываются о том, что за ними давно следят. Прощались они всегда на перекрёстке — парню дальше идти, а Сонин дом вот он, пройти метров тридцать. Прошла она шагов двадцать, и вдруг раздался тихий и вкрадчивый голос. Отделился силуэт от невидимого в темноте забора.
— Ты ведь понимаешь, что он в жизни ничего не добьётся?
Соня похолодела от неожиданности.
— Кто здесь? Миша, ты что ли?
— Я. Прогуляемся?
— Нет, не хочу. Поздно уже. Да пусти же!
Миша упорно преграждает ей путь. Соня оглядывается на своего парня, но уже не видать никого.
— Никто не сможет обеспечить тебе более достойную жизнь, чем я, — протягивает к ней руку Миша. — Ну?
— Отстань! Пусти или я кричать буду. Не нужны мне твои деньги, знаю я как ты их зарабатываешь — нар***ми!
— Соня, я люблю тебя! Ты будешь моей!
— Не подходи!
Миша набрасывается на неё точным движением, зажимает рот, но Соня успевает сдавленно взвизгнуть: «Ааааа!». Воровато оглянувшись, Миша утаскивает Соню через дорогу.
— Мне… Никто… Не отказывает… Запомни это.
Соня придавлена к траве. Миша — на ней. В глазах его пляшут бесы.
— Ну почему ты такая, почему?!
— Слллвавае… вававай…
— Что? Ладно, говори, не кричи только, а то убью, — предупреждает Миша и чуть разжимает Соне рот.
— Слезай с меня, Миша, ты понимаешь, что тебе за это тюрьма светит? Слезай, прошу… Ну не люблю я тебя, мне правда жаль!
Миша пыхтит, не решаясь. Ему больно, обидно, он не может избавиться от этой любви. И тут ему прилетает кулаком в затылок. Парень Сони вернулся на крик. Миша не растерялся — нож блеснул в темноте… Воткнулся нож юноше в ногу. Мише дали два года условных — бабушка похлопотала о том, что это было превышение самообороны.
***
— Мишенька, что с тобой? Господи, что они с тобой сделали… Где был ты? Ях-х-х-онтовый мой…
Бабушка пятится, натыкаясь на стены. Миша грязный, с запахом, вид невменяемый.
— Деньги нужны. Дай денег. Чего стоишь?!
— Так нет денег почти, Мишенька… Пенсия через три дня…
— Врёшь!
Миша, шатаясь, ходит по дому, ищет ценные вещи. Летит посуда на пол, срываются покрывала с диванов, двигается мебель, книги выбрасываются из шкафов… Бабушка в несколько подходов пытается повиснуть у него на плечах, но Миша грубо сбрасывает её, роется в шкатулках, на полках, рыщет везде. Забрав всё золото и деньги, Миша уходит. Бабушка плачет на полу. Теперь не раньше, чем через две недели ждать Мишеньку…
***
Прошло ещё два года. За это время Миша несколько раз побывал в реабилитационных центрах, куда его силой запихивала бабушка — не своей силой, а при помощи специально обученных людей. Миша оттуда благополучно сбегал. А ещё гепатит у Мишеньки, бабушка жалуется матери Сони, просит совет…
— Залюбила я его, конечно, но и время ещё такое выпало… Жернова. Что делать теперь?
Мать Сони молчит, глаза прячет.
— А Соня ваша как в городе устроилась? Не видно её. Муж хороший у неё?
— Всё хорошо у них, работают, обживаются. Соня счастлива.
— Ну и слава Богу. Ох, Господи…
В один день нагрянула к ним с обыском милиция. Миша дома был. Всё пакетики эти, будь они прокляты… Посадили Мишу на пять лет за распространение гадости. Бабушка самозабвенно носила ему передачки и плакала, ждала домой.
***
Вышел Миша. Стал жить отдельно от бабушки, в той квартире, что они раньше сдавали — сам пожелал. Эпопея с на***ками прошла, да другая беда себя ждать не заставила — пьянки. Вламывался он к бабушке в любое время дня и ночи с требованием дать на опохмел. Бил бабушку, не щадил. Она одна могла терпеть его выходки… А Миша и не мальчик уже — взрослый мужик. Выглядит неважно, потрёпанный, опустившийся. Бабушке больно на это смотреть, вот как жизнь может сломать человека. Разве виноват он, что не хватило ему воли выстоять? Слабый мальчик, невезучий, бедненький…
А бабушка тоже не молодела, дряхлость наступала хочешь или нет. Силы убывали, от нервов давление, боли в сердце. А какой покой с Мишенькой? Один раз заявился к ней Миша до того невменяемым, всё крушить начал, дверь в комнату, где бабушка заперлась, напролом брал… И поняла бабушка, что всё — не может она так больше.
— Слезайте с меня, дядя Миша… Знать я вас больше не хочу… Всё… Хватит с меня. Слезайте…
Вызвала бабушка милицию и слушала за дверью, прижимая к себе новую таксу, как скручивают её Мишеньку. Слёзы катятся, сердце стучит… Положила дрожащую ладошку на дверь, а Миша кричит, вырывается…
— Прости меня, не уберегла я тебя, не сумела как надо вырастить… Прости, яхонтовый…
