Тишину в квартире разрезал на части тягучий, противный звук — шипение очередной жестяной банки, которую брат вскрывал уже третью за день. Катя прижалась лбом к холодному стеклу окна, наблюдая, как снежный вихрь за окном пожирает очертания готовящегося к вечеру мира. Это была не метель, а настоящая стена, белая и безжалостная, и Кате казалось, что если она шагнёт в неё, то исчезнет навсегда. И, возможно, это было бы к лучшему.
— Мамуль, а нельзя ли кого-нибудь другого послать к тёте Лиде? — голос её прозвучал глухо, будто из другой реальности.
Женщина, лихорадочно утрамбовывающая вещи в дорожную сумку, вздохнула с раздражением. Её пальцы нервно перебирали ремешки и замки.
— Ты хоть представляешь, о чём говоришь? Она мне заменила мать. Я не могу просто бросить её одну в такой ситуации. Ты же не одна остаешься, с Артёмом.
— Вот именно. С Артёмом, — Катя не оборачивалась, чтобы мать не увидела предательскую влагу на её глазах.
— Значит, все каникулы я в заточении с ним? Целых две недели?
— Господи, да что он тебе сделал-то? Он старше, а, значит, поумнее тебя будет. Ты тоже уже не ребенок, а боишься его хуже ляльки!
Поднажав, мать резко застегнула молнию сумки. Катя почувствовала, как по спине пробежал холодок. Оставаться одной с братом… который ее ненавидит, а мать тем временем не хочет ничего замечать… Она украдкой бросила взгляд на книжную полку, на толстый том в потёртом кожаном переплёте. Там, между страниц о далёких путешествиях, лежал её билет в другую жизнь. Или, по крайней мере, так ей казалось.
Тем временем к окну, на котором сидела Катя, порывисто подошла мать и сунула ей в руку несколько купюр.
— Основные деньги лежат в шкатулке, в книжном шкафу. Артём в курсе. А это… это тебе. На самый крайний. Ты у меня рассудительная.
Катя лишь кивнула, продолжая смотреть на книгу и сжимая в ладони деньги, но мать, словно уловив её мысль, вдруг потянулась к той самой книге. Девочка хотела что-то сказать, подернувшись вперед, но не успела. В следующее мгновение у матери в руках уже был конверт, спрятанный до этого между страниц.
— Откуда это у тебя? Этому письму сто лет! — в её голосе мамы прозвучала тревога.
Катя оживилась и почувствовала, как вспыхнули щеки.
— Мам, а я могла бы поехать… к отцу… пока тебя нет… — выдохнула она, но от выражения лица мамы земля, а вместе с ней и наивные фантазии, стали уходить из-под ног.
Вера горько усмехнулась и, сунув конверт обратно в книгу, бросила:
— К какому отцу? Думаешь, он тебя с распростёртыми объятиями ждёт? Может, его там и след простыл, по этому адресу. — Она взвалила сумку на плечо и прошла в коридор, к обуви. — Слушай, мне некогда. Уже бежать пора. Вернусь — поговорим. Номер тети Лиды я оставила в записной книжке, но звони только в крайних случаях.
Дверь захлопнулась, оставив в прихожей гулкую пустоту. Почти сразу же из своей комнаты возник Артём. От него пахло перегаром и чем-то едким.
— Ну что, сестрёнка, мамаша свалила. Теперь ты у меня под крылом, — он лениво зевнул, но в его глазах плясали колкие огоньки. — Кстати, сколько она тебе карманных баблишек подсунула?
— Деньги в шкатулке, — буркнула Катя, пытаясь проскользнуть в свою комнату.
Но он преградил ей путь.
— А я про те, что на «крайний случай». Думаешь, я не слышал? Не рекомендую меня обманывать.
— Тебе их не видать!
— Ах ты ж!
Катя ловко нырнула ему под руку и закрылась в своей комнате на щеколду.
В тот вечер в квартире грохотала музыка, смех его друзей резал слух, а воздух стал густым и липким от чужих духов и алкоголя. Запершись в комнате, Катя на ощупь собрала рюкзак. План был безумным — завтра же с утра добраться до того адреса, что был указан на пожелтевшем конверте. Куда угодно, лишь бы подальше от этого безумия.
Она только начала дремать, когда дверь с треском распахнулась. На пороге стоял Артём с какой-то девушкой.
— Освобождай помещение, тут нам с Катей нужно поговорить, — бросил он, и в его глазах не было ни капли родственного тепла, только холодная, стеклянная пустота.
Следующие секунды промелькнули как в кошмаре. Его железная хватка, толчок в спину, хлопок двери перед носом. Она очнулась на холодном бетоне подъезда, прижимая к груди рюкзак. Из-за двери донёсся его хриплый, пьяный смех: «Проваливай, крысёныш!»
Слёзы текли по щекам сами собой. Была ночь! А она сидела на ступеньках, поджав босые ноги и обнимая зимние сапоги, когда над ней раздался голос:
— Чего на полу-то мёрзнешь?
Перед ней стоял мужчина в объемной куртке. Лицо показалось знакомым и, проморгавшись от слез, Катя узнала его — уже давно они жили в одном подъезде, но мужчина пропадал на несколько лет.
— Брат выгнал, — шмыгнула она носом.
— А мать?
— Уехала.
— Надолго?
— Недели на две.
Мужчина покачал головой.
— Ну и дела. Вставай, простудишься. Заходи что ли ко мне , хоть обогреешься. Я твой сосед, Игнат. Помню тебя ещё совсем малявкой.
Его квартира была пустой и пыльной, пахла одиночеством и вчерашней едой. Пока он разогревал на плите макароны с тушёнкой, Катя, оглушённая тишиной и внезапным участием, выложила ему свой отчаянный план — найти отца по адресу на конверте.
Игнат хмыкнул, ставя перед ней тарелку:
— Горячку не пори. Ночь переждёшь, а утром видно будет. У меня тоже брат был — ураган, а не человек. Знаю, каково это.
Он постелил ей на старом диване, и та ночь стала для Кати границей между двумя жизнями. Она проваливалась в странные сны, убегая от стеклянных глаз брата, а просыпалась — в тихой, неуютной, но безопасной квартире напротив.
Так началась их странная дружба. Она приходила к нему, когда дом наполнялся пьяными голосами. Он молча слушал её, а иногда рассказывал обрывки своих историй — о скитаниях, о потерях, о том, что у него «была семья, да уплыла». Он стал её тихой гаванью, якорем в бушующем море её жизни.
А потом случилась последняя капля. Артём, не найдя шкатулку с деньгами, устроил ей настоящий допрос, с криками и угрозами. Его рука занеслась для удара, но Катя, сердце которой било в набат, резко дёрнулась, вывернулась и выскочила в подъезд.
— Уйдёшь — обратно дороги не будет! — проревел он ей вслед.
— Мама вернётся, и тебе несдобровать! — крикнула она в ответ, уже подбегая к знакомой двери.
— Чтоб духу твоего тут больше не было! — это были последние слова, которые она услышала от брата.
Дверь Игната открылась ещё до того, как она постучала. Он посмотрел на её заплаканное лицо, на крошечный рюкзак с её пожитками, и без слов отступил, пропуская её внутрь.
— Всё, я не могу туда вернуться, — выдохнула она, чувствуя, как с плеч спадает тяжёлый груз.
Он кивнул, его взгляд был серьёзным и понимающим.
— Значит, не надо. Останешься тут, пока мать не вернётся. А там… там видно будет.
И он закрыл дверь, за которой остался не просто шумный брат, а целая эпоха страха и одиночества. За этой дверью начиналось что-то новое. И, впервые за долгое время, Катя почувствовала, что это «новое» может быть не таким уж и страшным.
***
Игнат очнулся от чужого всхлипа, прорвавшегося сквозь тонкую стену сна. Он лежал неподвижно, вглядываясь в потолок, утопающий в предрассветной тьме. Этот плач был знакомым, горьким, как дым от осенних костров. «Неужели Катя снова?..»
Последние дни он жил в состоянии тягостной раздвоенности. Этот город, пропитанный памятью о старых ошибках, давил на плечи. Полгода на воле после последней «ходки» — не срок, чтобы отдышаться. Бывшая жена, ушедшая, не дождавшись, давно стерла его из своей жизни. План был простым и ясным, как сибирский воздух: уехать к старому товарищу, затеряться в бескрайних просторах, начать всё с чистого листа. Но тут эта девочка… Словно подкидыш на пороге, заставивший усомниться в собственном побеге. Жалко её было до боли в сердце, но и страх связываться грыз — бывшему зеку любое внимание к чужому ребёнку могли вывернуть против него самого.
В дверь его комнаты постучали робко, почти неслышно.
— Дядя Игнат, я знаю, вы уезжаете. Чемодан ваш видела. Возьмите меня с собой. Мне тоже нужно… к отцу. Вот адрес.
Она протянула ему смятый листок, и Игнат тихо присвистнул, ощущая, как его тщательно выстроенные планы рушатся одним её взглядом.
— Не могу я тут оставаться. Артём совсем озверел, а мать… мать хватится меня, только когда надо будет обед приготовить и квартиру убрать. Вы меня только до до его поезда довезите, а дальше сама! — голос её дрожал от отчаяния.
— Катя, да ты в своём ли уме? А если меня потом обвинят в твоем похищении! — попытался он возразить, но она смотрела на него своими огромными, ясными глазами, полными слез, и он сдался. — Ладно, не бросать же тебя в беде. Отец-то… он знает, что ты едешь?
Девочка кивнула слишком быстро, и отвернулась к окну. Ложь застыла в воздухе между ними густым, невысказанным словом. Она должна была найти его, во что бы то ни стало.
— Спасибо, дядя Игнат! Спасибо! — выдохнула она, и в её голосе зазвучала надежда.
— Отцу позвони, предупреди, — устало произнёс он, хотя уже понимал, что этого звонка не будет.
В плацкарте пахло варёной картошкой, колбасой и пылью, за окном в сумеречном свете проплывали призрачные силуэты заснеженных полей. Кате было тепло и почти спокойно; сердце то замирало, то бешено колотилось в груди от одной мысли: скоро она увидит его. Каким он окажется? Обрадуется ли?
Игнат, не в силах отпустить её одну в неизвестность, взял билеты до самого города, где жил отец Кати. Решил, что там уже, по приезду, сразу отправится дальше. Пока она спала, её сон был тревожным, а с верхней полки выскользнул и упал на стол смятый листок. Игнат поднял его и невольно прочёл:
«Дорогая Вера, с Днём Рождения. Желаю счастья. Жаль, всё так глупо получилось. Целуй за меня дочку. Пока».
Он аккуратно сложил письмо и, дождавшись, когда Катя проснётся, протянул ей.
— Прости, не хотел читать. Это… от него?
Девочка молча кивнула.
— Скажи честно, ты ему звонила? Он тебя ждёт?
Она опустила голову.
— Нет. Я только адрес знаю. И никогда его не видела.
Игнат с силой выдохнул.
— Господи, ну я и дурак! А ты уверена, что он там ещё живёт?
— Нет… мама говорила, что он мог уехать. Но я чувствую, он бы меня защитил! Он бы не дал меня в обиду! — в её голосе звучала отчаянная вера.
Игнат лишь покачал головой, глядя, как она бережно прячет тот клочок бумаги. И вдруг его с неожиданной остротой пронзила мысль о собственной несостоявшейся жизни. Не сверни он тогда на кривую дорожку, была бы у него семья. И дочка… наверное, такая же, как эта.
Добравшись до города, они потратили ещё день на поиски. Старая квартира по указанному адресу оказалась чужим порогом, за которым жили незнакомые люди. Сосед, случайно подслушавший их разговор, пожалел девочку и, покопавшись в записной книжке, нашёл новую зацепку — деревню, куда Игорь, по слухам, уехал к матери «за вдохновением».
Добирались до глухой деревни на тряском автобусе. Бабка, высохшая, как прошлогодняя трава, встретила их на пороге своего ветхого дома с подозрением:
— Денег не дам! Надоели уже, трясите с него в городе!
— Мы не за деньгами, — тихо сказала Катя. — Я… ваша внучка.
Женщина ахнула, вглядываясь в её лицо, и впустила в дом. Накормив их щами, она долго и безнадёжно рассказывала о сыне — талантливом, но слабом, не нашедшем себе места в жизни, вечном искателе призрачного счастья.
— Бабушка, а где он сейчас? — не выдержала Катя.
— Ох… адресок был, только не знаю, актуален ли…
Игнат, молча слушавший, наклонился к девочке и прошептал:
— Зачем тебе такой отец, а? Раз не видел ни разу?
— Дядя Игнат, я чувствую, всё будет хорошо, — с твёрдой, но наивной верой ответила она.
Новый адрес привёл их в безликую панельную пятиэтажку на окраине. Часы показывали половину шестого вечера, когда они поднялись на нужный этаж. Долго стучали в дверь, пока из-за неё не раздался сиплый, раздражённый голос:
— Кого чёрт принёс?..
На пороге стоял исхудавший мужчина с помятым, невыспавшимся лицом. От него пахло перегаром и затхлостью.
— Вы Игорь Савельев?
— Да. Вы по поводу интервью? Не договаривались…
— Мы по личному делу. Можно войти? — шагнул вперёд Игнат.
Квартира была погружена в полумрак и беспорядок. Сдвинув пустые банки со стола, Игорь жестом предложил сесть.
— Вы помните Веру? — спросила Катя, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— Веру Савченко? — он нахмурился, пытаясь вспомнить. — А, эта… повариха? Ну было дело, давно. Пару раз встретились, а потом она заявила, что беременна. Ребёнок мне был не нужен, пришлось расстаться. Мало ли от кого…
Он вдруг спохватился, взглянув на Катю.
— А вы к чему это?
— Я ваша дочь. Дочь той Веры.
Мужчина замер, и по его лицу пробежала гримаса, в которой было больше брезгливости, чем удивления.
— И что? Чего ты от меня хочешь?
Мир рухнул в одно мгновение. Катя вскочила и, не помня себя, выбежала из квартиры. Игнат нагнал её на улице. Она плакала, рыдания разрывали её на части, слёзы текли ручьями по побелевшим щекам.
— Я жить не хочу, дядя Игнат! Почему я никому не нужна? Я нашла его и тут же потеряла!
— Стой, Катя! Не говори ерунды. Жизнь — она, как маятник: бьёт с одной стороны, милует с другой. Ты ещё ребёнок, а впереди вся жизнь. Судьба таких, как ты — смелых и упорных — не обижает. Обязательно будет у тебя и счастье, и любовь.
— Позвоните маме, пожалуйста, — всхлипнула она, обессиленно опуская голову. Ведь она уже вернулась домой и, наверное, с ума сходит.
Вера примчалась первым же авиарейсом. В аэропорту, не обращая внимания на окружающих, она схватила дочь в охапку и не отпускала долгие минуты, беззвучно раскачиваясь вместе с ней. Она была осунувшейся, посеревшей от бессонных ночей, но в её объятиях была вся вселенная.
— Доченька… что же ты не позвонила? Я с ума сошла! В милицию уже собралась… — она отвела Катю на шаг, внимательно вглядываясь в её лицо, а потом её взгляд упал на Игната, стоявшего поодаль.
— Он… он к тебе не приставал?
— Нет, мам. Он… он добрейшей души человек. Получше моего «отца». Вот за кого тебе нужно было замуж выходить.
— Ох, дочка… — только и смогла выдохнуть Вера.
Самолёт набирал высоту, и закатное солнце заливало салон алым светом. Где-то внизу, на земле, оставался Игнат, у которого теперь была своя дорога — к другу, к работе, к новой, честной жизни. Он обещал писать.
— Прилетим, я сразу же отдам Артёма в ту клинику, о которой говорила. Он сейчас у тётки. Дочка, он больше никогда тебя не тронет. Прости, что я… что я не замечала, — голос Веры дрогнул.
— Ничего, мам. Прорвёмся. Главное, что мы вместе, — тихо ответила Катя, глядя в иллюминатор на уплывающие вниз облака.
Спустя несколько месяцев пришло письмо. Конверт был шершавым на ощупь, а почерк — неуверенным, но твёрдым. Катя представила его лицо — иссечённое морщинами, с вечно печальными и такими понимающими глазами. Он писал, что устроился, работа есть, крыша над головой — жить можно. И что для счастья, оказывается, нужно не так уж и много. Она перечитала письмо ещё раз, прижала его к груди и подошла к окну. За стеклом кружились первые осенние листья, но на душе у неё было светло и спокойно. Дорога домой оказалась длиннее, чем она думала, но она наконец его нашла. Не того, призрачного отца из детских фантазий, а тот тихий, надёжный причал, который всегда ждал её впереди. И она села за стол, чтобы написать ему ответное письмо.
