— Хороший пёсик, хороший… — приговаривала Ольга, обходя его, и желая хотя бы ласковым тоном успокоить его возбуждение и засвидетельствовать свою миролюбивость.
Она как раз завершала последний круг утренней пробежки: оставалось лишь пересечь мостик в устье пруда, когда внезапное препятствие нарушило все её планы.
На подходах к мосту стояла немецкая овчарка, и её намерения оставались загадкой. Окрестности были пустынны, и нигде не было видно хозяина. Вероятно, собака потерялась — не настолько давно, чтобы утратить чувство собственного достоинства, но всё же достаточно, чтобы отчаяться и прекратить поиски. Пес словно размышлял о том, что ему предпринять и каковы его шансы на выживание в условиях стремительно приближающейся зимы.
Опасаясь, что вид бегущего человека спровоцирует овчарку на агрессию, Ольга сбавила темп, а затем и вовсе перешла на шаг. Должно быть, за неимением других объектов для наблюдения, пёс краем глаза отслеживал её перемещение, но без особого интереса — так, скорее, для порядка.
— Хороший пёсик, хороший, — повторяла Ольга.
Успешно обойдя собаку и проникшись к ней симпатией за её сдержанность, женщина осмелела и, оглянувшись, поманила её рукой, мол, иди за мной.
И вот тут-то пёс стронулся с места, в то время как сама Ольга опешила. Собака подошла к ней, деловито обнюхала и направилась к мосту. Ольга с облегчением вздохнула, наивно предположив, что его заинтересовали люди на том берегу, однако пёс не обратил на них никакого внимания. Взбежав на мост, он оглянулся, словно спрашивая: «Ну, ты идешь?»
И тут Ольгу с ужасом осенило: пёс признал в ней хозяина (для этого он и обнюхивал её, чтобы запомнить в случае нужды).
К тому времени она уже окончательно остыла и начинала замерзать: воздушные ванны хороши, пока бежишь. Перейдя мост, Ольга свернула направо, в густые заросли у речного берега, чтобы сделать зарядку, но пёс, трусивший впереди, в очередной раз оглянулся, заметил её манёвр, развернулся и помчался наперерез.
Тут уж ей стало не до упражнений: нужно было срочно придумать, как избавиться от нежданного спутника, и она медленно побрела в сторону дома. Как же она раскаивалась в своём опрометчивом жесте, которым «приручила» этого пса!
Спасение пришло неожиданно: откуда ни возьмись послышался громкий лай, и Ольга увидела огромного добермана, который, подобно собаке Баскервилей, нёсся в их сторону. К счастью, она догадалась, что объектом его внимания — если не сказать восторга — была вовсе не она, а «её» пёс. Доберман-девочка начала носиться вокруг овчарки в неистовом вихре, то и дело задирая его, подталкивая боком и пуская в ход все прочие женские уловки из своего арсенала. Но, что удивительно, «её» пёс сохранял олимпийское спокойствие.
Вероятно, это был хорошо обученный пёс: он точно знал, как надлежит вести себя воспитанной овчарке, и не терял присущего его породе величавого достоинства. Но собака не унималась: она продолжала носиться вокруг с громким лаем и, налетая, уже откровенно пихала его в бок. Пёс же лишь огрызался:
«Гав-гав!» («Отстань»).
Но это не помогало! Видно, давно этой собаке не встречался такой статный красавец.
«Гав-гав» («Отцепись!») — рявкнул пёс, уже теряя терпение, но всё ещё не роняя достоинства.
Предупреждение не подействовало: собака явно вошла в раж — не каждый день выпадает шанс порезвиться с таким достойным кавалером.
Однако всякому терпению, даже олимпийскому, рано или поздно приходит конец. И пёс не выдержал: он принялся гонять это исчадие ада, это воплощение наглости, навязчивости и кокетства (вот уж поистине «гремучая смесь» для любого уважающего себя джентльмена!). Он решил преподать урок, который запомнился бы надолго, но собака ловко увёртывалась, и её длинные ноги мелькали среди деревьев.
И вдруг Ольгу осенило. «Час пробил!» — пронеслось в её голове.
Осознав, что выпала из поля зрения пса, она решила немедленно спасаться бегством. Однако бежать вперёд или в обход было бы опрометчиво: попадись она на глаза псу, он бы мгновенно опомнился.
Ольга развернулась и что есть духу помчалась обратно к мосту. За лесом ей предстояло пересечь открытое пространство пляжа и лишь затем — если удастся избежать погони — скрыться в тех самых прибрежных зарослях, где она и собиралась «поразмяться».
Манёвр удался — погони не последовало, и, пробежав по тропинке, скрытой среди деревьев, Ольга свернула с неё и наконец приступила к зарядке.
Вздох облегчения, сам собой вырвавшийся из её груди, снял напряжение последних минут, и она по-настоящему наслаждалась вновь обретённой свободой.
Но как же обманчивы бывают наши победы! Они лишь кажутся нам реальными от сильного желания — словно миражи в пустыне. Стоит только поверить в успех, как в одно мгновение это убеждение рушится.
Внезапно послышался странный шум, и, внутренне содрогнувшись, Ольга застыла в дурном предчувствии. «Опровержение», высунув язык, на всех парах мчалось по тропинке: то ли пёс нашёл её по следам, то ли, обежав уже знакомые по их совместной «прогулке» окрестности, вспомнил, что она собиралась свернуть именно сюда, и поспешил обследовать новую территорию.
Завидев Ольгу, пёс не только не сбавил скорость, но, казалось, пришпорил себя ещё сильнее. Ужас охватил женщину, и сердце ушло в пятки. За те несколько мгновений, что пёс преодолевал расстояние между ними, она успела не только мысленно попрощаться с жизнью (деваться было некуда, а его стремительность говорила скорее о намерении растерзать, чем о нежных чувствах), но и смириться с таким концом, ибо неизбежность, как известно, творит чудеса. От безысходности Ольга даже сделала вид, что совсем не удивлена его появлением, и, словно ни в чём не бывало, продолжила свои занятия.
Пёс подлетел почти вплотную и, резко затормозив, тяжело дыша, уставился на неё своими ясными глазами, словно требуя немедленного отчёта за внезапное исчезновение.
— Ну всё, всё, — пробормотала Ольга, почти не глядя на него и всем своим видом показывая, что всё идёт своим чередом: она делает зарядку и вовсе не собиралась ускользать. Мол, сам виноват, что замешкался, флиртуя с незнакомкой — к лицу ли воспитанному «джентльмену» заводить случайные связи?
Пёс всё ещё тяжело дышал, и от этого всё его тело ходило ходуном. Он долго стоял рядом настороже, словно боясь вновь упустить обретённого «хозяина», но мало-помалу его дыхание успокоилось и, усыплённый монотонными, раз за разом повторяемыми движениями Ольги, он, похоже, сообразил, что это занятие надолго. Отойдя в сторонку, он улёгся на кучку пепла от старого кострища. Вскоре он согрелся, и глаза его закрылись.
Время от времени пёс вздрагивал, и один глаз резко открывался — словно распахивалась форточка, — чтобы удостовериться, что Ольга на месте. Но постепенно сон окончательно сморил бедолагу, и лишь изредка, с видимым усилием, приоткрывалась щёлочка глаза: пёс всё ещё контролировал её — как фигуру, заслонившую свет.
«Если он заснёт, мне придётся околеть на месте. Ведь сбежать нельзя: ещё одна попытка — и он не простит», — крутилось в голове у Ольги.
Мешкать было опасно, и она стала медленно, демонстративно натягивать ветровку. В очередной раз приоткрыв глаз, пёс верно расценил её намерения и, как ни сладко ему спалось, тут же вскочил и насторожил уши.
Ольга решила пройтись вдоль берега: это не давало собаке заснуть и одновременно давало ей тайм-аут на раздумья. Пёс бежал неподалёку, как бы сопровождая её, но на расстоянии: то одна, то другая травинка привлекала его внимание.
Когда он надолго застревал в зарослях, Ольге ничего не оставалось, как покорно ждать его. Но вот, окончательно замерзнув, она решила слегка пробежаться. Это не был бег в полном смысле — лишь жалкая попытка согреться, но худшие опасения оправдались: пёс замешкался, Ольга вышла из его поля зрения, и он расценил это как повторный побег — «рецидив» со всеми вытекающими последствиями.
Вероятно, глубоко оскорблённый этим, как он полагал, «предательством», пёс бросился вдогонку, забежал вперёд и, преградив ей путь на узкой тропинке, яростно залаял, явно пытаясь донести до неё всю глубину её морального падения.
«Так не поступают! Это предательство! Даже мы, собаки, не способны на столь низкий поступок. А вы, люди, с лёгкостью предаёте и нас, и друг друга. У вас от преданности до предательства — всего один шаг».
Он был не только оскорблён, но и глубоко расстроен и, похоже, не знал, что делать: ему так хотелось обрести дом и друга, но разве друг способен на предательство?! И в ярости пёс выплёскивал лаем на Ольгу всю горечь и презрение своей обманутой собачьей души.
И вот в тот самый момент, когда ситуация зашла в совершеннейший тупик — словно зависла в воздухе давящим, неразрешённым аккордом, — сам Господь, должно быть, поспешил ей на выручку. Неожиданно на другом берегу реки залаяла собака, и пёс насторожил уши, хотя с места не сдвинулся, продолжая яростно и заливисто лаять на Ольгу. Однако и собака на том берегу не унималась. И вдруг этот пёс, до этого не реагировавший ни на что, вероятно, осознав бесперспективность дальнейшей конфронтации, счёл этот новый вызов достойным поводом отступить и потрусил к висячему металлическому мостику, то и дело оглядываясь и полаивая, словно делая последние предупреждения. «Только посмей уйти!» — казалось, звучало в его лае. В его тоне явственно слышалась угроза — своего рода ультиматум.
Всё это время Ольга была вынуждена стоять по стойке «смирно» и уже успела продрогнуть, но тем не менее верно оценила ситуацию. Понимая, что в её распоряжении лишь несколько десятков секунд, она решила действовать ва-банк. Бежать вперёд или назад было нельзя: там он будет искать её в первую очередь. Налево, вниз — мосток, по которому он побежал, направо — взгорок, хорошо видимый с моста. Других путей не было. И она со всех ног — лишь пятки сверкнули — рванула вправо, вверх по склону, каждую секунду ожидая нападения сзади и оценивая неутешительные шансы впереди. Неизвестно, кто бы смог догнать её в таком рывке, но от собаки не убежишь: она настигнет в несколько прыжков. Ольга чувствовала себя жертвой из фильма ужасов, чему в немалой степени способствовало злосчастное стечение обстоятельств, какое обычно выстраивают в киносценариях, но в её случае сложившееся само собой.
Ей предстояло пересечь перекрёсток и скрыться в лесопарке. Но, как на зло, машины неслись по дороге нескончаемым потоком, а опушка лесопарка, словно по закону подлости, оказалась редкой: не один десяток метров пришлось бы бежать по открытой местности — по кочкам и буеракам, рискуя каждую секунду подвернуть ногу. И всё это снова на виду. «Хорошо ещё, что всё это происходит наяву, — мелькнуло у неё на бегу. — Во сне в таких ситуациях ноги словно прирастают к земле».
Но даже скрывшись в лесу, Ольга не почувствовала себя в безопасности: ей казалось, что лесопарк, прежде казавшийся таким густым, теперь просматривался насквозь, будто гребень с редкими зубьями.
Добежав до противоположной опушки, она вдруг остановилась как вкопанная: выйти из укрытия оказалось выше её сил. Всё время чудилось, что пёс где-то рядом, что он «всюду» и непременно выследит её своими печальными, укоризненными глазами. Лишь инстинктивный страх перед погоней буквально вытолкнул её из леса. Овчарки нигде не было видно, хотя она мерещилась Ольге со всех сторон.
Уже оказавшись в квартире и заперев за собой дверь, она всё ещё не могла поверить в своё чудесное спасение и время от времени внутренне вздрагивала от ощущения притаившейся где-то опасности.
Когда же волнение от пережитого улеглось, ситуация неожиданно предстала перед ней в ином свете, и Ольге до боли стало жаль этого верного, заранее преданного и такого неприкаянного пса, преподавшего ей столь памятный урок верности: «Раз уж позвала, так не отрекайся, не обманывай чужих надежд. Одним словом — не предавай!»
От нахлынувших чувств к горлу подступил ком, дыхание перехватило, и слёзы сами собой покатились из её глаз.
