— Алло, Даша? Я тут смотрела передачу, там говорили, что сливочное масло детям до трёх лет вообще нельзя. Ты что, Мишутке в кашу добавляешь?
Я зажмурилась и медленно досчитала до пяти. Половина восьмого утра. Третий звонок за сутки. Вчера звонила в обед — уточняла, поливаю ли я фикус. Позавчера — интересовалась, какого цвета я купила колготки Мише.
— Марина Константиновна, доброе утро. Масло добавляю, педиатр разрешил.
— Ну, педиатры сейчас молодые, необразованные… А ещё хотела сказать: у вас на балконе белье висит уже третий день. Некрасиво как-то, соседи что подумают?
Я посмотрела на телефон. Как она узнала про белье? Ах да, живет в соседнем доме, окна напротив. Значит, в бинокль смотрит.
— Марина Константиновна, это сохнет детское одеяло, его нужно долго сушить.
— Да ладно, какое одеяло! Я вижу — трусы там какие-то… Слушай, а ты Артёму котлеты сегодня делала? Он вчера такой худой пришёл, прямо страшно смотреть.
Артём мой — её сын, мой муж — весит девяносто килограммов при росте метр семьдесят пять. Худой, ага.
— Делала, — коротко ответила я, наливая себе третью за утро чашку кофе.
— А из чего? Только не говори, что из магазинного фарша! Там одна химия, я по телевизору видела…
Я молчала, размешивая сахар. Миша ковырялся в тарелке с кашей, Артём застыл над газетой, делая вид, что не слышит разговора. Трус.
— Марина Константиновна, извините, мне пора собирать ребёнка в садик.
— Ой, подожди, ещё забыла сказать! Ты шторы когда стирала последний раз? А то я смотрю — какие-то серые стали…
Что-то внутри щёлкнуло. Тихо, почти беззвучно — как лопается натянутая нитка.
— Марина Константиновна, — я говорила медленно, будто разжёвывала каждое слово. — Шторы я стирала в субботу. Масло в кашу кладу по рекомендации врача. Котлеты делаю из того фарша, который сама прокручиваю. Фикус поливаю раз в неделю, он не завял. Белье на балконе висит, потому что оно сохнет. И знаете что? Всё это — наша семья, наш дом, наша жизнь. Пожалуйста, оставьте нас в покое.
В трубке повисла тишина. Артём уронил газету. Миша перестал колотить ложкой по тарелке.
— Ты… ты что себе позволяешь? — голос свекрови дрожал от возмущения. — Я о вас забочусь, переживаю, а ты…
— Я ценю вашу заботу, но нам нужно личное пространство. До свидания.
Я нажала отбой. Руки тряслись. Артём смотрел на меня так, словно я только что призналась в государственной измене.
— Даш, ты чего? Это же мама…
— Именно. Твоя мама. Может, позвонишь ей и объяснишь, что семья — это не филиал её квартиры?
Он растерянно моргал, и я вдруг поняла: не позвонит. Не объяснит. Потому что так удобнее — держаться в тени, пока две женщины выясняют, кто главнее.
Остаток дня прошёл на удивление спокойно. Ни одного звонка. Я даже успела выпить кофе горячим, а не едва тёплым, как обычно. Вечером Артём молчал, уткнувшись в телефон. Миша капризничал — видимо, чувствовал напряжение.
На следующий день тоже тишина. И еще день. Я ловила себя на мысли, что постоянно проверяю телефон. Неужели действительно ждала её звонка?
— Может, ей позвонить? — неуверенно спросил Артём на четвёртый день. — Просто узнать, как дела?
— Звони, — пожала я плечами.
Он набрал номер. Я видела, как менялось его лицо: сначала облегчение, потом недоумение, потом что-то среднее между виной и раздражением.
— Мам, ну хватит… Да нет, Даша ничего такого… Мам, это глупо… Ладно, созвонимся.
Он положил телефон на стол и потёр лицо ладонями.
— Она обиделась. Говорит, что раз мы хотим быть одни — пусть будет так. Больше не будет нам названивать и мешать жить. Сказала, что теперь поняла: никто в ней не нуждается.
Классика жанра. Показательная обида с привкусом жертвенности.
— И что ты ответил?
— Что ты не то имела в виду, просто устала…
— Артём, я имела в виду именно то, что сказала. Каждый день по три-четыре звонка — это слишком.
— Она волнуется!
— Она контролирует. Это разные вещи.
Мы не ругались — ссора предполагает эмоции, крик, хлопанье дверьми. У нас было хуже: холодное непонимание, каждый остался при своём мнении.
Прошла неделя. Марина Константиновна действительно не звонила. Артём стал задерживаться на работе, хотя я точно знала: никаких авралов там не было. Просто не хотел оказываться между матерью и женой. Проще уйти в сторону и подождать, пока само рассосётся.
Но ничего не рассасывалось. Тишина росла, как снежный ком.
Я готовила ужин, когда в дверь позвонили. На пороге стояла соседка тётя Вера, та самая, которая знает про всех всё и чуть больше.
— Дашенька, миленькая, — она заговорщически наклонилась ближе. — Ты извини, что вмешиваюсь, но… Марина-то ваша совсем плохая ходит. Встретила её третьего дня у подъезда — глаза красные, похудела вся. Говорит, с сердцем что-то…
У меня внутри всё оборвалось.
— С каким сердцем?
— Ну, она сама толком не объясняет, только рукой так махает… Думала, ты в курсе.
Тётя Вера ушла, я стояла на кухне, разглядывая недоваренные макароны. Сердце. Конечно, может быть блефом — Марина Константиновна умела добиваться своего разными способами. Но вдруг нет?
Я вспомнила, как год назад она лежала с давлением, и мы с Артёмом дежурили у её постели по очереди. Как она держала мою руку и шептала: «Спасибо, доченька, что ты у нас есть». А потом, через месяц после выписки, начала названивать с советами: «Ты Артёму таблетки от давления купила? А вдруг у него наследственное?»
— Маме плохо, — я почти не удивилась, когда Артём ворвался в квартиру на полчаса раньше обычного. — Я к ней заходил. Лежит, говорит, что сердце прихватывает.
— Врача вызывала?
— Отказывается. Говорит, зачем, всё равно никому она не нужна.
Я села на диван и закрыла глаза. Вот оно. Теперь я виновата не только в том, что оборвала её, но и в том, что свекровь заболела.
— Пошли к ней, — тихо сказала я.
Марина Константиновна открыла дверь не сразу. Когда всё-таки открыла, я испугалась: она действительно выглядела плохо. Осунувшееся лицо, синяки под глазами, сутулая спина.
— Зачем пришли? — она не посторонилась с порога. — Я же не звонила, не мешала вам жить.
— Марина Константиновна, давайте поговорим.
— О чём? О том, что я плохая свекровь, которая лезет не в своё дело?
— О том, что я сказала неправильно. Грубо.
Она качнула головой:
— Нет, ты сказала правду. Я действительно лезу… Просто привыкла. Когда вы с Артёмом поженились, мне казалось — теперь у меня две семьи, в два раза больше забот. А оказалось, что я просто надоела всем.
Мы сидели на её кухне, пили чай из старенького сервиза — того самого, из которого я впервые пила, когда Артём привёл меня знакомиться с мамой. Тогда мне было страшно, я роняла ложечку и не знала, куда деть руки. А Марина Константиновна подливала мне чаю и рассказывала, как Артём в детстве боялся грозы и прятался в платяной шкаф.
— Знаете, почему меня это всё задело? — я медленно размешивала сахар. — Потому что я сама боюсь. Боюсь оказаться плохой матерью, плохой женой, хозяйкой. Каждый ваш совет — это напоминание, что я чего-то не знаю, не умею, делаю не так.
— Я не хотела… — она запнулась. — Господи, Даша, я правда просто хотела помочь.
— Я понимаю. Но когда помощи слишком много, она превращается в давление.
Мы молчали. За окном гудел ветер, где-то внизу хлопнула дверь подъезда.
— Моя свекровь никогда мне не звонила, — неожиданно сказала Марина Константиновна. — Жила в другом городе, приезжала раз в год на неделю. И я думала: вот бы у меня была такая свекровь, которая рядом, которая поможет, подскажет… А когда сама ею стала, решила, что буду не такой холодной. Что буду рядом.
— И вы рядом. Но между «рядом» и «в каждом моменте жизни» — большая разница.
Она кивнула, и я увидела, как по её лицу скользнуло что-то похожее на понимание.
— А с сердцем правда плохо? — тихо спросила я.
— Соврала, — она виноватой улыбнулась. — Ну, немного приврала. Давление скачет, это да. Но я нарочно сказала соседке, думала… — она осеклась.
— Думали, я испугаюсь и прибегу с повинной?
— Глупо, да?
— Глупо, — согласилась я. — Но человечно.
Мы обе усмехнулись — и вдруг стало легче. Словно что-то сдвинулось, встало на место.
— Давайте договоримся, — я придвинула свою чашку ближе к её. — Вы звоните, когда действительно хотите поговорить, узнать, как дела. Но не каждые четыре часа. И не с советами, которые начинаются со слов «а вот по телевизору говорили».
— А если я увижу, что у вас на балконе белье висит неделю?
— Промолчите. Или напишите в мессенджер. Но без драмы.
— Договорились, — она протянула мне руку, и я пожала её. Рука оказалась тёплой, чуть шершавой — рабочей. Такие руки у женщин, которые всю жизнь заботились о ком-то.
Мы ещё посидели, поговорили — уже о другом. О том, что Миша скоро пойдёт в школу, что в их подъезде меняют трубы, что по телевизору показывают глупости. Обычные разговоры, без подтекста и скрытых претензий.
Когда мы уходили, Марина Константиновна обняла меня на пороге — крепко, по-настоящему.
— Ты знаешь, я рада, что ты есть у Артёма, — тихо сказала она. — Правда рада.
Дома Артём как-то сразу повеселел, будто с плеч свалился мешок картошки. Мы легли спать, и я долго не могла уснуть, прислушиваясь к его дыханию и думая о странной арифметике семейных отношений.
Утром телефон зазвонил в половине девятого. Я вздрогнула, потянулась к нему. На экране — «Марина Константиновна».
— Алло?
— Даша, привет. Я тут вспомнила, что обещала Мишутке купить книжку про динозавров. Если хочешь, могу сегодня зайти, отдам. Но если неудобно — скажи, занесу в выходные.
Я улыбнулась.
— Заходите сегодня. К обеду. Я борщ сварю.
— Не нужно, я не хочу мешать…
— Марина Константиновна, вы не мешаете. Просто приходите.
Положив трубку, я посмотрела на Артёма. Он спал, раскинув руки, и почему-то выглядел очень молодым — почти как тогда, когда мы только встретились. За окном светило солнце, Миша что-то бормотал спросонья, и на душе было спокойно.
Я встала, накинула халат и пошла на кухню. Нужно было составить список продуктов для борща. А ещё — написать Марине Константиновне, чтобы не забыла зайти в аптеку за лекарствами от давления. Не для показа заботы, а просто потому что она мне небезразлична.
И, наверное, именно в этом и была вся соль: заботиться — это не значит контролировать. Это значит быть рядом, когда нужно, и на расстоянии, когда необходимо.
Телефон снова пискнул. Сообщение от свекрови: «Дашенька, забыла спросить — аллергии на цитрусовые у Миши нет? Просто хотела апельсинов купить».
Я усмехнулась и написала: «Нет аллергии. Но много не нужно, а то не съедим».
Через секунду пришёл ответ: «Поняла. Увидимся».
Всё будет хорошо. Может, не сразу, может, с запинками. Но будет.
