– А меня повысили! – Дмитрий швырнул портфель на диван с видом человека, только что покорившего Эверест. – Теперь я заместитель начальника отдела. Зарплата – в полтора раза больше.
Антонина улыбнулась искренне, от души.
– Это же замечательно! – она поднялась, чтобы обнять мужа. – Поздравляю. Серьезно, Дим, ты заслужил.
Он принял объятие как-то рассеянно, уже думая о чем-то своем. Антонина списала это на усталость, на шок от новости. Бывает. Человеку нужно время, чтобы переварить удачу.
– Я тут подумал, – Дмитрий высвободился из ее рук и направился к холодильнику. – Нам нужно пересмотреть финансовый вопрос.
– В смысле?
– Раздельный бюджет. – Он достал минералку, отхлебнул прямо из горлышка. – Каждый тратит свое. Расходы на квартиру пополам. Остальное – отдельно. Современный подход.
Антонина моргнула. Потом еще раз, словно пыталась перезагрузить мозг.
– Подожди. Ты получаешь повышение. И первое, что приходит тебе в голову, это разделить наши деньги?
– Именно. – Дмитрий пожал плечами. – Я заработал, я и трачу. Ты заработала – ты и тратишь. Справедливо же.
Справедливо. Это слово повисло в воздухе.
Внутри что-то сжималось, скручивалось в тугой узел. Восемь лет брака. Восемь лет она считала, что они – команда. Что его победы – их победы, его провалы – их провалы.
– То есть, – она говорила медленно, тщательно подбирая слова, – все, что мы строили вместе… это теперь не считается?
– Тонь, ну чего ты драматизируешь? – Дмитрий закатил глаза. – Это просто финансы. Деловой подход. На Западе все так живут.
На Западе. Конечно. Дмитрий обожал ссылаться на мифический Запад, где люди якобы существовали в идеальном мире рациональных решений и эффективных контрактов.
Антонина молчала. Смотрела на мужа – тридцатичетырехлетнего мужчину в мятой рубашке, с капелькой минералки на подбородке – и пыталась понять, когда именно они перестали говорить на одном языке.
Обида накатывала волнами. Предательство – вот как это называлось. Не измена, нет. Хуже. Он смотрел на нее и видел не жену, не партнера, а… что? Соседку по квартире? Экономическую единицу?
Руки сами потянулись к раковине, к привычному ритуалу мытья посуды. Монотонные движения успокаивали, давали время подумать.
И где-то между третьей тарелкой и пятой Антонину накрыло осознание. Такое яркое, такое очевидное, что она чуть не рассмеялась вслух.
Ее зарплата. Ее собственная зарплата, размерами которой Дмитрий никогда особо не интересовался.
Антонина работала старшим аналитиком в консалтинговой компании. Три года назад ее перевели на проектную работу с бонусами, потом подняли оклад, потом добавили процент от контрактов. Она не хвасталась, не выпячивала – просто делала свое дело. А Дмитрий… Дмитрий никогда не спрашивал. Его вполне устраивало, что холодильник полон, счета оплачены, а жена не жалуется. Бюджет вела она, и Дима никогда не придавал значения, сколько именно они тратят в месяц.
Сейчас, после его хваленого повышения, он зарабатывал примерно семьдесят тысяч. Антонина – сто пятнадцать. Плюс квартальные бонусы.
Она выключила воду и вытерла руки.
Раздельный бюджет, значит. Современный подход.
Что ж. Пусть будет раздельный бюджет…
…Следующие несколько дней Антонина провела в странном состоянии. Словно кто-то протер запотевшее стекло, и мир обрел резкость, которой не было раньше.
Она начала считать. Не деньги – время. Часы, проведенные у плиты. Утренние подъемы ради завтраков. Вечерние марафоны с ужинами, которые Дмитрий поглощал, уткнувшись в телефон. Выходные, потраченные на закупки, готовку, уборку.
Восемь лет. Две тысячи девятьсот двадцать дней. Примерно по три часа в день на быт – это почти девять тысяч часов. Год непрерывного труда. Год ее жизни, который она подарила человеку, решившему, что теперь им лучше жить «по-западному».
А что получала она взамен? Дмитрий не готовил. Не убирал. Не стирал. Иногда выносил мусор – и каждый раз это преподносилось как героический подвиг, достойный восхищения и благодарности.
Раздельный бюджет.
Хорошо.
В понедельник Антонина не приготовила ужин. Просто пришла с работы, переоделась и ушла в маленькую уютную кофейню за углом, где подавали божественный тыквенный суп и свежие круассаны.
Дмитрий позвонил в половине девятого.
– Ты где? Я дома, а тут никого.
– Ужинаю в кафе. – Она отпила латте. – Раздельный бюджет, помнишь? Я трачу деньги только на себя.
– Но… а мне что делать?
– То же самое, наверное.
Он повесил трубку.
Первую неделю Дмитрий пребывал в эйфории. Антонина наблюдала за ним с отстраненным любопытством исследователя, изучающего поведение лабораторной мыши.
Муж приносил еду из кафе и ресторанов. Заказывал пиццу. Ходил с коллегами на бизнес-ланчи. Гордо демонстрировал ей чеки.
– Сам себе хозяин, – приговаривал он, вытирая жирные пальцы после очередной коробки роллов. – Никто не контролирует, не указывает.
Антонина кивала, молчала и ждала.
Ждать пришлось недолго.
Ко второй неделе холодильник демонстрировал унылый пейзаж: пакет засохшего сыра, банка горчицы с неизвестным сроком годности и сморщившаяся морковь.
Дмитрий обнаружил, что ежедневные заказы еды – это не романтика холостяцкой жизни, а бездонная яма для денег. Роллы, пицца, шаурма – все это стоило в разы больше, чем домашние обеды, которые Антонина когда-то готовила с такой легкостью.
Он попробовал сэкономить. Купил пельмени. Сварил их в грязной кастрюле. Результат оказался несъедобным даже по его невзыскательным стандартам.
Готовые салаты из супермаркета. Сосиски сомнительного происхождения. Все это не утоляло голод так, как домашний борщ или запеченная курица с картошкой.
А главное – деньги. Его прекрасная новая зарплата утекала сквозь пальцы.
В пятницу вечером Дмитрий явился домой с букетом. Семнадцать красных роз, целлофан, ленточка – классический набор виноватого мужчины.
Антонина сидела в кресле и листала журнал.
– Это тебе, – он протянул букет с таким видом, словно преподносил драгоценную корону.
Она подняла глаза. Посмотрела на цветы. На мужа. Снова на цветы.
– Спасибо, – сказала ровно, не двигаясь с места. – Поставь в вазу. Она в шкафу, справа.
Дмитрий замялся. Он явно ожидал другой реакции – слез умиления, объятий, обещаний все забыть и простить.
– Тонь, – он переминался с ноги на ногу, – я тут подумал…
– Интересно.
– Может, ты вернешься к готовке? Ну, как раньше?
Она не торопилась отвечать.
– А что изменилось?
– Просто… – Дмитрий опустился на диван, все еще держа букет. – Понимаешь, эта вся еда из магазинов – совсем не то. Невкусно. И дорого. У тебя так вкусно получалось всегда.
– Получалось, – согласилась Антонина. – Потому что я тратила на это время и силы. И деньги, кстати.
– Вот! – он оживился. – Давай так: мы делим расходы на продукты пополам. Честно, фифти-фифти. Ты покупаешь половину, я половину. И ты готовишь. Как тебе?
Антонина отставила журнал.
– Подожди. Я правильно понимаю? Я плачу половину за продукты. И я же готовлю. Бесплатно.
– Ну… – он заморгал, словно впервые увидел очевидный изъян в своей логике. – Это же для нас обоих.
– Для нас обоих я работала восемь лет. Все было на мне: стирка, готовка, уборка. А теперь ты хочешь, чтобы я продолжала работать на тебя, но при этом еще и скинулась деньгами?
– Ты как-то неправильно формулируешь…
– Я формулирую так, как есть.
Розы в его руках выглядели все более жалко.
– То есть ты отказываешься? – в его голосе мелькнула обида, искреннее непонимание человека, которому отказали в чем-то совершенно, по его мнению, естественном.
– Да, Дим. Отказываюсь.
– Но почему?
– Потому что это не партнерство. Это эксплуатация.
Следующие недели превратились для Дмитрия в затяжной кошмар.
Он жаловался. Постоянно, нудно, с однообразием капающего крана.
– Деньги кончаются, – бубнил он за завтраком, ковыряя пригоревший омлет. – Не понимаю, куда все уходит.
– На еду, наверное, – ответила Антонина, намазывая тост авокадо. Авокадо она тоже стала покупать себе – раньше считала расточительством.
– Это все из-за раздельного бюджета.
– Раздельный бюджет был твоей идеей.
– Но я не думал, что будет так!
Она пожала плечами, допила кофе и упорхнула на работу.
Дмитрий допустил ошибку и поэтому страдал. Питался дошираком и пельменями. Ходил голодный и злой. И продолжал верить, что это жена виновата в его несчастьях.
А Антонина… Антонина расцветала.
Она обнаружила, что вечера могут быть длинными и принадлежать ей одной. Что можно читать книги, не прерываясь на «а что на ужин?». Что можно гулять после работы, встречаться с подругами, ходить в кино – просто потому, что хочется.
Деньги, которые раньше уходили на семейный быт, теперь оставались у нее. Она купила себе новое платье – не на распродаже, а просто понравившееся. Записалась на курсы итальянского – давняя мечта, вечно откладывавшаяся на потом. Обновила гардероб.
Домашнее рабство – она впервые назвала это так, мысленно, без стыда и оправданий – закончилось. И оказалось, что без него жить удивительно, восхитительно хорошо.
Дмитрий этого не замечал. Или не хотел замечать.
Он все еще ждал, что жена одумается. Что женская природа возьмет свое, и она вернется к плите, к привычной роли хранительницы очага. Он был уверен: это временное помешательство, блажь, которая скоро пройдет.
…Прошло три месяца.
Антонина сидела за кухонным столом и смотрела, как муж поглощает очередную порцию заказанной лапши. Ел он жадно, неряшливо, капая соусом на футболку.
Она пыталась вспомнить, за что полюбила этого человека. Когда-то ведь полюбила. Куда все делось?
Дмитрий заметил ее взгляд.
– Чего? – буркнул с набитым ртом.
– Ничего.
– Смотришь так…
– Думаю.
– О чем?
Антонина не ответила. Встала, забрала свою чашку с недопитым чаем и ушла в комнату.
Там она достала ноутбук. Открыла браузер. Набрала в поиске: «документы для развода».
Равнодушие. Вот что уничтожило их брак. Не измены, не скандалы – просто многолетнее, привычное равнодушие к ее потребностям, ее желаниям, ее существованию. Дмитрий воспринимал жену как функцию: готовит, убирает, создает комфорт. Не как человека. Не как равного.
А теперь еще и жадность. Мелочная, глупая жадность, которая вскрыла все остальное.
Развод оформили за четыре месяца. Квартира осталась за Антониной – она принадлежала ей до брака, наследство от бабушки. Дмитрий съехал в июле, в самый разгар лета.
Он стоял в прихожей, все еще не понимая, как так вышло.
– Это все из-за тебя, – бросил напоследок. – Твое упрямство и эгоизм. Нормальная женщина пошла бы навстречу.
Антонина прислонилась к дверному косяку.
– Счастливо, Дим.
– Я серьезно. Ты разрушила нашу семью.
– Нашу семью разрушила твоя жадность.
Он ушел. Не оглядываясь, волоча чемодан по лестнице.
Антонина закрыла дверь. Постояла, прижавшись спиной к прохладному дереву.
Потом улыбнулась.
В кафе за углом ее ждал тыквенный суп и новая жизнь…
