— Смотри, опять сидит. Уже месяц не выходит.
Вера Николаевна кивнула в сторону первого этажа, где в распахнутом окне виднелась фигура соседки с кружкой в руках. Ольга Сергеевна, её собеседница с пятого этажа, покачала головой.
— Без дочки осталась. Говорят, сердце.
— В сорок два года, представляешь? — Вера прищурилась от солнца. — А теперь вот так, одна. Дети есть ещё у неё?
— Не знаю. Я только эту видела, Светлану. Они всегда вместе гуляли.
Июльское солнце безжалостно нагревало панельные стены, превращая квартиры в духовки. Вера вытерла вспотевший лоб, поправила сумку с продуктами. Ей самой было шестьдесят один, болели колени, давило сердце в жару, но она держалась. Выходила каждый день, ходила в магазин, сидела на лавочке с соседками. Жизнь продолжалась, даже если внутри всё выгорело.
Её сын Денис жил в Москве. Звонил раз в неделю, по воскресеньям, ровно в девять вечера. Разговор длился минут пять: как дела, всё ли в порядке, нужны ли деньги. Дочь Тамара обосновалась в Питере, выходила на связь реже — раз в две недели, между делом. У неё двое детей, работа, муж. Некогда.
Вера смотрела на Валентину Степановну в окне и думала: вот она, судьба одинокой старухи. Сидит, пьёт чай, смотрит в никуда. Дочь умерла, больше никого нет. Одиночество в чистом виде.
— Ты знаешь, — негромко проговорила Вера, — мне её жалко. Представляю, как она там сидит, ждёт кого-то. А никто не придёт.
Ольга Сергеевна вздохнула. Ей было под семьдесят, она знала цену одиночеству.
— Да уж. Хорошо, что у меня внучка рядом живёт, хоть иногда заглянет.
Вера пошла к подъезду, обернулась. Валентина Степановна по-прежнему сидела у окна, подперев щёку рукой. Неподвижная, словно часть интерьера. Вера представила себя на её месте — без дочери, без сына рядом, в пустой квартире, где эхо отдаётся от стен. Холодок пробежал по спине, несмотря на тридцатиградусную жару.
Неделю спустя Вера спешила на почту — надо было забрать посылку от Дениса. Он прислал лекарства для давления, дорогие, в Москве дешевле. Вошла в здание, поскользнулась на мокром полу. Уборщица только что прошлась шваброй, не выставила предупреждающий знак.
Падение. Резкая боль в бедре. Вера попыталась встать, но нога не слушалась. Вокруг засуетились люди, вызвали скорую. В больнице врач посмотрел снимки и покачал головой: трещина в шейке бедра. Небольшая, но требующая покоя и лечения.
— Вам нужен уход, — сказал доктор. — Есть кому помочь?
— Дети далеко, — ответила Вера. — Справлюсь сама.
Через три дня её выписали. Домой она добралась на такси, кое-как поднялась на третий этаж. Квартира встретила духотой и тишиной. Вера доковыляла до окна, открыла его, опустилась на стул. Внизу во дворе играли дети, подростки катались на велосипедах. Жизнь текла своим чередом, а она сидела наверху, отрезанная от неё.
Денис прислал денег, пообещал приехать через месяц. Тамара позвонила, всплеснула руками в трубку: как же так, мама, надо осторожнее! Но приехать не могла — у младшего сына начинался учебный год, надо было собирать его в школу. Вера наняла соседского парня за плату, чтобы тот ходил в магазин. Дорого, но выхода не было.
Сидя у окна, она наблюдала за двором. И каждый день видела внизу окно первого этажа, где Валентина Степановна по-прежнему пила свой чай. Теперь Вера понимала её. Сидеть у окна — это не признак отчаяния, это способ хоть как-то оставаться частью мира, когда ты уже не можешь в него выйти.
В конце августа жара спала. Вера впервые за месяц смогла спуститься вниз, дойти до магазина. Нога всё ещё побаливала, но уже можно было передвигаться с тростью. На обратном пути она увидела у подъезда незнакомую машину. Из неё вышли мужчина средних лет, женщина и подросток. Они о чём-то смеялись, говорили громко.
Через минуту к ним присоединилась Валентина Степановна. Мужчина взял её под руку, повёл к машине. Они ехали куда-то втроём, и смех их был слышен даже на третьем этаже.
Вера остановилась, прислонилась к стене подъезда. Значит, не одна. Значит, есть кто-то. Сын, судя по всему. Привёз внука.
На душе стало ещё тоскливее. Она поднялась домой, села у окна, достала телефон. Позвонила Денису. Он взял трубку на пятый гудок, голос усталый.
— Мам, что случилось?
— Ничего. Просто хотела услышать тебя.
— Я на работе. Перезвоню вечером.
Не перезвонил. Тамара вышла на связь через неделю, спросила, как дела. Вера сказала, что всё нормально. Что ещё было говорить?
Однажды утром Вера спускалась вниз и встретила Валентину Степановну в подъезде. Та возвращалась откуда-то, опиралась на трость.
— Здравствуйте, Валентина Степановна.
— Здравствуйте, Вера Николаевна. Давно не виделись.
— Я упала месяц назад, нога болела. Вот, только начала выходить.
— Ой, как же так! — Валентина остановилась. — Дети помогали?
— Дети далеко. Справлялась сама.
Повисла пауза. Валентина посмотрела на Веру внимательно, словно видела её впервые.
— Знаете, заходите ко мне. Чаю попьём. Или вам некогда?
— Нет, что вы. Спасибо.
Квартира Валентины удивила чистотой и уютом. На кухне пахло свежей выпечкой, на столе стояла ваза с фруктами. Валентина поставила чайник, достала коробку с конфетами.
— Сын привозил недавно. С внуком. Максим у меня до конца лета гостил, сейчас домой уехал. А осенью внучка приедет, в институт поступила, будет со мной жить.
Вера смотрела на изобилие сладостей и чувствовала, как внутри что-то сжимается. Валентина жила не хуже, чем она. Даже лучше. У неё были дети, внуки, забота. И эта женщина у окна с кружкой — не символ одиночества, а просто привычка. Ритуал.
— Вы часто у окна сидите, — сказала Вера. — Я думала…
— Что я страдаю? — Валентина улыбнулась. — Нет. Это мой способ отдыхать. Я так лет десять делаю. Сяду, чай попью, на людей погляжу. Мысли собираю. После смерти Светланы было тяжело, конечно. Но Игорь, мой сын, сразу приехал. Сказал, что заберёт меня к себе, если мне плохо будет. Но я пока держусь. Света меня всему научила — и по телефону заказывать еду, и в интернете разбираться. Я с внуками по видео общаюсь каждую неделю.
Вера молчала. Ей хотелось сказать что-то, но слова застревали в горле. Она взяла конфету, развернула обёртку. Дорогая, свежая. Такие её дети не присылали.
— Берите больше, — Валентина придвинула коробку. — Мне не съесть всё это. Внук такое не ест, а мне нельзя много сладкого.
Вера взяла ещё одну конфету. Потом ещё. Валентина смотрела на неё с лёгкой усмешкой, но ничего не говорила.
— Вы знаете, — наконец произнесла Вера, — я думала, что вам плохо. Что вы одна, брошенная.
— А вы, значит, не одна? — Валентина подняла брови.
Вера замолчала. Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и неудобный. Она посмотрела в окно, на двор, на людей внизу. Её дети тоже не бросили. Они просто жили своей жизнью. Звонили, присылали деньги, обещали приехать. Разве этого мало?
— Заберите коробку, — Валентина протянула конфеты. — Мне правда не нужно.
Вера взяла коробку, прижала к груди. Поднималась на третий этаж медленно, с трудом. Дома села у окна, открыла коробку, достала ещё одну конфету. Чужая забота была сладкой и горькой одновременно.
Вечером она позвонила Денису. На этот раз он взял трубку сразу.
— Мам, всё в порядке?
— Да. Хотела сказать, что скучаю.
— Я приеду в октябре, на твой день рождения. Обещаю.
— Хорошо.
Она положила трубку. Окно было открыто, в него тянуло свежим вечерним воздухом. Вера посмотрела вниз, на двор. Там никого не было — все разошлись по домам. Только в окне первого этажа горел свет, и силуэт женщины с кружкой был виден отчётливо.
Вера улыбнулась. Валентина пила свой вечерний чай. Ритуал. Способ остановить время, побыть с собой наедине. Это не отчаяние. Это умение находить покой в одиночестве.
Она поставила чайник. Когда вода закипела, заварила себе чай, села у окна. Конфеты лежали рядом, но она больше не хотела их. Хотелось другого — тишины, мыслей, примирения с собой. Денис приедет в октябре. Тамара позвонит через неделю. Жизнь продолжается. Просто по-другому, чем она представляла.
Внизу зажглись фонари. Двор опустел окончательно. Вера допила чай, закрыла окно. Завтра она снова спустится вниз, дойдёт до магазина, посидит на лавочке. Жизнь не кончилась. Она просто замедлилась, стала другой. И в этом не было ничего страшного.
Коробку с конфетами она убрала в шкаф. Чужая забота не нужна. Нужна своя — маленькая, но настоящая. Вера легла спать с мыслью, что завтра позвонит Тамаре. Просто так, без повода. Спросит, как дела у внуков. Может, попросит фотографии прислать.
Одиночество — это не приговор. Это состояние, которое можно изменить. Хотя бы попытаться.
