Я сидела на краю нашей кровати и смотрела, как муж складывает его дорогие рубашки в чемодан. Не наш, а его. Тот самый, с которым он ездил в командировки, пока я рожала ему дочь.
— Мама сказала, мы переезжаем к ней, — бросил он, не глядя на меня.
Его пальцы ловко застегнули молнию. Весь наш семилетний брак уместился в один чемодан. Я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Это был не просто переезд. Это был приговор.
— Ты это серьёзно? К твоей матери? — голос сорвался на шепот. — А наша семья? А наши планы?
Он наконец поднял на меня глаза. В них не было ни сожаления, ни сомнения. Только холодная уверенность.
— Так будет лучше. Для всех.
«Лучше». Это слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. Лучше для кого? Для него? Для его матери? Для меня и Лизки это была катастрофа. Я посмотрела на его собранный чемодан и поняла — битва проиграна, даже не начавшись. Он уже мысленно там, в идеальном мире своей мамы, где я всегда была чужой.
***
Все началось с телефонного звонка. Вернее, оно всегда начиналось с телефонного звонка. Его мама, Галина Петровна, звонила каждое утро, в обед и перед сном. Её голос, металлический и вездесущий, был фоном нашей жизни.
В тот вечер я как раз пыталась накормить Лизку кашей. Ей было два года, и каждый ужин превращался в маленькое сражение.
— Опять твоя мама, — вздохнула я, когда зазвонил его телефон.
Он вышел на балкон, прикрыв за собой дверь. Я видела его спину, его наклоненную голову. Когда он вернулся, лицо было каменным.
— Мама сказала, мы переезжаем к ней, — объявил он, не глядя в глаза. — В её доме больше места. И ей нужна помощь.
— Помощь? — я не поверила своим ушам. — У неё трёхэтажный коттедж и домработница! Какая ещё помощь?
— Она одна! — его голос зазвенел. — А мы тут ютимся в этой хрущёвке.
«Ютимся». Так он назвал нашу квартиру, которую мы выбирали вместе, в которую вкладывали душу. Где у Лизки была своя комната, где на кухне мы пили по утрам кофе, прижавшись друг к другу.
— Это мой дом, Сергей. Наш дом.
— А у мамы — наш. Новый. Она всё для нас подготовила.
Он говорил «наш», но имел в виду «её». Всё было решено. Без меня.
Галина Петровна никогда не считала меня достойной своей короны. Её сын — успешный, красивый, умный — мог бы найти себе принцессу, а не скромную учительницу из обычной семьи. Наша свадьба была для неё личным оскорблением. Рождение Лизки — досадной помехой.
Я помню, как она впервые пришла к нам в гости. Её взгляд, скользящий по нашей скромной мебели, был приговором.
— У Серёжи в детстве была комната размером с вашу гостиную, — сказала она тогда, поправляя свою идеальную причёску.
Сергей сидел рядом и молчал. Он всегда молчал, когда дело касалось его матери. Сильный, уверенный в себе мужчина превращался в послушного мальчика.
Я боролась. Пыталась наладить отношения, звонила, приглашала в гости. Но каждая моя попытка разбивалась о её ледяную вежливость. Она не хотела быть частью нашей семьи. Она хотела, чтобы мы стали частью её.
Через три дня после его «объявления» раздался звонок. Я подумала, что это опять она, и у меня сжалось сердце. Но в трубке прозвучал молодой, весёлый голос.
— Алло, это Ксюша, соседка сверху! У меня балкон течёт, не могли бы вы посмотреть?
Ксюша. Девушка с карими глазами и двумя детьми-погодками. Её муж-дальнобойщик был в разъездах, и она справлялась одна. Мы иногда пересекались в лифте, перекидывались парой фраз.
Я попросила Сергея подняться к ней. Он вернулся через час, задумчивый.
— Там у них весело, — сказал он неожиданно. — Маленький Ваня всё время пытался меня за штанину дёргать. Смешной пацан.
В его голосе прозвучала ностальгия по тому времени, когда наша Лиза была такой же маленькой. В тот вечер он играл с дочкой дольше обычного, смеялся её лепету. Я смотрела на них и думала — может, всё наладится? Может, он одумается?
Надежда прожила ровно неделю. В субботу утром к нам приехала Галина Петровна. Без предупреждения, как всегда.
Она прошлась по квартире, как ревизор, проводя пальцем по поверхности комода.
— Пыль, — констатировала она. — И воздух спёртый. В моём доме такого нет. У меня система вентиляции.
Лиза, испуганная её громким голосом, спряталась за мои ноги.
— Иди к бабушке, — приказала Галина Петровна.
Девочка не двигалась.
— Невоспитанная, — усмехнулась свекровь. — В моём доме с ней займёмся.
Это «в моём доме» резало слух. Она говорила это специально, подчёркивая каждым словом, где теперь будет наш дом.
— Сергей, — повернулась она к сыну. — Машина ждёт внизу. Пора заканчивать с этим. Завтра переезжаем.
— Завтра? — вырвалось у меня. — Но мы же ничего не готовы!
— Всё уже готово, — она посмотрела на меня с высоты своего роста. — Я всё решила.
Сергей стоял у окна и молчал. И в этот раз он тоже молчал.
Ночью я не могла уснуть. Лежала и смотрела в потолок, слушая ровное дыхание мужа. Он спал спокойно, как ребёнок, для которого все сложные решения принимает мама.
Я встала и пошла на кухню. Села за стол, за которым мы завтракали все эти годы. Вспомнила, как выбирали его вместе на блошином рынке, как он нам сразу понравился — деревянный, массивный, с историей.
И тут я поняла. Я не могу. Я не могу позволить ей забрать у меня всё. Не только дом, но и мою семью, моё достоинство. Если мы переедем, я стану призраком в собственном доме. Призраком в доме своей свекрови.
Я взяла телефон и написала Ксюше. Всего три слова: «Мне нужна помощь».
Она ответила мгновенно, хотя была глубокая ночь: «Я уже бегу».
Когда она вошла, в халате и с растрёпанными волосами, я расплакалась. Выложила ей всё — про переезд, про свекровь, про молчание мужа.
— Ты должна бороться, — сказала Ксюша, сжимая мою руку. — Не за дом. За свою семью. Но бороться правильно.
Она просидела со мной до утра. Мы пили воду из крана и строили планы. Не планы обороны, а планы наступления.
Утром, когда Сергей проснулся, я была уже одета и сидела за кухонным столом. На столе лежали два билета.
— Это что? — спросил он, щурясь от света.
— В цирк, — ответила я спокойно. — Ты говорил, что в детстве мечтал там побывать. Мы идём сегодня. Втроём.
Он смотрел на билеты, потом на меня. В его глазах было недоумение.
— А переезд? Мама ждёт.
— Мама подождёт, — сказала я твёрдо. — Сегодня день твоей дочери. И твой.
Мы пошли. Впервые за долгое время — без телефонов, без звонков, просто вместе. Лиза визжала от восторга, глядя на клоунов. Она сидела на плечах у отца и хлопала в ладоши.
Я смотрела на них и чувствовала, как что-то тает в груди Сергея. Он смеялся, по-настоящему смеялся, как давно уже не смеялся. В его глазах снова появился тот огонёк, который я так любила.
По дороге домой он нёс на руках уснувшую Лизу и молчал. Потом сказал:
— Спасибо. Я давно так не отдыхал.
Это было мало. Но это было начало.
Дома нас ждала Галина Петровна. Лицо её было белым от гнева.
— Где вы были? — прошипела она. — Я звонила сто раз! Машина с вещами ждёт!
— Мама, — начал Сергей, но она его перебила.
— Молчи! Всё из-за неё! — она указала на меня пальцем с идельным маникюром. — Она тебя против меня настраивает! Она тебе всю жизнь испортит, как испортила уже!
Я шагнула вперёд. Сердце колотилось где-то в горле, но голос был твёрдым.
— Вы ошибаетесь, Галина Петровна. Это не я порчу ему жизнь. Это вы.
Она замерла, не веря своим ушам. Никто никогда не говорил с ней так.
— Как ты смеешь…
— Я смею, потому что я его жена. А это — мой дом. Наш дом. И мы никуда не переезжаем.
Повисла тишина. Я видела, как Сергей смотрит то на меня, то на мать. В его глазах шла борьба. Борьба между долгом сына и долгом мужа и отца.
— Сергей, — сказала его мать ледяным тоном. — Скажи ей.
Он глубоко вздохнул. Посмотрел на спящую Лизу у себя на руках. Потом на меня.
— Мама, — сказал он тихо, но чётко. — Уезжай.
Галина Петровна побледнела ещё больше. Она смотрела на него с таким потрясением, как будто он ударил её.
— Что?
— Я сказал — уезжай. Мы остаёмся здесь. Это наш дом.
Он произнёс это. Сказал это вслух. Впервые в жизни он выбрал нас.
Она уехала, не сказав больше ни слова. Хлопнула дверью так, что задрожали стены. Мы стояли посреди тихой квартиры — он с Лизой на руках, я рядом.
Он повернулся ко мне. В его глазах были слёзы. Слёзы взрослого мужчины, который только что разорвал пуповину.
— Прости, — прошептал он. — Прости за всё.
Я не стала ничего отвечать. Просто подошла и обняла их обоих — его и нашу дочь. Мы стояли так долго, в тишине, слушая, как бьются наши сердца. Один на всех.
Он наконец посмотрел на меня. Прямо в глаза.
— Мы никуда не переедем, — сказал он. — Обещаю.
И я ему поверила. Не потому, что он пообещал. А потому, что впервые за долгое время он смотрел на меня как мужчина, а не как мальчик.
