— Ресторан? Дима, ты серьёзно?
Светлана остановилась посреди кухни, держа в руках половник. Суп на плите тихо булькал, как будто тоже ждал ответа. Дмитрий не поднял глаз от телефона, листал что-то, явно избегая разговора.
— Почему нет? Годовщина всё-таки. Четырнадцать лет.
Она поставила половник на стол резче, чем планировала. Металл звякнул о деревянную поверхность, и этот звук почему-то показался ей громче обычного.
— У нас ипотека. У нас платёж через неделю. Ты забыл?
Он наконец оторвался от экрана, и Светлана увидела в его глазах то знакомое выражение, от которого внутри всё сжималось. Раздражение. Усталость. Желание оказаться где угодно, только не здесь.
— Я не забыл. Но неужели раз в год нельзя себе позволить нормально отметить?
Нормально. Это слово повисло между ними, словно упрёк. Будто всё, что она делала эти годы, было ненормальным. Считала каждую копейку, откладывала на будущее, планировала расходы на месяц вперёд. Пока он… что он делал? Работал? Приносил деньги? Она сама не знала, когда начала сомневаться.
Вечером за ужином молчали. Алиса, их двенадцатилетняя дочь, поглядывала то на мать, то на отца, чувствуя напряжение тонкой детской интуицией. Она уже давно научилась распознавать эти моменты, когда родители говорили друг с другом только по необходимости.
— Мам, а мы правда никуда не пойдём на вашу годовщину? — осторожно спросила девочка.
Светлана посмотрела на дочь. Алиса заслуживала видеть счастливых родителей. Заслуживала праздник. Но как объяснить ребёнку, что денег в семье хватает только на то, чтобы дотянуть до следующей зарплаты?
— Отметим дома, зайка. Испеку торт, приготовлю что-нибудь вкусное.
— А папа хочет в ресторан, — Алиса посмотрела на отца. — Правда, пап?
Дмитрий сжал вилку крепче, но промолчал.
На следующий день позвонила Тамара Васильевна, свекровь. Светлана сразу почувствовала, что разговор будет неприятным — слишком уж бодрым и участливым был голос в трубке.
— Светочка, я тут подумала… Вы с Димой никак не решите, где отмечать годовщину? Он мне рассказал. Знаешь, дорогая, мужчине важно, чтобы его уважали. Чтобы он мог позволить своей семье достойный отдых.
Достойный. Ещё одно слово-укол. Светлана глубоко вдохнула, считая до десяти.
— Тамара Васильевна, вы же понимаете нашу ситуацию. Ипотека…
— Да какая ипотека! — в голосе свекрови появились металлические нотки. — Все живут в ипотеке, но не все же превращаются в скряг. Дима хочет сделать приятное семье, а ты ему отказываешь. Как будто он чужой человек.
Светлана молча положила трубку. Руки дрожали. В горле стоял ком. Дмитрий рассказывал матери обо всём, что происходит в их семье. Тамара Васильевна всегда была на стороне сына. Каждый раз это было как удар.
Вечером Дмитрий пришёл поздно, от него пахло сигаретами и холодным осенним воздухом. Светлана сидела на диване с ноутбуком, разглядывая таблицы расходов. Цифры расплывались перед глазами.
— Твоя мама звонила, — сказала она тихо.
— Знаю.
— Ты рассказал ей о нашем разговоре?
Он прошёл на кухню, не ответив. Светлана встала и пошла за ним. Внутри всё кипело, но она старалась держать себя в руках.
— Дима, я хочу понять. Почему ты считаешь нормальным обсуждать наши семейные дела с матерью? Почему она знает всё раньше, чем мы сами успеваем разобраться?
Он открыл холодильник, достал бутылку воды, медленно налил в стакан. Каждое его движение было нарочито спокойным, будто он демонстрировал, как ему безразлично происходящее.
— Она моя мать. У меня есть право…
— Право? — Светлана почувствовала, как голос срывается. — У тебя есть право советоваться со мной. С женой. С матерью своего ребёнка. А не бегать жаловаться маме, как будто тебе пятнадцать.
Он поставил стакан на стол с такой силой, что вода расплескалась.
— Может, если бы ты иногда думала не только о деньгах, нам было бы о чём поговорить!
Молчание. Где-то за стеной играла музыка. Слышался шум машин с улицы. А между ними было молчание, в котором умещались годы недосказанности.
— Я думаю о деньгах, потому что кто-то должен это делать, — голос Светланы дрожал. — Потому что если я не буду считать, мы окажемся на улице. А ты знаешь, каково это — жить впроголодь? Знаешь, каково это — ходить в школу в старой форме, пока все смеются? Нет. Ты не знаешь. Потому что мама всегда всё тебе давала.
Дмитрий побледнел.
— Не смей обвинять мою мать.
— Я не обвиняю. Я просто пытаюсь объяснить, почему не могу позволить нам жить не по средствам.
Он усмехнулся, и в этой усмешке было столько презрения, что Светлана отступила на шаг.
— Не по средствам? Света, ты понимаешь, что мы живём как нищие? Что я боюсь пригласить друзей, потому что ты устроишь скандал из-за лишней бутылки вина?
Она хотела ответить, хотела объяснить, что экономия — это не жадность, а необходимость. Но слова застряли в горле. Потому что где-то глубоко внутри она знала: он прав. Она превратилась в человека, который видит только цифры, только расходы, только опасность.
Через два дня Светлана случайно наткнулась на смс в его телефоне. Он забыл его в ванной, а она зашла положить полотенце. Экран светился, и она увидела сообщение от банка: задолженность по кредиту.
Руки задрожали. Она открыла сообщение полностью. Триста тысяч рублей. Кредит оформлен полгода назад.
Когда Дмитрий вернулся домой, она сидела на диване, держа в руках его телефон. Он остановился в дверях, и по его лицу она поняла: он знал, что рано или поздно это всплывёт.
— Триста тысяч, — она говорила очень тихо, будто боялась, что если повысит голос, то начнёт кричать и уже не сможет остановиться. — Полгода ты врал мне. Полгода мы планировали бюджет, и ты молчал.
— Я хотел сказать…
— Когда? Когда нам отключат свет? Когда придут коллекторы? Когда?
Он сел напротив, опустив голову.
— У меня проблемы на работе. Зарплату урезали. Я взял кредит, чтобы покрыть расходы. Думал, что справлюсь.
Светлана молчала. Внутри было пусто. Не гнев, не обида — просто пустота. Как будто последние четырнадцать лет растворились в воздухе.
— Ты мог сказать. Мы могли вместе решить. Но ты предпочёл врать.
— Я не хотел, чтобы ты волновалась.
— Не хотел, чтобы я волновалась? — она засмеялась, и этот смех прозвучал как-то странно, почти истерично. — Или не хотел, чтобы я узнала, что ты не справляешься?
Он поднял голову, и она увидела в его глазах такую усталость, что на мгновение почувствовала жалость. Но только на мгновение.
— А теперь ты хотел отметить годовщину в ресторане. С чужими деньгами. С долгами.
— Я хотел, чтобы у нас был один нормальный вечер. Без упрёков, без подсчётов. Просто мы.
Светлана встала и подошла к окну. За стеклом темнело. Фонари зажигались один за другим.
— Дима, у нас нет «просто мы». Не осталось.
Годовщину никто не отмечал. Тамара Васильевна приехала забрать сына — на время, как она сказала, пока они с невесткой не успокоятся. Алиса молча собирала вещи отца, и Светлана видела, как дрожат руки у девочки, как она пытается не плакать.
Прошёл месяц. Дмитрий так и не вернулся. Светлана подала на развод. Адвокат сказал, что долг придётся делить пополам. Ипотека тоже. Квартиру, скорее всего, продадут.
Однажды вечером Алиса спросила:
— Мам, а вы правда не могли договориться?
Светлана посмотрела на дочь. Ей хотелось сказать, что они пытались. Что искали компромисс. Но это была бы ложь.
— Знаешь, зайка, иногда люди так заняты тем, чтобы быть правыми, что забывают быть вместе.
— А ты была права?
Светлана улыбнулась грустно.
— Не знаю. Наверное, мы оба были правы. И оба ошибались.
Она обняла дочь, и они сидели так долго, слушая, как за окном шумит ветер.
