— Раиса Петровна, зайдите в кабинет.
Голос директора прозвучал буднично, словно речь шла об очередной сверке документов. Я вытерла вспотевшие ладони о юбку и толкнула дверь. За столом сидели трое: директор Михаил Степанович, главный бухгалтер и какой-то мужчина в сером костюме с папкой документов.
— Присаживайтесь, — кивнул директор. — Вы же понимаете, завод закрывается. Приказ сверху. С первого июня все сокращения.
Я кивнула. Конечно, понимала. Весь город понимал. Механический завод, на котором работала половина нашего райцентра, задыхался последние пять лет. Зарплаты задерживали месяцами, цеха стояли. Но одно дело знать, другое — услышать.
— Вам положена компенсация, — продолжил мужчина в сером. — Три оклада. Это две тысячи рублей за май.
Две тысячи. На эти деньги можно было прожить от силы месяца два, если экономить на всем. Я молча взяла конверт с расчетными и вышла. В коридоре пахло хлоркой и чем-то кислым. Коллеги смотрели сочувственно, но молчали. Каждый думал о своем.
Дома меня встретила Антонина Ивановна. Свекровь сидела на кухне, перебирала крупу в эмалированной миске. Увидев меня, подняла голову.
— Ну что, уволили?
— Уволили.
— Вот и славно. Теперь хоть дома посидишь, как нормальная женщина. Всю жизнь по этим бумагам корпела, а толку? Света без присмотра, квартира запущенная.
Я прошла мимо, стараясь не вступать в разговор. Света сидела в комнате над учебниками, не поднимая головы. Пятнадцать лет, девятый класс. Тихая, замкнутая. Училась хорошо, но подруг почти не было. Я знала почему. Отца стыдилась.
Борис пришел поздно, пьяный. Это был май 2003 года, но могло быть любое другое время — он всегда приходил пьяный. Я сидела у окна, смотрела на темный двор. Панельные пятиэтажки, детская площадка с покосившимися качелями, гаражи. Наша жизнь умещалась в этих двух комнатах.
— Уволили тебя, значит? — он плюхнулся на диван. — Ну и что теперь делать будем?
— Не знаю.
— Не знает она! — он хохотнул. — А кто знает? Я, что ли? Меня тоже с работы выгонят скоро.
— Тогда перестань пить.
— А ты перестань командовать!
Он замахнулся, но не ударил. Никогда не бил. Просто кричал, обвинял, требовал. А утром просыпался с больной головой и виноватыми глазами.
Следующие три месяца я искала работу. Обзвонила все бухгалтерии в городе — везде отказывали. Возраст неподходящий, опыт не тот, место занято. В райцентре с населением тридцать тысяч свободных вакансий не было. Оставалось только торговля — работа продавцом за гроши, стоя на ногах по двенадцать часов.
Деньги заканчивались. Борис работал через день, пил всё чаще. Антонина Ивановна каждый вечер начинала одно и то же.
— Я же говорила, нечего по институтам бегать. Вышла бы замуж нормально, сидела бы дома. А теперь что? Семья без денег, дочь без присмотра.
— Мам, не надо, — бубнил Борис.
— Как не надо? Она всегда была выше нас! Образованная, умная! А толку?
Я молчала. Что можно было ответить? Что я действительно мечтала о другом? Что после техникума хотела поступить в институт, но вышла замуж? Что рожала Свету и думала, что теперь всё изменится? А ничего не изменилось. Только годы прошли.
В августе случайно встретила бывшую одноклассницу Ларису. Она приехала из Москвы на похороны бабушки, выглядела иначе — ухоженная, уверенная. Мы сидели в сквере на скамейке, она рассказывала про столицу.
— Там работы полно. Бухгалтеры нужны везде. Зарплаты нормальные, можно снять комнату. Раиса, ты чего здесь сидишь? Езжай, пока молодая еще.
— У меня дочь. Муж.
— И что? Дочь вырастет, муж… — она посмотрела на меня странно. — Прости, но я слышала, что он совсем…
— Да, совсем.
— Так зачем тебе это? Сколько можно жертвовать?
Ночью я не спала. Лежала и смотрела в потолок. Жертвовать. Я и правда всю жизнь жертвовала. Отказалась от института ради свадьбы. Бросила все планы ради ребенка. Терпела пьянство мужа ради дочери. А что получила взамен? Двушку в панельке, долги, скандалы. Была ли я счастлива хоть один день за эти годы?
Утром я приняла решение.
Разговор со Светой был коротким.
— Я уезжаю в Москву. Работать.
— Надолго?
— Не знаю. Может, совсем.
Дочь молчала, смотрела в сторону. Потом тихо спросила:
— А как же я?
— Ты останешься с отцом и бабушкой. Я буду присылать деньги.
— Ты меня бросаешь?
Как объяснить пятнадцатилетней девочке, что я не бросаю её, а спасаю саму себя? Что если останусь, то окончательно сломаюсь? Что мне тридцать восемь, и это последний шанс что-то изменить?
— Нет, Светочка. Я просто хочу, чтобы нам было лучше.
— Врёшь.
Антонина Ивановна устроила скандал. Кричала, что я разрушаю семью. Что оставляю сына и внучку. Что позорю всех. Борис сидел на кухне с опухшим лицом и молчал. Только один раз поднял голову.
— Может, не надо?
— Надо.
Я купила билет на автобус. Одна сумка, немного денег, адрес знакомых Ларисы, которые обещали помочь с жильем. В день отъезда я проснулась рано, собрала вещи. Света не вышла из комнаты попрощаться.
На автовокзале было многолюдно. Люди с чемоданами, сумками, коробками. Все куда-то ехали, от чего-то уезжали. Я села у окна, автобус тронулся. Город поплыл мимо — знакомые улицы, заброшенный завод, панельные дома. Моя прежняя жизнь осталась там, за запыленным стеклом.
В Москве было трудно. Сначала ночевала у знакомых, потом сняла комнату в коммуналке. Устроилась помощником бухгалтера в небольшую фирму. Зарплата была скромная, но стабильная. Постепенно освоилась, получила повышение. Через пять лет переехала в нормальную однушку, через десять — стала главным бухгалтером. Жила одна. Мужчин не было — не хотелось.
Свете звонила первое время часто, слала деньги. Дочь отвечала односложно, холодно. Через год перестала брать трубку. Я узнала от Ларисы, что Света после школы поступила в местный колледж, вышла замуж за парня из соседнего дома. Родила двоих детей. Жила в том же городе, в той же квартире с Антониной Ивановной. Борис умер от цирроза в 2015 году. Света на похороны меня не позвала.
Двадцать лет прошло. Октябрь 2024 года, воскресенье. Я шла по Тверской после встречи с подругой. Останавливалась у витрин, разглядывала новые коллекции. Жизнь наладилась. Была квартира, накопления, стабильность. Только пустота внутри не проходила.
— Мама?
Я обернулась. Передо мной стояла женщина лет тридцати шести, в джинсах и куртке. Лицо знакомое, но чужое. Света.
— Света? Ты здесь?
— Да. Живу в Мытищах третий год. Переехали с мужем.
Мы стояли на оживленной улице, среди толпы. Я хотела обнять её, но она отстранилась. В глазах дочери была холодная вежливость.
— Как ты?
— Нормально. Работаю менеджером. Дети в школу ходят.
— У тебя двое, да? Мальчик и девочка?
— Да. Слушай, мне пора. Муж ждет.
— Может, встретимся? Поговорим?
Света помолчала, потом качнула головой.
— Не думаю, что это нужно. Ты сделала свой выбор. Я — свой.
— Я не бросала тебя. Я просто…
— Просто что? Просто хотела жить для себя? Получилось?
Я молчала. Получилось. Я выбралась из того провинциального ада, построила карьеру, обрела независимость. Только вот цена оказалась слишком высокой.
— Я не жду от тебя прощения, — тихо сказала я. — Просто хотела, чтобы ты знала: я люблю тебя. Всегда любила.
— Знаю. Но этого мало.
Света развернулась и пошла прочь. Я смотрела ей вслед, пока она не растворилась в толпе. Потом медленно пошла к метро.
Вечером сидела дома, смотрела в окно на ночной город. Огни, машины, люди. Свобода, за которую я заплатила семьей. Я обрела себя, но потеряла дочь. Навсегда. И теперь, в пятьдесят девять лет, я не знала, правильный ли выбор сделала тогда, в августе 2003 года.
Может, и правильный. Но почему же так больно?
