— Слушай, Оль, а давай я займусь твоей квартирой на Маросейке? — предложил Дима, отодвинув тарелку с недоеденной кашей.
Эту кашу я варю ему каждое утро вот уже пятнадцать лет подряд. Муж любит мою овсянку с корицей и яблоком, нарезанным тонкими полумесяцами.
— Ремонт там сделаю, — продолжал Дима. — Потом сдавать будем.
Я ушам своим не поверила. В тот момент я заваривала кофе и прям так и замерла с кофейником в руке. Кофейник был тяжелый такой, медный, турецкий, еще бабушкин, с вмятиной на боку. Когда-то дед швырнул его в стену во время ссоры.
Так вот, Дима никогда за все годы нашего брака не проявлял инициативы в бытовых вопросах. А живем мы вместе уже двадцать пять лет. И все эти годы я тащила на себе буквально все, от выбора обоев и оплаты счетов до поиска сантехника и, собственно, ремонта. Потому что у моего мужа руки растут не откуда надо. Он даже гвоздя забить сам не может, не то что кран починить!
Когда что-то ломалось, мне всегда приходилось вызывать мастеров. Но это мелочи. Я привыкла. В конце концов, мой Дима — человек умственного труда, с кандидатской степенью. А не какой-то там сантехник. Как он сам про себя думал.
— Пусть этими вещами занимаются специально обученные люди, — всегда говорил мой муж.
— Ты? Ремонт? — я вытаращила глаза и от неожиданности пролила на себя кофе.
За окном февральский мокрый снег лепился к стеклу.
— Ну что ты так смотришь? — обиделся муж. — Я тоже кое-что умею. Помнишь, я в ванной плитку клал? Руки-то из правильного места растут.
Утверждение было, конечно, спорное, и тот случай с плиткой я помнила хорошо. Это случилось в первые годы нашего брака. Тогда я еще не знала про «способности» моего благоверного и по наивности стала настаивать. Мол, зачем деньги тратить, сами сделаем. Да и не особо принято в то время как-то было бригады нанимать.
Ремонты у людей были незамысловатые, сами обои клеили и потолки белили. Муж тогда согласился, но плитка отвалилась через месяц.
Квартира на Маросейке досталась мне от тети Риты, она всю жизнь прожила с кошками и умерла в один день с последней из них Муркой. Квартира стояла пустая уже третий год, я все никак не могла решить, что с ней делать дальше. Продавать было жалко, память все-таки. Сдавать — это целая морока.
А жить там было невозможно, все пропахло кошками. И вообще, в ней ощущалась какая-то щемящая тоска, которая остается в стенах после долгой одинокой жизни.
— Хорошо, занимайся, — сказала я и протянула ему ключи.
Они были на брелоке в виде кошки, тетя Рита любила такие штучки.
— Только аккуратно там. Хорошо?
Дима просиял. Вообще, он красивый у меня, даже сейчас, в свои пятьдесят два. Седина в висках ему идет, делает похожим на какого-то американского актера.
Он поцеловал меня в щеку, схватил ключи и умчался на работу, насвистывая что-то бодрое.
Первый месяц все шло прекрасно, Дима по выходным уезжал «на ремонт», возвращался усталый, в строительной пыли, с мозолями на руках. Показывал фотографии на телефоне, вот, мол, снял старые обои, вот выровнял стены. Я даже умилилась, надо же, взялся за дело всерьез.
А потом пришли квитанции.
Я сидела на кухне, обложившись калькулятором, блокнотом и платежками. У меня этот «ритуал» повторяется каждое пятнадцатое число. И тут мне бросился в глаза расход воды в квартире на Маросейке. Он был такой, будто там кто-то моется. Причем регулярно. Электричество тоже, не то чтобы много, но для пустой квартиры, где только по выходным работают, многовато.
Сердце екнуло. Я еще не понимала, что происходит, но уже знала, что-то не так.
На следующий день, никому ничего не сказав, я поехала на Маросейку. Наступил март, но погода не улучшилась. Было мокро, серо и противно. Я поднялась на третий этаж, постояла перед дверью, изнутри доносились голоса. Причем женские голоса.
Я бесшумно повернула ключ в замке. Благо замок я поменяла на хороший, сама выбирала. Толкнула дверь и обомлела.
На кухне за столом, где тетя Рита кормила своих кошек, сидели две женщины. Одна — соседка снизу Валентина Петровна в цветастом халате. Вторая — моя свекровь Галина Ивановна в своем любимом сиреневом кардигане, который я подарила ей на прошлый день рождения.
Они пили чай из моего сервиза с голубыми розами. Довоенного еще, кстати. На плите что-то булькало в кастрюле, тянуло супом и еще чем-то еще съестным. Квартира выглядела вполне обжитой.
— Олечка! — сказала Галина Ивановна, увидев меня.
И улыбнулась. Спокойно так улыбнулась, будто я в гости зашла.
— А мы тут чаек пьем. Будешь?
Меня передернуло. Затряслись руки, колени, даже зубы застучали. Я огляделась, в комнате стояла свекровина мебель, ее любимое кресло с протертыми подлокотниками, торшер с бахромой. Дешевый комод из ламината под красное дерево. На стене висели ее фотографии в рамках, на подоконнике стояли ее фиалки в горшках.
— Вы… — голос сорвался, я откашлялась. — Вы что здесь делаете?
— Живу, — просто ответила Галина Ивановна и отхлебнула чай. — Димочка разрешил. Сказал, квартира пустует, чего добру пропадать.
Я достала телефон. Руки тряслись так, что даже номер набрать было сложно.
— Слушаю, солнышко? — голос Димы был бодрым, деловым. — Что случилось?
— Приезжай на Маросейку. Сейчас же, — прошипела я в трубку.
— Но я на работе, — как ни в чем не бывало ответил муж.
— СЕЙЧАС ЖЕ! — крикнула я и отключилась.
Он примчался через сорок минут. За это время я выяснила всю подноготную. Галина Ивановна, оказывается, сдала свою однушку в Медведково за тридцать пять тысяч в месяц, а сама перебралась сюда, «временно». Ремонта, кстати, не было и в помине. Даже обои те же висели, выцветшие, в мелкий цветочек.
Дима вошел, увидел мое лицо и сразу все понял. Он сел на табуретку, ссутулился. Мать налила ему чай, погладила по голове.
— Димочка устал, работает много, — сказала она мне, будто оправдываясь. — А пенсия у меня маленькая, сами знаете. Вот и решили подработать немного.
— Подработать? — я села напротив.
И я вдруг успокоилась. Прямо физически почувствовала, как уходит дрожь, выпрямляется спина, холодеет голова.
— Прекрасно. Галина Ивановна, с вашей квартиры вы получаете тридцать пять тысяч, так?
Она подтвердила.
— Половину отдавайте мне, — продолжала я. — Плюс коммуналка здесь — полностью на вас. Это ультиматум.
— Как это половину? — свекровь подавилась чаем и закашлялась.
— А так, — ответила я. — Моя квартира — мои условия. Или вы съезжаете сегодня же. Это ультиматум.
— Оля, ну что ты… — начал было Дима.
— Молчать! — рявкнула я так, что Валентина Петровна вздрогнула и засобиралась домой. — Ты мне врал! Месяц врал! Ремонт, говоришь? Фотографии показывал? Ты их в интернете скачал?
Дима молчал. Галина Ивановна тоже. Потом тяжело вздохнула:
— Семнадцать пятьсот.
— И коммуналка, — напомнила я.
— И коммуналка, — согласилась свекровь.
— И ремонт будет. Настоящий. Под моим присмотром, — добавила я.
— Ладно, — Дима понурил голову. — Ладно, Оль. Прости.
Теперь я получаю свои семнадцать пятьсот ежемесячно, как по часам. Дима действительно делает ремонт, медленно, криво, но делает. Я проверяю каждые выходные, каждый при своей выгоде
