Завтра Саше исполняется восемнадцать. А это значит, что сестра её заберёт. Она обещала, когда сбежала из дома четыре года назад: разбудила рано утром и прошептала скороговоркой:
-Я купила билет до Екатеринбурга. Подала туда документы, думаю, что поступлю. К тому времени, когда они меня найдут, мне уже будет восемнадцать, и они ничего не смогут сделать. Ты держись, милая, прости, что бросаю тебя, но я здесь больше не могу. Я заберу тебя, обещаю, что заберу – как только тебе исполнится восемнадцать, я приеду за тобой. Раньше они тебя всё равно не отпустят.
Саша слушала молча и кивала. Странно, но с тех пор, как Саша ослепла, говорить она тоже стала мало, словно способность говорить была как-то связана со способностью видеть. Лицо сестры она помнила смутно, и оно наверняка сейчас изменилось. Ведь сестра теперь совсем взрослая. А когда Саша ослепла, Лине было тринадцать. Последнее, что Саша помнила, это искажённое ужасом лицо сестры: кожа пепельно-серая, зрачки так расширились, что голубые глаза казались тёмными.
Сестра сбегала и раньше, но тогда её нашли и вернули. И поставили на учёт, так что у родителей была официальная причина контролировать каждый шаг Лины. Поэтому ко второму побегу она готовилась тщательно: копила деньги, пряча их не дома, а в дупле старого дерева, которое Саша и Лина обнаружили в детстве, когда играли в Нарнию; по ночам, когда родители запрещали включать свет, учила уроки под одеялом с фонариком и сдала экзамены лучше всех в классе. Оставалось только украсть у мамы свой паспорт, но и с этим она справилась.
Саше было сложнее готовиться к побегу, потому что она ничего не видела. И мама контролировала каждый её шаг, считая глубоким инвалидом, хотя Саша себя такой не чувствовала.
-Что тебе подарить на день рождения, милая? – спрашивала она.
Хотелось сказать: подари мне свободу. Но мама этого не поймёт. И Саша просила телефон.
После того как Саша ослепла, родители забрали у неё свободу. Из лучших побуждений, конечно. Саша помнила, как папа обнимал её. И как его руки тряслись.
-Я не могу тебя потерять, – шептал он. – Я этого не переживу.
Родители уже потеряли одного ребёнка до Саши, и эта потеря висела над семьёй тёмной тучей. О ней никогда не говорили, но все знали, что Саша своим появлением спасла маму от тяжелейшей депрессии. И Саша же её в эту депрессию снова загнала, поэтому и не сопротивлялась, когда мама говорила:
-Сашенька, не надо, я сама!
Эта фраза теперь преследовала Сашу. Ей не давали налить себе чай, боясь, что обожжётся, не разрешали резать хлеб – «нож острый, поранишься». Попытка дойти до туалета без сопровождения заканчивалась паникой: мама вскакивала, хватала её под локоть и вела, безостановочно бормоча:
-Осторожно, тут дверь, тут угол, я же говорила, подожди меня!
Они не понимали, что слепота – это не слабоумие. Тело Саши помнило геометрию квартиры, ноги чувствовали разницу между паркетом в комнате и плиткой в коридоре, кончики пальцев научились читать мир как шрифт Брайля – по текстуре обоев, по резьбе на дверных косяках. Но её память и её ощущения для родителей не значили ничего. Они видели лишь хрупкую куклу, которую нужно постоянно держать за ниточки, чтобы она не упала и не разбилась. Дверь в ванную с внутренней стороны лишилась ручки.
-Чтобы ты случайно не закрылась и нам не пришлось вышибать дверь, – объяснил отец, вкручивая на её место гладкую хромированную заглушку.
Теперь она мылась под присмотром. Мама сидела на табуретке и подавала ей гель для душа, шампунь, комментируя каждое движение:
-Спину хорошо потри… Волосы промой, я смотрю, пена ещё есть. Саша стояла под струями воды, чувствуя себя не человеком, а экспонатом, голым и беспомощным.
Еда была отдельным унижением. Первое время после больницы её кормили с ложки, как младенца. Она сжала зубы и молча отворачивалась, пока они не отстали. Но компромисс оказался немногим лучше: теперь она ела сама, но только из специальной тарелки с высокими бортиками, а пила из пластикового поильника-непроливайки.
-Так надёжнее, ничего не прольёшь на себя, – говорила мама.
Саша ненавидела эту тарелку. Ненавидела, как ложка противно скребёт по её дну, ненавидела тёплый пластик поильника в своей руке. Она мечтала о хрустальном бокале, холодном и звонком, о тонком фарфоре и обычных столовых приборах – о простых вещах, которые были для неё под запретом.
Сашина комната была её крепостью, но крепостью безоружной. Родители убрали оттуда всё, что, по их мнению, могло представлять опасность. Исчез светильник в виде месяца, потому что был стеклянным и мог заколоться, пропали рамки для фотографий и даже книги – старые, любимые, пахнущие типографской краской и временем.
-Тебе они теперь ни к чему, – сказала мама.
Вместо них отец принёс аудиоколонку.
-Включай что хочешь, слушай.
Но Саше не хотелось слушать чужие голоса. Лина воровала книги со стеллажа из зала и тихонько читала Саше, чтобы родители не услышали. Когда отец однажды застал их за этим, он высек Сашу.
-Ей нужно учить азбуку Брайля! – кричал отец. – И в этом виновата ты!
Лина пробовала её защищать, но каждый раз получала за это. Отец мог ударить Лину по губам, если она говорила что-то вроде:
-Оставьте её в покое, она не разучилась есть и не лишилась ума.
Чтобы сестру не наказывали, Саша почти перестала выходить из комнаты. Она сидела на кровати, положив руки на колени, и слушала. Слушала, как за стеной соседский ребёнок учится играть на пианино, фальшиво и настойчиво. Слушала, как за окном кричат вороны и проезжают машины, увозя людей в их собственную, большую жизнь. Она мысленно прокладывала маршруты по городу, который помнила зрячей: от подъезда – направо, к скверу с каштанами, потом через пешеходный мост, к старому парку, где они с Линой в детстве запускали в пруд кораблики из бумаги.
Все эти годы она была картографом, рисующим карты несуществующих стран. Страны под названием «Свобода». И завтра, в день её восемнадцатилетия, должен был прийти корабль. Капитан корабля – её сестра, с лицом, которое Саша уже не могла разглядеть даже в воспоминаниях, но с голосом, который звучал в ней все эти четыре года. Лина обещала. А она никогда не бросала слов на ветер. Даже когда сбегала в первый раз и её вернули, она прошептала Саше на ухо:
-Это была репетиция. В следующий раз всё получится.
И у неё получилось. А, значит, получится и у Саши.
Она готовилась. Каждый день она понемногу «чистила» свои ящики. Старое, безразличное ей бельё, растянутые кофты, подаренные кем-то из маминых подруг – всё это оставалось на своих местах, создавая видимость порядка. Настоящие сокровища она отбирала и складывала в одно место, чтобы потом разом скидать в сумку: мягкую фланелевую рубашку, в которой ходила Лина и которую та оставила ей «на счастье», книга про Нарнию, которую Саша помнила наизусть, фотографии, которые никогда не сможет увидеть. Всё это она подготовила для своего побега, и даже паспорт смогла припрятать у себя в рюкзаке.
Утро дня рождения началось, как обычно: с голоса матери, которая всегда врывалась в комнату без стука.
-С добрым утром, наша взрослая дочка!
Она вручила Саше подарок – телефон, который Саша так давно просила. У неё забрали его, когда Лина сбежала из дома, не хотели, чтобы сёстры как-то общались. Но теперь, когда появились всякие программы, которые помогали читать этикетки, разные голосовые помощники и так далее, Саше удалось убедить родителей, что ей необходим телефон.
-Ты можешь пользоваться моим, – говорила мама.
Но Саша не хотела пользоваться маминым телефоном. Она хотела свой. И это было чудом, что ей его подарили.
Целый день она провела, сидя у окна в гостиной. Родители суетились вокруг, накрывая на стол, но Саша их почти не слышала. Она ждала, когда за ней приедет сестра. И пока она ждала, память, как киноплёнка, начала прокручивать перед её внутренним взором самые страшные кадры.
Отец. Родной для Саши, чужой для Лины. Родного отца Лина не помнила. Но и отчим не стал для неё отцом. Вспомнилось, как Лина, тогда ещё подросток, разбила мамину любимую чашку. Нечаянно задела локтем, убирая со стола.
-Руки-крюки! – прогремел отец. – Ничего делать нормально не можешь!
Он не ударил её тогда. Он схватил её за запястье так, что наутро проступили синяки, и потащил в её комнату.
-Будешь сидеть без ужина и без света! Чтобы неповадно было!
Саша слышала, как сестра тихо плачет за стеной. Мама в это время мыла на кухне посуду, громко хлопая дверцами шкафов. Она никогда не заступалась за Лину. Никогда.
А потом был тот день. Тот страшный, переломный день на пустыре.
Лина, сияющая, с таинственным видом:
-Саш, пойдём, я тебе сюрприз купила! Устроим настоящий салют!
Они были так счастливы, так беззаботны. Первая «бомбочка» взорвалась с громким, весёлым хлопком. Вторая… Вторая была бракованной. Глухой удар, белая вспышка, режущая боль, и испуганное лицо сестры.
После этого для Лины начался ад. Любая провинность – несделанные уроки, разбросанные вещи, опоздание на десять минут – каралась жестоко. Отец изобретал «наказания». Он мог заставить её мыть пол в ванной зубной щёткой. Мог привязать её за руку к ножке тяжёлой кровати на несколько часов. Однажды, когда Лина «слишком громко» смеялась, он вылил на неё ведро ледяной воды.
-Чтобы остыла, – сказал он.
А мама… Мама молчала. Саша сжала кулаки. Она ненавидела их в этот момент. Ненавидела отца за его жестокость. Ненавидела мать за её слабость. И больше всего она ненавидела себя за ту самую слепоту, которая сделала её беспомощной заложницей.
Вечер опустился на город. Гости разошлись. Родители, довольные и усталые, убрали со стола.
-Ну как, именинница, день рождения удался? – спросил отец, похлопывая её по плечу.
В этот момент в дверь позвонили. Сердце Саши замерло, а потом забилось с такой силой, что её бросило в жар. Она встала, не дожидаясь, пока пойдут родители. Она знала, что это Лина.
-Я открою, – сказала она, и голос её не дрогнул.
Саша прошла по коридору, её пальцы нашли щеколду и цепочку. Она откинула их и повернула ручку.
С порога пахнуло морозным ветром, дорогими духами и свободой.
-Привет, сестрёнка, – сказал знакомый, повзрослевший голос. – Ну что, готова к путешествию?
Саша потянулась на голос, чтобы обнять сестру, но её руки провалилась во что-то густое и склизкое, будто в чан с желе. И в этот момент она проснулась всё в том же кресле в гостиной.
В доме было тихо. Слишком тихо. Ни голосов, ни шагов. Только мерный гул холодильника на кухне. Вечер дня рождения подходил к концу, а Лины… Лины не было.
Тихий, холодный ужас начал подползать к горлу. Может, с ней что-то случилось? Попала в аварию? Заболела? Как узнать об этом? Нужно как-то разобраться с подаренным телефоном и найти Сашу в социальных сетях. Но так, чтобы не узнала мама.
Саша встала, дрожащими ногами прошла по знакомому маршруту из комнаты в коридор. И она почти дошла до двери в свою комнату, когда услышала приглушённые голоса. Родители не спали. Они говорили за закрытой дверью своей спальни, но в ночной тишине слова были слышны отчётливо.
-Ты посмотри, как живёт твоя дочь! – в голосе отца прорвалась знакомая, едкая нотка презрения. – Турция, яхта, дорогие коктейли.
Саша замерла, вцепившись пальцами в косяк двери. Турция? Яхта?
-А мужика этого видела? Он же мой ровесник! Продалась ему с потрохами. Гулящая, вот кто она. Всегда была испорченной. Живёт без брака, вот твоё воспитание, да? Я не позволю тебе испортить мою дочь! Никакого телефона у неё не будет!
Мир Саши рухнул. Не просто разбился на осколки, а рассыпался в мелкую, ядовитую пыль. Она не слышала, что говорила мать в ответ. В ушах стоял оглушительный звон.
Не несчастный случай. Не болезнь. Не препятствие.
Просто забыла.
Воспоминания, которые раньше казались Саше доказательством смелости и свободолюбия сестры, теперь обрели новый, уродливый смысл. Побеги, дерзкие выходки, нежелание подчиняться… Может, отец был прав? Может, это была не тяга к свободе, а просто испорченность?
Саша медленно, как лунатик, повернулась и пошла обратно в свою комнату. Она не плакала. Слёзы были для живых, а внутри у неё всё умерло. Она дошла до кровати и села, положив руки на колени. Потом её пальцы нащупали твёрдый пластик нового телефона, который ей подарили на совершеннолетие, и который завтра у неё заберут – она уже поняла это. Саша швырнула его и заплакала. Впервые за долгое время заплакала.
Она не заметила, как уснула. Проснулась не от звуков, а от тяжести, лежащей на груди каменной плитой. Память вернулась мгновенно, вместе с тупой, ноющей болью в висках. Лины не было. Обещание было ложью. Мир за стенами дома не ждал её с распростёртыми объятиями. Он был таким же холодным и безразличным, как это ноябрьское утро.
Она лежала с открытыми глазами, глядя в привычную тьму, и ждала, когда мама принесёт завтрак. Ждала, что дверь откроется, и привычный, удушливый ритуал повторится вновь.
Но тут в её сознании, словно вспышка, возникла простая, очевидная мысль: «Мне восемнадцать. Я взрослая. Мне не нужна Саша».
Она встала с кровати. Вместо того чтобы ждать, пока мама выберет для неё одежду, она подошла к шкафу и на ощупь нашла худи и старые джинсы.
Когда она вышла в коридор, мама как раз ставила на стол её специальную тарелку.
-Сашенька, ты уже встала? Иди, я тебе кашу сварила…
-Я не буду кашу, – тихо, но чётко сказала Саша.
-Что? Ты заболела? – мама тут же подошла к ней, потрогала лоб.
Саша отстранилась.
-Нет. Я не хочу кашу. Я пойду гулять.
-Гулять? – мама произнесла это слово так, будто услышала его впервые. – Сашенька, ты что? Там же гололёд! Холодно, ты простудишься! Одетая легко… Давай я тебе хоть чаю налью?
-Я выпью чай потом. Я хочу выйти на улицу. Одна.
-Одна? – голос матери взлетел до высокой, испуганной ноты. – Ты с ума сошла! Ты же ничего не видишь! Ты заблудишься, упадёшь, тебя собьёт машина! Нет, ни за что! Это невозможно!
Раньше эти слова, этот панический страх, обрушивались на Сашу тяжёлым покрывалом, заставляя сжаться и подчиниться. Но сегодня Саша была другой.
-Мама, – Саша сделала шаг вперёд. – Мне восемнадцать лет. Я совершеннолетняя. Я имею право выйти из дома. Я имею право решать, гулять мне или нет.
-Какие права? Я твоя мать! Я несу за тебя ответственность! Ты не понимаешь, в каком ты положении!
-Я понимаю. Я слепая. Но я не идиотка. И я не пленница.
Она надела пуховик и ботинки. Сама, без помощи мамы. Потом подошла к прихожей, где у тумбочки стояла её трость.
-Саша, остановись! Я не разрешаю! – в голосе мамы сквозил уже не страх, а обида и гнев. – Я же всё делала для тебя! Я всю жизнь тебе посвятила!
-Я погуляю и вернусь, – сказала Саша. – Или ты будешь меня силой удерживать?
В ответ она услышала только тихий, надломленный всхлип. Мама не ответила. Она просто отступила, пропуская её.
Саша потянула на себя ручку двери, повернула замок. Дверь открылась с тихим скрипом.
Первый удар воздуха был обжигающим. Он пах снегом, выхлопными газами и чем-то похожим на свободу. И этот холодный, колючий воздух свободы был ей дороже всех тёплых обещаний на свете…
