— Вера Николаевна, ну что вы как маленькая! — Виталий снисходительно улыбался, листая какие-то документы. — Просто поставьте подпись, это формальность. Для скидки нужна справка о доходах.
Вера смотрела на стиральную машину, которую выбирала Светлана. Красивая, белоснежная, с множеством программ. У них дома старая «Малютка» окончательно сломалась на прошлой неделе, и дочь стирала руками в ванной. Семимесячная Настя требовала постоянной стирки пеленок, а Светлана выглядела измученной.
— Мама, давай, там очередь скопилась, — поторопила дочь, покачивая коляску.
Вера взяла ручку. Документ был напечатан мелким шрифтом, слова расплывались. Очки забыла дома. Виталий терпеливо показывал, где расписаться, объясняя про льготы для пенсионеров. В его голосе звучала привычная забота, с которой он всегда к ней обращался.
— Вот здесь, Вера Николаевна. И здесь. Просто формальность.
Она поставила подпись в трех местах. Крупную, размашистую, какой всю жизнь подписывала табели в детском саду. Документы тут же исчезли в папке продавца.
Через две недели зазвонил телефон. Вера как раз готовила суп с фрикадельками — Настя приходила с мамой на обед, и бабушка старалась успеть к их приходу.
— Вера Николаевна Семенова? Банк «Перспектива». У вас просрочен платеж по кредиту.
Половник выпал из рук и с глухим стуком упал на линолеум. Капли супа разлетелись по кухне.
— Какой кредит? Я никого кредита не брала!
— Договор от четырнадцатого сентября на сумму сто пятьдесят тысяч рублей. Просрочка составляет восемь дней.
Вера опустилась на табурет. В ушах стоял звон, как будто в голову ударила волна. Сто пятьдесят тысяч? Это же больше годовой пенсии!
— Это ошибка! Проверьте еще раз!
— Ошибок нет. Ждем погашения задолженности в течение трех дней. Иначе начислим штрафы.
Трубку положили. Вера сидела посреди кухни, где пахло укропом и жареным луком, и не понимала, что происходит. Только вчера жизнь была понятной и размеренной — пенсия, внучка, редкие походы к дочери. А сегодня она вдруг должница.
Первым делом позвонила Светлане на работу.
— Света, милая, тут какая-то путаница с банком. Говорят, я кредит брала.
Пауза затянулась. Слишком затянулась.
— Мама, я сейчас не могу говорить. Касса не закрыта. Вечером приеду, обсудим.
— Но Светочка…
— Вечером, мама. Вечером.
Гудки в трубке прозвучали как приговор. Вера знала голос дочери с рождения. И сейчас в нем не было удивления. Совсем.
Вечером Светлана пришла без Насти, сказала, что девочка у соседки. Сама была бледная, нервно теребила ремешок сумки.
— Мама, ты помнишь, как мы в магазине были? Когда стиралку выбирали?
— Конечно. А что?
— Ты же подписывала документы. Виталий говорил — для скидки.
Вера почувствовала, как внутри все похолодело. Медленно, очень медленно доходил смысл слов дочери.
— Это был кредитный договор? — голос звучал чужим, как будто не ее.
Светлана кивнула, не поднимая глаз.
— Витя сказал, что мы будем платить сами. Что ты не узнаешь. Что это ненадолго, пока он новую работу не найдет.
— Ты знала? — Вера встала из-за стола. — Ты знала и молчала?
— Мам, мы не хотели тебя расстраивать! Думали, быстро расплатимся и…
— Вы обманули меня! — крик вырвался сам собой. — Моя собственная дочь!
Светлана заплакала. Тихо, жалобно, как в детстве, когда разбивала что-то ценное.
— Мама, прости. Но что мы могли делать? Зарплата маленькая, ребенок, съемную квартиру снимаем… А у тебя кредитная история чистая, пенсия стабильная…
— У меня пенсия восемнадцать тысяч! Откуда мне взять ваши деньги?
— Витя говорил, что найдет способ. Что это временно.
Вера смотрела на дочь и чувствовала, как рушится что-то очень важное внутри. Не просто доверие — вера в то, что семья это опора, а не источник предательства.
— Где ваш Виталий? Почему сам не пришел объясняться?
— Он… он сказал, что это женские проблемы. Что мы сами разберемся.
Трус. Даже в собственной подлости не мог признаться лично.
— Светочка, — Вера села напротив дочери, взяла ее руки в свои. — Ты понимаешь, что меня могут лишить квартиры? Что я могу остаться на улице?
— Нет, мама! Витя не даст! Он что-нибудь придумает!
— А если не придумает?
Светлана молчала. И в этом молчании было больше правды, чем во всех словах.
На следующий день Вера пошла в банк. Высокое здание из стекла и металла подавляло своей холодностью. В очереди стояли такие же растерянные люди с папками документов.
— Договор действителен, — сказал молодой сотрудник, даже не подняв глаз от экрана. — Подпись ваша, паспортные данные совпадают. Платите по графику или обращайтесь к коллекторам.
— Но меня обманули! Я не знала, что подписываю!
— Это не наша проблема. У нас есть правильно оформленные документы.
Вера вышла на улицу и долго стояла у автобусной остановки, не видя приходящих и уходящих автобусов. Вокруг кипела обычная жизнь — люди спешили на работу, в магазины, домой. А у нее больше не было дома. Был только долг в сто пятьдесят тысяч рублей.
Вечером позвонил Виталий. Говорил долго, путано, про сложности с работой, про кризис, про то, что «все уладится».
— Вера Николаевна, ну что вы так убиваетесь? Подумаешь, кредит! Все сейчас в кредитах живут!
— Виталий, у меня пенсия восемнадцать тысяч. Вы хотите, чтобы я семь лет отдавала все деньги банку?
— Да не будет никаких семи лет! Я работу найду, мы все погасим за полгода-год. Вы что, своей семье не доверяете?
Слово «доверяете» прозвучало как издевательство. Она им доверяла. И что получила взамен?
— А если не найдете работу?
— Найду! Обязательно найду! Вера Николаевна, ну не накручивайте себя!
После разговора Вера села за кухонный стол и достала старый блокнот, где записывала расходы. Восемнадцать тысяч пенсии. Коммуналка — семь тысяч. Лекарства — три тысячи. Еда — пять тысяч. Остается три тысячи на непредвиденные расходы. А банк требует двадцать две тысячи в месяц.
Математика была жестокой и простой. Платить нечем.
Утром пришла Светлана. Без Насти, мрачная.
— Мама, Витя сказал, что ты хочешь в суд подавать.
— А что мне еще остается?
— Ты понимаешь, что он может сесть? Что Настя останется без отца?
Вера долго смотрела на дочь. На эти знакомые с детства глаза, на родинку над губой, на привычный жест — трогать кольцо, когда волнуется.
— А ты понимаешь, что я могу остаться без дома?
— Мы что-нибудь придумаем…
— Вы уже придумали. Сделали меня должницей.
— Мама, ну не говори так! Мы же семья!
— Семья? — Вера встала, подошла к окну. За стеклом качались березы, сбрасывали желтые листья. — Семья это когда защищают, а не используют.
— Если ты подашь заявление, я больше к тебе не приду. И Настю не приведу.
Угроза прозвучала тихо, но четко. Вера обернулась, посмотрела на дочь. Светлана стояла прямо, сжав губы. Точно так же она стояла в детстве, когда требовала новую куклу или сладости.
— Значит, не придешь, — сказала Вера просто.
— Мама!
— Иди, Света. Мне нужно подумать.
После ухода дочери квартира показалась огромной и пустой. Вера ходила из комнаты в комнату, трогала фотографии, вещи. Вот детские рисунки Светланы, которые она бережно хранила тридцать лет. Вот школьные грамоты. Вот свадебные фотографии.
Какой смысл во всем этом, если в итоге ребенок предает тебя ради чужого человека?
Она села за стол, достала чистый лист бумаги. «Заявление», — написала вверху. Потом долго сидела, глядя на это слово. Одно слово, которое перечеркнет всю ее прежнюю жизнь.
Но другого выхода не было.
Через месяц Виталия вызвали в суд. Кредитный договор признали недействительным — Вера доказала, что не понимала сути подписываемых документов. Банк снял требования, Виталий получил условный срок.
Светлана слово сдержала. Не приходила, не звонила. На улице, когда встречались случайно, отворачивалась. Настя бежала к бабушке, но мать быстро хватала ее за руку и уводила.
— Мама сказала, что ты плохая, — шепнула девочка как-то, вырвавшись от Светланы у подъезда. — Но я знаю, что ты хорошая.
Вера стояла одна в своей пустой квартире и понимала: она выиграла суд, но проиграла семью. Справедливость оказалась дороже любви. А может, то, что она принимала за любовь, было чем-то другим?
Она подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение. Постаревшее за эти месяцы лицо, седые волосы, усталые глаза. Но в них больше не было страха. Только печаль и странное облегчение.
Можно ли было поступить иначе? Промолчать, смириться, тихо разориться ради сохранения иллюзии семейного счастья?
Вера не знала ответа. Знала только одно — спать она теперь могла спокойно. Потому что не предала саму себя.
