Иннокентий всю жизнь был таким упертым атеистом, что даже когда оказался при смерти, и его верующая супруга всё-таки вызвала из храма батюшку, в надежде, что муж хотя бы в таком состоянии одумается, и откажется от своих убеждений, тот устроил служителю церкви свой очередной атеистический «концерт».
— Всё-таки, приперся, бородатая душа? — злорадно запищал Иннокентий, от слабости кое-как выговаривая слова. – Не послушалась меня жена, решила всё по-своему устроить. Только – шиш ей! Зря ты ноги свои портил, пока до меня плёлся! Быстро разворачивайся, и улепетывай отсюда!
— Понятно… – привычно усмехнулся в усы батюшка, и открыл свой красивый молитвослов. — Атеист ты у нас, значит… И исповедоваться наотрез отказываешься? Правильно я тебе понял, грешная душа?
— Именно так! — пропищал опять Иннокентий. – И говорить я с тобой не желаю! Потому что вся твоя религия — это опиум для народа. А этот ваш главный, кому вы все молитесь…
Договорить свою крамольную фразу умирающий не успел, потому что немедленно получил тяжёлым латунным крестом, который батюшка держал в левой руке, по голове. Легонько, правда, получил, но Иннокентию всё равно стало очень больно.
— Ай! — сморщил он своё лицо. — Ты, чего делаешь, мать твою за ногу?! Ты, чего, драться сюда пришёл?! С умирающим?!
— Это я так отпускаю тебе грехи, сын мой, — опять усмехнулся батюшка. – Может, ещё хочешь?
— Не имеешь права… — Иннокентию очень захотелось завопить что есть сил, а потом ещё и пристращать это бородатого человека в рясе тюрьмой, но сил у него на это не было. — У-у-у… – только промычал он. — Не зря я считал, что все вы разбойники… Всё, проваливаю отсюда немедленно… Я тебя видеть не желаю…
— Нет, раб Божий! Деньги за тебя уже уплочены! — рявкнул вдруг грозно священник. – И квитанция у меня есть! Значит, я должен все сделать с тобой, как надо.
— Уйди от меня, говорю!.. — опять попытался завопить умирающий. — Дай мне спокойно уйти на небеса.
— Куда-куда ты собрался? — усмехнулся священник. — Ишь, губу раскатал. На небеса…Таким как ты на небо вход закрыт. Ясно тебе?
— А это я фигурально сказал! — немедленно опомнился Иннокентий, вспомнив, что он атеист. – Просто так. Все говорят, вот и я сдуру ляпнул. Поэтому, можешь тут надо мной свои глупые слова не произносить. Понятно? Мне всё равно, что с моим телом после смерти будет.
— Неужто — всё равно? — не поверил батюшка. — И, значит, ты согласен отправиться отсюда прямиком в ад?
— Да отвяжись ты от меня, со своими дурацкими вопросами.
— Отвечай, говорю, согласен ты на ад, или нет? — ещё раз повторил свой вопрос служитель храма, уже угрожающим тоном.
— Я на всё согласен, — психанул Иннокентий. — Лишь бы ты сейчас от меня отвязался.
— Ну, ладно… Пусть простит меня наш Милосердный, но ты сам напросился. Раз ты так в ад желаешь, мы тебе поможем.
Священник своей рукой полез куда-то под рясу, и скоро достал оттуда синий фломастер.
— А чего это ты собрался делать? — насторожился Иннокентий.
— Мы тебе сейчас направление выпишем, — ответил сердито батюшка. — Чтобы ты случайно на глаза Создателю не попал. А то ведь ты, оказавшись перед Ним, начнёшь опять сослепу вопить, что его не существует. Ведь так? Начнёшь?
— Конечно! – торжественно воскликнул Иннокентий. — Нет его, и быть не могёт! Я это точно знаю!
— Вот-вот. Такие как ты, всё знают точно, с самого рождения. Вот сейчас мы тебя и ограничим от встречи с ним.
Батюшка склонился над постелью, в которой лежал Иннокентий, и стал расстегивать на нем нательную рубаху.
— Эй, ты, чего делаешь, бородатый? — Иннокентий не на шутку испугался. — Ты чего меня щупаешь?! Я тебе чего, баба?
— Молчи, раб Божий… — пробормотал священник, продолжая расстёгивать рубаху на больном.
— Я не раб, — упрямо простонал умирающий, хватаясь своими руками за руки батюшки, пытаясь тому мешать. — И тем более, не раб того, про кого ты сказки всем рассказываешь.
— Вот и хорошо. Сейчас мы тебе напишем на груди: «Прямиком в ад!» — Батюшка, действительно, твёрдой рукой нанёс фломастером на груди Иннокентия эту самую надпись. — Вот теперь, всё. Теперь всем будет сразу видно, куда ты собрался. И в чистилище ангелы тебя моментально в правильную колонну определят.
— Эй, ты чего наделал? – Иннокентий страшно перепугался, и в то же время, отказываясь верить в происходящее. — Ты зачем мне своей писалкой грудь замарал?
— Я уже сказал, зачем! — Священник громко захлопнул свой молитвослов, собираясь уходить. — Я тебе направление выписал, туда, куда ты всю жизнь стремился.
— А вот ты уйдешь, и я супругу попрошу, что она твою писульку отмыла! – ответил Иннокентий.
— Не получится. Мои чернила не отмываются. — Священник развернулся и пошёл к двери. Возле самого выхода остановился, обернулся: — Значит, нет, говоришь, Создателя? Или, всё-таки, исповедуешься?
— Нет! – опять упрямо ответил Иннокентий.
Когда за священником закрылась дверь, умирающий долго лежал нешелохнувшись. Потом он вдруг почуял, что надпись на груди, стала его жечь, гореть огнём, как будто это не простая надпись, а какое-нибудь клеймо. Ему даже больно стало. А ещё стало очень любопытно, а это правда, что священник написал на нём слова про ад, или это только он так нехорошо пошутил.
Иннокентий собрал остаток сил, и попытался встать с постели. С третьей попытки у него это получились, он кое-как принял сидячее положение, свесив ноги с кровати.
Через минут пять он поднялся на ноги, и, держась, то за спинку кровати, то за стол, побрёл в сторону зеркала, которое висело на стене.
«Прямиком в ад» — прочитал он отражение в зеркале, и застонал от возмущения.
— Но почему в ад-то?
Потом он опомнился, опять вспомнив, что он атеист, и переживать за эту надпись ему, вроде бы, как бы, нельзя. Но, всё равно, обида не давала ему спокойно дышать.
— Мать! — закричал он, напрягаясь изо всех сил.
— Кеша! — воскликнула удивлённо вбежавшая на крик супруга, увидев умирающего мужа на ногах. — Неужели тебе исповедь и молитвы батюшкины так помогли?
— Нет! — застонал опять Иннокентий. — Срочно истопи баню, мать!
— Зачем?
— Надо… Мне клеймо отмыть необходимо…
— Какое клеймо? — испугалась жена.
— Которое этот твой… прямо на душу мне поставил… Не хочу я в ад, мать… Не хочу…
— Кешенька, неужели ты в Него поверил? — радостно заплакала супруга.
— Нет… — уже не так уверенно произнёс супруг. — Просто я подумал, а вдруг, и правда, кто–то там есть… – И он показал глазами на потолок.
Как ни странно, но после бани здоровье у Иннокентия резко пошло на поправку. Может, потому что, надпись он, всё-таки, с груди отмыл. Но, всё равно, эта фраза «прямиком в ад» — нет-нет – но, иногда, жгла его грудь невидимыми буквами. В эти мгновения он почесывал её своей пятерней, и потом робко и украдкой крестился, — так чтобы никто вокруг не заметил. Ведь он же — атеист.
