— Дети, солнышки мои, — щебетала мама, осторожно поправляя выбившийся локон. Ее голос был тихий, немного севший, с частыми паузами, но зато всегда узнаваемый.
Ее не узнать невозможно.
Младшая, Оля, уже сидела за столом и листала учебник по высшей математике, которую ей через месяц сдавать, а она в математике еще со школы ни бум-бум, поэтому экзамен обещал быть веселым. Ее старший брат, Саша, все еще дремал, укутавшись в одеяло. Мерзляк. Ему и летом, и зимой холодно, даже если дома обогреватели работают на полную.
— Оль, ты знаешь… — мама подошла к стоявшему буквально у порога столу, прислонившись к дверному косяку. Она положила руку на учебник, чтобы Оля отвлеклась, и Оля опять заметила, насколько сильно мамины руки выдают ее возраст, как бы она его ни скрывала, — Я тут подумала…
Оля умела распознавать мамин взгляд.
Это был взгляд, предвещающий просьбу. Неважно, о чем она будет — о новом платье, о поездке на море, о какой-то небольшой, мимолетной нужде. Всегда начиналось с “я тут подумала…”.
Ну, обычно очень дорогими просьбами заведовал Саша, он все-таки старший, он уже больше заработать успел.
— Что, мам? — Оля уже знала, к чему она клонит.
— Помнишь, я тебе рассказывала про… этот… как его… аппарат для маникюра? — она покрутила пальцами, пытаясь вспомнить забытое слово, — Я смотрела, он такой красивый, с кучей режимов. Думаю, мои ручки так устали, понимаешь… Мне было бы выгоднее делать маникюр самой, а не ходить в салоны.
Оля взмолилась. Сколько можно? Мама обожала все эти новомодные штучки, которые обещали облегчить ей жизнь. То крем для рук с “эффектом младенческой кожи”, то какой-нибудь чудо-пылесос, который должен был сам находить пыль везде — от пола до потолка. И всегда эти покупки сопровождались долгим, обстоятельным рассказом о том, как это ей необходимо.
— Мам, но ты же недавно купила тот набор… — попыталась напомнить Оля.
Недавно мама уже обещала, что сократит расходы на салоны, если у нее дома будет не абы какой, а полноценный набор для маникюра.
— Да он уже старый! — она отмахнулась, — Это все… ну, как бы тебе сказать, это нужно, понимаешь? Нужно же за собой следить. Особенно сейчас, когда…
— Когда что, мам? — уточнила Оля.
— Ну, когда… сама понимаешь. Возраст. Эх, что говорить, только лет через тридцать меня и поймешь… А ведь ты моя дочь… — она запнулась, и Оля уже знала, что дальше последует рассказ о “радости материнства”, о “безвозмездной любви”, о том, что “дети — это главное”.
— Мам, мы тебе поможем, но…
— Вот-вот! — просияла она, — Я же знаю, что вы у меня такие умные, такие заботливые. Вы же понимаете, как это важно. Я же не для себя, дорогие. Я же… Ну, для себя, но не ради прихоти.
Здесь она снова сделала паузу, подбирая нужные слова.
Кажется, подобрала.
— Мне же нужно, чтобы вы гордились своей мамой. Чтобы вы видели, что она тоже… старается быть красивой.
Мама хуже ребенка. Иногда Оля удивлялась, как они с ней вообще дожили до более-менее сознательного возраста?
Саша, наконец, зашуршал одеялом и, зевая, высунул голову.
— Что там, мам? — спросил он сонным голосом.
— Сашенька, солнышко! — мама повернулась к нему, — Ты проснулся? Как спалось моему богатырю?
— Хорошо, — он потянулся, — Что за шум?
— Да вот, с Олей разговариваем. О насущных делах.
— О каких?
— Кое-какие покупки надо обсудить, — она снова замялась, и Оля поняла, что теперь ее рассказ будет адресован им обоим, с новой силой, — Вы же знаете, как мне бывает тяжело. Вся эта… рутина. А хочется и красивой побыть, и собой полюбоваться. Иногда же хочется чего-то для души.
— Для души? — Саша протер глаза.
— Да. Для души, дорогие мои. Вот, например, я мечтаю купить себе… вот тот шелковый шарф. В том магазине, помните? Я так на него смотрю каждый раз, когда прохожу мимо. Он такой… цвета неба после дождя. Невероятный!
— Ма, да он стоит столько, что на эти деньги нас всех к зиме можно одеть, — выпалила Оля, — Раза три!
— Он для красоты.
Оля почувствовала, как ее начинается подташнивать от этой беседы. Это была не просто просьба о деньгах. Это был целый спектакль. Мама умела играть свои роли с таким мастерством, что даже Оля, ее дочь, иногда поддавалась. Хотя и помнила последствия этих выступлений… Например, когда Оля училась в восьмом классе, они месяц сидели на пустом рисе и чае ,потому что мама захотела сапоги.
— Мам, но ты же знаешь, что у тебя полно шарфов… — начал Саша, но мама тут же его перебила.
— Шарфы — это одно, Сашенька. А это — произведение искусства! Это же не просто вещь. Это… как вдохновение. Представляешь, я буду его носить, и мне будет так… легко. Так радостно. И вам ведь тоже будет приятно, правда? Когда мама счастлива.
Вот оно. Главный прием. “Когда мама счастлива”. И они, как послушные дети, должны были обеспечить ей счастье.
— Мам, это дорого, — Оля уже знала, что она начнет называть сумму.
— Ну, если подумать, не так уж и дорого. Это же… инвестиция в хорошее настроение. А хорошее настроение — это половина успеха, правда? Без него и работа не спорится, и дом не строится.
Она подходила к ним, и Оля чувствовала запах ее любимых духов, смешанный с ароматом свежеиспеченных конвертиков с творогом — она всегда пекла, когда хотела что-то выпросить.
— Вот, смотрите, — она достала из кармана распечатанную картинку, и не поленилась же, — Я тут нашла…
Она развернула лист, и они увидели рекламный разворот. Там был тот самый шарф, видимо, в момент, когда еще не поступил в продажу, а только попадал на модные показы. Ну да, дизайнерская вещь.
— Видите? Какой цвет! Какие краски! А вот эта… бахрома… — она провела пальцем по картинке, — Думаю, если бы у меня был такой шарф, я бы чувствовала себя… как королева. Не меньше.
Саша уже начал зевать. Оля видела, что ему трудно сосредоточиться. Его мозг все еще спал, а мамино красноречие, похоже, казалось ему слишком сложным квестом.
— Мам, мы тебе потом купим. Когда… — начал он.
— Когда, когда? — перебила мама, — Когда время уйдет? Когда этот шарф уже не будет модным? Когда? Вот сейчас, пока есть. Мне же нужно чувствовать себя… ну, как вам объяснить… молодой. Активной. Чтобы вы видели, что ваша мама не стареет.
Эта часть всегда давалась Оле с трудом. Мама. Старость. Эти слова как-то плохо сочетались. Она всегда была такой энергичной, такой деятельной. Ну да, годы идут. Никто не молодеет. Невозможно остаться молодой. Но, видимо, ей самой хотелось в это верить. И деньги, казалось, были для нее инструментом, который помогал поддерживать эту иллюзию.
— Мам, давай подарим тебе это на День рождения, — предложила Оля.
— День рождения еще когда будет! А мне хочется сейчас. Понимаешь? Уже давно хочется. Увидела — и захотелось. Оль, солнышко, ты же знаешь, я никогда не прошу просто так. У меня всегда есть причина. Вот этот шарф… он мне так нужен. Для души. Чтобы чувствовать себя… красивой. А когда мама красивая, дом красивый, и дети счастливы.
Оля знала, что она ждет. Ждет, когда Оля спросит “сколько”. И Оля, конечно, знала, что сумма будет немаленькая, но вот конкретную цену уже подзабыла. Мама никогда не скупилась на “душевные” покупки.
— Сколько конкретно он стоит, мам? — вздохнула Оля.
— Ну… — она замялась, — Там… такая цена. Но я думаю, что если постараться…
И тут началось. Подробный рассказ о том, как она “немного экономила”, как “отказывала себе в чем-то другом”, как “месяцами мечтала об этом”. И, конечно, самая главная фраза, которая всегда завершала этот монолог:
— Дети, вы же моя отрада. Моя помощь. Вы же понимаете, как это важно для меня. А я… я всегда стараюсь для вас. Готова последнюю рубашку отдать.
Саша, видимо, проникся ее страданиями. Он встал, потянулся и подошел к ней.
— А сколько тебе нужно? — спросил он.
— Вот если бы… ну, тысяч сорок…
Оля закатила глаза. Сорок тысяч. На шарф. Это была сумма, которой хватит, чтобы месяц экономно прожить, включая продукты на всех и коммуналку, но мама не знает, что такое “экономно”.
— Это очень много, — сказала Оля.
— Вы же понимаете, это же… это бренд. Он не может стоить дешево. Это же… инвестиция.
— Инвестиции в твою красоту, — добавил Саша.
— Именно так, Сашенька! В красоту. В молодость. В хорошее настроение. Разве это того не стоит? — ее глаза загорелись.
И так каждый раз.
Оля помнила, как в детстве мама всегда просила их “одолжить” ей пару монет из подаренных бабушкой и дедушкой денег на мороженое.
— Я вам потом верну, солнышки, — говорила она, улыбаясь. Но “потом” так и не наступало. Монеты растворялись в ее сумке, как и много лет спустя.
Потом, когда они стали старше, запросы стали серьезнее.
— Милые мои, скажу вам по секрету, мне бы немного денег на… это… на крем. У меня совсем руки высохли. А тот, что есть, не подходит.
Или:
— Дети, если у вас есть немного свободных денег, мне бы очень пригодились…
И всегда это было “кое-что”. Этим “кое-чем” могла быть новая кофточка, билет в театр, какой-нибудь “полезный” прибор для дома или, как сейчас, шарф.
Тогда у Оли и Саши еще не было собственных денег, которые они зарабатывают. Было то, что давали бабушки, было то, что на карманные, помимо алиментов, подкидывал отец. С какого-то момента они старались сами вести бюджет, чтобы мама все не растратила…
— У нас же есть свои расходы, — сказала Оля.
— Я знаю, знаю! Но вы же у меня такие умные, такие самостоятельные. Вы же умеете планировать. А я… я просто хочу себя порадовать. Немножко. Это же не каждый день. Вот этот шарф… он же как кукла для девочки, о которой она мечтала. Мне же нужно, чтобы я чувствовала себя красивой и ухоженной.
— Ты и так ухоженная, мам, — сказал Саша.
— Ой, мои хорошие! — она поднесла руки к щекам, — Спасибо вам за комплименты. Но комплименты — это хорошо, а материальные вещи — еще лучше. Они как бы подтверждают, что ты чего-то стоишь.
Оля знала, что она не злая. И не жадная. Просто… она жила в своей реальности, где деньги были чем-то вроде волшебной палочки, способной исполнить ее маленькие, сиюминутные желания. И она верила, что, исполняя эти желания, становится счастливее. А если мама счастлива, то и дети должны быть счастливы.
— Хорошо, — сказала Оля, чувствуя, как слабеет решимость, — Я могу дать тебе… десять тысяч. Но это все, что у меня сейчас есть.
— Десять тысяч! — оживилась мама, — Ну, это уже что-то! Спасибо, солнышко мое! Я же говорила, что ты у меня самая лучшая!
— А я? — спросил Саша, ожидая своей порции похвалы.
— И ты, мой дорогой! И ты тоже. Вы у меня такие хорошие.
Она подошла к Саше и обняла его.
— А тебе-то ничего не нужно, Сашенька? — спросила она, — Может, ты тоже хочешь что-нибудь для души?
Саша, ко всеобщему удивлению, не стал спорить.
— Я бы хотел новый диск с игрой, — сказал он.
— Игра? Здорово! Нужно же и интересоваться чем-то. А сколько стоит диск? Я тебе его на Новый год куплю.
Не купит. В этом Оля не сомневалась. А Саша — да, он обожает видеоигры. Ему надо как-то отвлекаться. Саша у них был за главного уже давно. Пошел сразу работать после школы, отказавшись поступать, чтобы в семье были деньги, потому что мама как раз тогда перешла с постоянной работы на непостоянные подработки. Когда Оля хотела, как и брат, после одиннадцатого пойти работать, именно он настоял на том, чтобы она училась, а не повторяла его ошибки. Оля и училась, но подрабатывать не забывала.
Мама видела это все, но, казалось, не понимала.
— Сашенька, а у тебя деньги сейчас с зарплаты остались?
И так, по очереди, она обходила их, собирая свою “дань”. Оля отдала ей свои десять тысяч, почувствовав легкое сожаление (да не такое уж и легкое). Саша, видимо, нашел в своей сумке сумму побольше, и она была для него очень-очень значительной.
— Спасибо вам, мои хорошие! — мама улыбалась, складывая деньги в кошелек, — Вы мои настоящие помощники. Моя опора. Я вас так люблю! Остальное займу у Кати.
Любит. В этом они не сомневались. Но любит очень своеобразно. Материальных проблем для нее не существует, она просто не хочет понимать, как устроен принцип доходов и расходов. Большой ребенок.
— Ты уверена, что тебе нужен этот шарф — спросила Оля, когда она уже собиралась выходить.
— Конечно, солнышко! Это же для души. Ты же понимаешь.
Она подмигнула Оля, и та улыбнулась. Она была такой. Их мама. Неисправимая.
— Только потом верни тете Кате деньги, — добавила Оля, как будто спохватившись.
— Обязательно, солнышко! Обязательно! — прокричала она, выходя за дверь.
И Оля знала, что “обязательно” — это еще одна строчка из старой доброй песни. Песни, которую они пели вместе, день за днем, год за годом. Деньги тете Кате, конечно, отдадут Оля и Саша.
Оля вернулась к учебнику, но что-то математика теперь совсем не лезла в голову. Оля думала о маме. И о том, как легко ей удается заставить их, своих детей, чувствовать себя виноватыми, если они не выполняют ее маленькие, но такие важные для нее желания.
