В 70 лет Анна Петровна поняла, что одиночество — это не пустая квартира, а полный дом людей, которым ты не нужна. Эта мысль, как холодный ветер, пробрала её до костей, когда она сидела за праздничным столом в своём старом доме на окраине города.
Дом был полон. Дети, внуки, даже правнук, которому едва исполнилось три года, бегал по комнатам, топая маленькими ножками. Все собрались на её юбилей — семьдесят лет, солидная дата. Стол ломился от еды: пироги, которые она пекла всю ночь, мясо, запечённое по старинному рецепту, и тот самый торт, что она заказала у соседки-кондитера, потому что самой уже тяжело возиться с кремом. Все смеялись, говорили громко, тосты лились рекой. Но Анна Петровна смотрела на них и чувствовала себя чужой.
Её старшая дочь, Лена, сидела в углу с телефоном, листая что-то и хмурясь. Зять, как всегда, спорил с сыном Анны, Сергеем, о политике, и их голоса заглушали всё остальное. Внучка Маша фотографировала торт для соцсетей, а её муж что-то бубнил про работу. Никто не спросил Анну Петровну, как она себя чувствует, не вспомнил её старые истории, которые она так любила рассказывать. Даже правнук, обычно льнувший к ней, сегодня был занят новой игрушкой, которую привёз отец.
Она сидела во главе стола, но словно была невидимкой. Её дом, её еда, её праздник — и всё же она была здесь лишней. Когда-то этот дом гудел от жизни: дети росли, смеялись, просили её совета. Она помнила, как Лена, ещё школьницей, плакала у неё на плече из-за мальчика, а Сергей, вечно лазающий по деревьям, прибегал с разбитыми коленками, и она, смеясь, мазала их зелёнкой. Теперь они взрослые, у них свои семьи, свои заботы. А она? Она стала фоном, декорацией в их жизни.
Анна Петровна встала, чтобы унести пустые тарелки. Никто не заметил. В кухне, среди грязной посуды, она остановилась и посмотрела в окно. Сад, который она сажала ещё с покойным мужем, зарос сорняками. Она хотела попросить Сергея помочь с обрезкой яблонь, но он уже неделю не звонил. Да и зачем ему? У него работа, дети, кредиты. А она… она просто старуха, которая живёт в прошлом.
Вернувшись в комнату, она попыталась вставить слово в разговор, рассказать, как в молодости пела в хоре и как её голос хвалили на районном конкурсе. Но Лена перебила: «Мам, ты уже рассказывала это сто раз». Все засмеялись, а Анна Петровна замолчала. Её истории, её жизнь — они никому не нужны.
Поздно вечером, когда гости разъехались, дом опустел. Тишина была оглушительной, но Анна Петровна вдруг почувствовала облегчение. В пустой квартире не надо притворяться, не надо ждать внимания, которого не будет. Она заварила себе чай, села в старое кресло и открыла альбом с фотографиями. Там были её молодость, её муж, её дети, когда они ещё были её миром. И впервые за вечер она улыбнулась. Может, одиночество — это не так уж страшно. По крайней мере, в одиночестве она могла быть собой.
Анна Петровна закрыла альбом, но фотографии всё ещё мелькали перед глазами. Молодой муж в военной форме, её собственное лицо, ещё без морщин, с задорной улыбкой, дети на каруселях в парке. Тогда всё было проще — жизнь кипела, и она была в её центре. Теперь же дом, когда-то полный смеха, стал музеем её прошлого, а она — его единственным смотрителем.
На следующий день после юбилея Анна Петровна проснулась рано. Солнце пробивалось сквозь выцветшие занавески, и она решила, что не будет сидеть в четырёх стенах. Хватит ждать, пока кто-то вспомнит о ней. Она надела старый плащ, взяла корзину и пошла в сад. Сорняки, которые она так долго откладывала, сегодня казались не такими уж страшными. Она работала медленно, но упорно, выдергивая траву и подрезая сухие ветки. Земля пахла сыро, как в детстве, когда она помогала матери на огороде. Это был её сад, её труд, и в нём она чувствовала себя живой.
К обеду позвонила соседка, Тамара Ивановна, женщина лет шестидесяти, с которой они иногда пили чай. «Ань, ты как после вчера? Не устала?» — спросила она с искренней заботой. Анна Петровна удивилась: такой простой вопрос, а как тепло от него стало. Они разговорились, и Тамара предложила зайти. За чашкой чая Анна Петровна, сама того не ожидая, рассказала о вчерашнем дне, о том, как ощутила себя ненужной в собственном доме. Тамара слушала, не перебивая, а потом сказала: «Знаешь, Ань, мы с тобой ещё ого-го. Не для всех, может, но для себя — точно. Давай-ка лучше подумаем, как твой сад в порядок привести. Я тут видела, у тебя розы совсем зачахли».
Этот разговор стал для Анны Петровны маленьким открытием. Она вдруг поняла, что не обязательно ждать внимания от детей или внуков. Есть люди, которые рады её видеть, пусть их и немного. В тот же день они с Тамарой составили план: возродить сад, посадить новые цветы, а может, даже устроить маленький праздник для соседей. Тамара предложила позвать и других женщин с их улицы — тех, кто, как и Анна, часто оставался один.
Прошла неделя. Анна Петровна с удивлением замечала, как её дни наполняются смыслом. Она нашла старый блокнот, где когда-то записывала рецепты, и начала готовить для соседских посиделок. К ней заглядывали то Тамара, то Нина с первого этажа, то даже местный мальчишка, которому она дала яблок из сада. Они болтали о пустяках, смеялись, и Анна Петровна чувствовала, что её голос снова кому-то нужен.
Однажды вечером позвонила Лена. «Мам, ты как? Что-то я замоталась, не звонила». Анна Петровна улыбнулась в трубку. Она могла бы обидеться, напомнить, как ждала их внимания на юбилее, но вместо этого сказала: «Всё хорошо, дочка. Занимайся своими делами, а я тут с соседями сад вожу. Приезжай как-нибудь, покажу, что мы натворили». Лена удивилась: «Сад? Ты же говорила, сил нет». — «Ну, нашлись», — ответила Анна Петровна и впервые за долгое время почувствовала себя не просто матерью или бабушкой, а женщиной, у которой есть своя жизнь.
Она вернулась к своему креслу, но альбом больше не открывала. Прошлое осталось в фотографиях, а она хотела жить здесь и сейчас. В её доме снова зазвучали голоса — не её детей, но людей, которые видели в ней не только старую женщину, но и Анну, с её историями, её пирогами и её неувядающей любовью к жизни. И в этом новом одиночестве, где она была нужна самой себе и другим, Анна Петровна наконец-то почувствовала себя дома.
