На часах было ровно двадцать три ноль-ноль, когда на столе дежурного отдела полиции задребезжал телефон.
— Начинается, — с тоской пробормотал дежурный. — Сейчас начнут на соседей жаловаться.
Так и получилось. Когда он поднёс трубку к уху и представился, тут же услышал измученный голос пожилой женщины.
— Умоляю, уймите уже моего шумного соседа! Он который день подряд надо мной измывается!
— Так сейчас, вроде, не день, а ночь, — лениво напомнил ей дежурный.
— А для меня теперь что ночь, что день, всё — одно и то же. Этот изверг мне житья не даёт круглосуточно.
— И где он живёт, этот сосед? Над вами?
— За стеной! Вон, опять, песни свои завёл.
— Песни? У него, что телевизор на полную громкость работает?
— Какой телевизор? Он сам песни поёт! Сам! Горланит их без перерыва, под свою балалайку.
— Да вы что? – Дежурный даже оживился. – Неужели — под балалайку? И громко горланит?
— А вот вы приезжайте, и сами послушайте! – сердито воскликнула пожилая женщина. — От его песен у меня уже изжога!
— А почему другие ваши соседи к нам не звонят? Он же, наверное, им тоже спать мешает.
— А потому они не звонят, что им его песни нравятся!
— И что у него за песни?
— Частушки. И притом – матерные. А уже — одиннадцать ночи. Это — время тишины. Я ведь законы знаю! И если вы сейчас же не приедете, и не утихомирите этого старика, я на вас жалобу накатаю! Понятно вам?
— Понятно, понятно. Только скажите, вы сказали, что он старик? Правильно я вас понял?
— Правильно.
— И сколько ему лет?
— Восемьдесят пять?
— Да вы что?.. И он в такие годы всё ещё поёт? Вот, молодец!
— Вы мне зубы не заговаривайте! – ещё больше разозлилась женщина. — Немедленно приезжайте! Иначе, я разнервничаюсь, и опять всю ночь уснуть не смогу. Вы должны заботиться о спокойствии граждан.
— Ладно-ладно, скоро приедем, ждите. — Дежурный положил трубку на место, и снова пробормотал: — Кажется, нас ожидает очередной дурдом.
Когда наряд полиции вошёл в подъезд многоэтажного дома, где проживала звонившая им женщина, то действительно, они услышали, как где-то наверху весело тренькает балалайки, под которую старческий мужской голос почти фальцетом выводил мужские страдания.
«Приходи скорее, Катя, приходи, не бойся. Полежи со мной в кровати, сердцем успокойся…»
Люди в форме, услышав такое, заулыбались, и поспешили наверх, на этот звук. Но балалайка, почему-то, тут же испуганно замолчала, и старческий голос, тоже, умолк.
Через минуту приехавшим стражам порядка дверь открыла симпатичная бабуля лет восьмидесяти.
— Слава Богу, явились, — вздохнула она радостно. – Слышали сейчас этого певца? Он, вот, только что пел!
— Слышали, — кивнул старший по наряду. — Только он, похоже, утомился. Наверное, спать захотел.
— Нет! – затрясла пальцем в воздухе женщина. — Это он на время притаился. Он очередную частушку сочиняет. Про меня.
— Про вас? Вы что, Катерина?
— Ага. Катерина Степановна я.
— Интересно… — заулыбался старший наряда. — Катерина Степановна, а вы сами пытались его как-то вразумить? Вы разговаривали с ним, о том, что нельзя по ночам петь?
— Нет! – испуганно воскликнула пожилая женщина. — Не пыталась, и пытаться не буду!
— Почему?
— А потому что он неправильно всё поймёт! Подумает, что я согласна.
— Согласна? На что?
— На всё! Он же ко мне клинья уже целый месяц через эти песни подбивает. Его дочка сюда перевезла из деревни, на постоянное жительство. Она сейчас в отъезде. А этот старик, как меня увидел разок в подъезде, так сразу и началось.
— Что началось? Влюбился, он в вас, что ли? — снова заулыбался старший. — С первого взгляда?
— Ну-ка, хватит! — недовольно воскликнула Катерина Степановна. — И вы туда же, про какую-то любовь… У вас, у мужиков, видать, одно на уме. А ему уж помирать пора! Какая ему любовь?
— У моей у Катеньки, губки очень слатеньки! — вдруг опять раздался громкий голос старика за стенкой, и затренькала балалайка. — Я пока ещё держусь, но скоро к тем губам прижмусь…
— Тьфу! — тут же плюнула сердито Катерина Степановна. — Я же вам говорила! Опять какую-то гадость сочинил. Всё! Хватит! Идите, и немедленно наведите порядок!
— Тогда и вам придётся пройти к нему с нами.
— Зачем это? – опять испугалась женщина. – Я не пойду. Я его боюсь.
А за стенкой продолжалось пение.
«Хватит, Катя, прятаться. Я намерен свататься. А откажешь — не пойму, и силом тебя, возьму…»
Люди в форме – все до одного — захохотали, а Катерина Степановна разозлилась ещё больше.
— Нет, вы слышали? Он же, проклятущий, всю душу мне вынимает своими песнями! А вы — ржёте!
— Ну, ладно. Так и быть, пойдём, познакомимся с этим артистом, — усмехнулся старший. — А вы, Катерина Степановна, на площадке за его дверью постойте, на всякий случай. Вдруг нам ваши показания нужны будут.
Когда певучий старик, с балалайкой в руках, открыл дверь и увидел перед собой полицию, он нисколько не испугался, а напротив, даже очень обрадовался.
— Здрасьте! Вот, это да! Вот этот подход! Молодец, Катенька. Не одна ко мне пришла, а с охраной. Значит, правильно я думал, ты не приходишь ко мне, потому что честь свою бережёшь. А с такой гвардией – грех к одинокому мужчине в гости не зайти. Проходите, гости дорогие, сейчас я и про вас чего-нибудь спою.
— Стоп, дедушка, — засмеялся старший. — Не надо ничего про нас петь. Скажите, а вы в курсе, что в городе после одиннадцати ночи в квартирах громко петь строго запрещено?
— Да? – искренне удивился старик. — А любить после одиннадцать у вас разрешается?
— Любить? Вроде, да.
— А как же тогда не петь, коли любишь? Разве у вас у самих сердце от любви не поёт?
— Ну, что ты врешь? Что ты врешь? — не выдержала Катерина Степановна, и ворвалась в квартиру певца. — Когда ты успел меня полюбить? Хоть бы постеснялся при людях про такое говорить!
— Ох, Катя!.. Какая же ты горячая!.. — засмеялся от счастья старик. — Прямо, как молодая! Скажите, товарищи хорошие, ну, как в такую, и — не влюбиться? А уж теперь, после того, как эта женщина переступила порог моего дома, я неделю петь буду от счастья!
— Так, дедушка, ещё раз повторяю, — уже строго сказал старший, — у нас по ночам петь в квартирах запрещено. Тем более, под такой звонкий инструмент. Вы же не хотите, чтобы мы у вас эту чудную балалайку конфисковали?
— А, пожалуйста! — воскликнул весело дед. – Забирайте! Если что, я свою гармошку из кладовки достану. А её не станет, у меня и баян есть. А уж какой он громкий — ни чета этому инструменту в три струны. Пока Катерина Степановна не согласиться со мной чаю попить, я всё равно не успокоюсь.
— Чаю попить? – Пожилая женщина растерялась. — И это всё, что ты от меня добиваешься?
— Так ведь любое великое дело всегда с чаепития начинается, — пожал плечами старик. — А ты, Катенька, про что всё этот время думала?
Наряд полиции, опять, не выдержал, и захохотал.
— Надо было сразу так и говорить, что ты на чай набиваешься! — завозмущалась женщина. — Вместо того, чтобы песни горланить за моей стеной!
— Но ведь ты же меня избегала. Я тебе, Катюша, даже слова сказать не мог. Оставалась только петь, чтоб ты меня хоть как-то услышала.
— Ну, ты, чудак человек… — пробормотала Катерина Степановна. – А я-то уж про тебя думала невесть что. А чаю попить… Это я всегда готова.
— Вот и славно! — весело воскликнул старший. — Кажись, инцидент исчерпан, и противоборствующие стороны общий язык, наконец-то, нашли. Всем спокойной ночи, и счастливо оставаться. — Наряд дружно отдал пожилым людям честь и скорей удалился.
Чем закончилось дело у этих двух пожилых людей, осталось для всех тайной, но, в отделении полиции ещё долго с теплотой вспоминали и это ночное дежурство, и удивительную, странную пару. Вспоминали и улыбались.
