— Витя, а почему ты молчишь, когда твоя матушка в очередной раз намекает, что я плохая хозяйка? — Лариса поставила бокал на стол чуть громче, чем следовало.
Юбилейный вечер в честь семидесятилетия свёкрови был в самом разгаре. За столом собралась вся родня — тёти, дяди, двоюродные братья с жёнами. Кафе «Уют» гудело от разговоров и смеха, официанты сновали между столиками, а именинница Раиса Петровна принимала поздравления в своём лучшем бордовом платье.
— Ларочка, ну что ты, мамочка же не со зла, — Виктор даже не поднял глаз от тарелки с салатом оливье. — Ешь лучше, всё остынет.
— Не со зла? — Лариса почувствовала, как внутри что-то ёкнуло. — А когда она при всех сказала, что пирог у меня получился «как подошва», это тоже не со зла было?
За соседним столиком золовка Света что-то шептала своему мужу, украдкой поглядывая в их сторону. Лариса заметила эти взгляды и почувствовала, как щёки начинают гореть.
— Мам всегда говорила правду в глаза, — Виктор наконец поднял взгляд, но в нём не было ни капли понимания. — Зато честно. А ты что, обиделась из-за пирога?
— Из-за пирога? — голос Ларисы стал тише, но в нём зазвучала опасная нотка. — Витя, ты вообще понимаешь, о чём я говорю?
Раиса Петровна как раз принимала очередной букет, громко причитая:
— Ах, какие цветочки! А вот моя невестка вчера принесла мне какие-то чахлые ромашки из супермаркета. Ну да ладно, что с неё взять…
Лариса сжала салфетку в кулаке. Двадцать три года брака, и он до сих пор не видит, как его мать её унижает. При каждой встрече — новый укол, новая колкость, а муж словно глухой.
— Может, хватит устраивать сцены? — Виктор отправил в рот очередную ложку салата. — Праздник же, людям неудобно.
— Людям неудобно? — Лариса встала так резко, что стул скрипнул. — А мне удобно терпеть это каждый раз?
— Садись, ну что ты как… — Виктор попытался дёрнуть её за рукав, но Лариса отстранилась.
— Двадцать три года, Витя! Двадцать три года я слушаю, как твоя мамочка меня поливает грязью, а ты молчишь!
Разговоры за соседними столиками стали затихать. Кто-то повернулся посмотреть, что происходит. Раиса Петровна прервала свою речь и устремила острый взгляд на невестку.
— Лара, успокойся, — шёпотом попросил Виктор, оглядываясь по сторонам. — Сейчас не время и не место.
— А когда время, Витя? — голос Ларисы становился всё громче. — Когда твоя мать скажет, что я наконец сдохла?
— Лариса Михайловна! — возмутилась Раиса Петровна, поднимаясь с места. — Как вы смеете так говорить в день моего юбилея!
— А как вы смеете унижать меня при каждой встрече? — Лариса развернулась к свёкрови, и в её глазах полыхал огонь. — Плохая хозяйка, плохая жена, плохая мать! Что ещё вы хотели добавить к списку?
Кафе замерло. Официанты остановились как вкопанные, держа в руках подносы. За столами воцарилась такая тишина, что слышно было, как тикают часы на стене.
— Лара, прекрати немедленно! — Виктор схватил жену за руку. — Ты что творишь?
— Я? — Лариса посмотрела на мужа так, словно видела его впервые в жизни. — Я творю? А ты что творил все эти годы, когда молчал?
— Ты помнишь нашу свадьбу, Витя? — Лариса опустилась обратно на стул, но держалась прямо, как струна. — Когда твоя мама сказала гостям, что жених мог бы найти невесту получше?
Виктор побледнел. Эту историю он старался забыть уже четверть века.
— Лара, ну зачем ты… это же давно было…
— Давно? — она горько усмехнулась. — А когда Машка родилась, и она сказала, что ребёнок некрасивый, потому что в меня пошёл? Это тоже давно?
Золовка Света не выдержала и встала:
— Может, всё-таки не при всех? Мама расстроится…
— Мама расстроится! — Лариса развернулась к Свете. — А когда твоя мама говорила, что я Витю на голодный паёк посадила, потому что борщ невкусный варю — тогда кто расстраивался?
— Я же просил не раздувать из мухи слона, — пробормотал Виктор, нервно теребя краешек скатерти. — Мама у нас характерная, но она добрая…
— Добрая? — Лариса засмеялась, и этот смех прозвучал как битое стекло. — Витя, милый, ты хоть раз за все эти годы встал на мою защиту? Хоть раз сказал ей «хватит»?
Тишина стала ещё более гнетущей. Раиса Петровна сидела бледная, сжимая в руках букет роз так, что костяшки пальцев побелели.
— Лариса Михайловна, я всегда говорила только правду! — не выдержала свёкровь. — Если вам правда не нравится…
— Правду? — Лариса встала снова, и на этот раз в её голосе звучала такая боль, что некоторые гости невольно поёжились. — Правда в том, что я двадцать три года стирала, готовила, убирала, воспитывала вашего внука, а взамен получала только упрёки!
— Лара, хватит! — Виктор тоже поднялся, лицо его покраснело от стыда. — Ты позоришь нас всех!
— Позорю? — Лариса посмотрела на мужа долгим взглядом. — Знаешь что, Витя? Ты прав. Действительно позорю. Себя. Тем, что так долго это терпела.
Она начала собирать свою сумочку, и движения её были чёткими, решительными. В зале кто-то тихо ахнул.
— Куда ты? — растерянно спросил Виктор.
— Домой. А ты продолжай праздновать с мамочкой, — Лариса накинула пальто на плечи. — Я уверена, без меня вам будет гораздо веселее.
— Стой! — Виктор схватил её за локоть. — Мы ещё не закончили разговор!
— О, мы закончили его двадцать три года назад, — тихо сказала Лариса. — Просто я только сейчас это поняла.
Но Лариса уже шла к выходу, а за её спиной начался настоящий переполох.
— Лара, постой же! — Виктор бросился следом, опрокинув стул.
— Сидеть! — рявкнула Раиса Петровна сыну. — Пусть идёт, если характер показывать вздумала!
— Мам, не надо, — Света попыталась успокоить тёщу. — Они разберутся…
— Разберутся? — Раиса Петровна всплеснула руками. — Да она мне весь праздник испортила! При всех людях устроила цирк!
Тут неожиданно встала тётя Клава, Викторова сестра матери, худенькая старушка в очках:
— Рая, а ты не думала, что сама довела девочку до белого каления?
Зал замер. Тётя Клава никогда не лезла в чужие дела.
— Что-что? — опешила именинница.
— Я сорок лет наблюдаю, как ты Ларочку пилишь, — спокойно продолжала тётя Клава, поправляя очки. — И ни разу не видела, чтобы ты сказала ей доброе слово.
— Клавдия! — возмутилась Раиса Петровна. — Ты что несёшь?
— Правду несу. А Виктор молчал все эти годы, как рыба об лёд, — тётя Клава покачала головой. — Стыдно должно быть.
Тем временем на улице Виктор догнал жену возле автобусной остановки.
— Лара, ну хватит! Вернёмся, извинишься перед мамой, и всё будет как прежде!
— Как прежде? — Лариса обернулась, и Виктор вздрогнул от её взгляда. — Ты хочешь, чтобы я вернулась и сделала вид, что ничего не было?
— Ну… да! Мама же расстроится, если праздник сорвётся!
— А я? — голос Ларисы дрожал от сдерживаемых эмоций. — А мне что, не расстраиваться? Двадцать три года молчать и глотать обиды?
— Да что ты так накручиваешь себя? — Виктор махнул рукой. — Подумаешь, мама иногда резко говорит! Зато внука боготворит!
— Внука боготворит, а его мать считает дурой! — Лариса шагнула к мужу. — Витя, ты понимаешь, что наш сын всё это слышит? Что он растёт, думая, будто его мать — неудачница?
Виктор растерялся. Он действительно никогда об этом не задумывался.
— Ну… Андрюшка понимает, что бабушка просто строгая…
— Строгая? — Лариса горько рассмеялась. — В прошлом месяце он спросил меня, почему я такая глупая, если даже бабушка это говорит!
Эти слова прозвучали как пощёчина. Виктор попятился.
— Он этого не говорил…
— Говорил, Витя! И знаешь, что я ему ответила? Что мама не глупая, а бабушка иногда ошибается. А знаешь, что он сказал мне? «Но папа тоже думает, что бабушка права, раз никогда её не останавливает!»
Автобус подъехал как раз вовремя. Лариса направилась к двери.
— Лара, не уезжай! — Виктор схватил её за рукав. — Мы же всё обсудим дома, спокойно!
— Знаешь что, Витя? — Лариса остановилась на подножке автобуса. — Я больше не хочу ничего обсуждать. Устала я от ваших обсуждений. И от тебя устала.
Двери захлопнулись, автобус тронулся, а Виктор остался стоять на остановке один, не понимая, что только что произошло.
Дома Лариса застала сына за компьютером. Андрей, худощавый четырнадцатилетний подросток, даже не поднял головы от экрана.
— Как дела, сынок? — устало спросила она, снимая пальто.
— Нормально, — буркнул он. — А почему ты так рано? Праздник же у бабули.
Лариса присела на край дивана, чувствуя, как накатывает усталость. Двадцать три года… Сколько ещё можно было терпеть?
— Андрюш, а ты помнишь, что говорил мне в прошлом месяце? Про то, что я глупая?
Подросток наконец оторвался от монитора и посмотрел на мать виноватыми глазами.
— Мам, я же не со зла… Просто бабушка всегда…
— Всегда что? — Лариса подсела ближе. — Говори честно.
Андрей вздохнул и закрыл ноутбук.
— Ну… она же постоянно говорит, что ты неправильно готовишь, неправильно убираешь, неправильно одеваешься. А папа молчит. Я думал, значит, так и есть.
Сердце Ларисы болезненно сжалось. Вот оно — то, чего она больше всего боялась. Её собственный сын считал её неудачницей.
— А теперь что думаешь? — тихо спросила она.
— А теперь… — Андрей помялся. — Мам, а почему ты никогда ничего не говоришь в ответ? Почему позволяешь себя обижать?
В этот момент заскрипел замок. Виктор вернулся домой, и по его тяжёлым шагам было ясно — настроение паршивое.
— Ну вот, теперь мама до утра реветь будет! — он прошёл в гостиную, даже не сняв куртку. — Праздник насмарку, гости разошлись… Хорошо постаралась!
— Папа, не кричи на маму, — неожиданно встал Андрей.
Виктор удивлённо посмотрел на сына.
— Ты что? Мама устроила скандал при всех, а я виноват?
— А ты защищал её хоть раз? — подросток встал рядом с матерью. — Я же вижу, как бабушка с ней разговаривает! И как ты молчишь!
— Андрей! — растерялся Виктор. — При чём тут…
— При том, что мне стыдно за тебя! — взорвался мальчишка. — Стыдно, что мой отец — тряпка!
Эти слова прозвучали как выстрел. Виктор побледнел.
— Ты… ты что сказал?
— Правду сказал! — Андрей дрожал от волнения. — Мама двадцать лет терпит унижения, а ты как будто ничего не видишь! И я думал, что так правильно! Что женщин можно унижать!
Лариса обняла сына за плечи, чувствуя, как слёзы подступают к горлу.
— Андрюш, не надо…
— Надо, мам! — он повернулся к отцу. — Пап, ты знаешь, что в школе мальчишки иногда говорят гадости девочкам? И я думал, что это нормально, потому что дома так же происходит!
Виктор осел на стул, как подкошенный.
— Я не думал… не понимал…
— Двадцать три года не понимал? — Лариса встала и подошла к мужу. — Витя, посмотри на меня. На меня настоящую, а не на ту удобную тень, которой я прикидывалась все эти годы.
Виктор поднял глаза, и в них впервые за долгое время она увидела растерянность, даже страх.
— Лара, я… мы же можем всё исправить? Я поговорю с мамой, объясню…
— Нет, Витя, — покачала головой Лариса. — Поздно. Слишком поздно.
Она подошла к серванту, где стояли их свадебные фотографии, и взяла одну в руки. Молодые, счастливые, полные надежд…
— Я подаю на развод, — тихо сказала она.
— Мама! — ахнул Андрей.
— Лара, ты не можешь! — Виктор вскочил. — Мы же семья!
— Какая семья, Витя? — она повернулась к нему, и в её глазах не было ни злости, ни обиды — только бесконечная усталость. — Где муж не защищает жену? Где сын растёт, думая, что унижать женщин — это нормально?
— Но я же изменюсь! Я всё пойму, всё исправлю!
— Изменишься? — Лариса поставила фотографию обратно. — А что мне делать с этими двадцатью тремя годами? Как мне забыть, что собственный сын считал меня дурой из-за твоего молчания?
В комнате повисла тишина, тяжёлая как могильная плита.
— Мам, а мы с папой будем видеться? — тихо спросил Андрей.
— Конечно, солнышко, — Лариса обняла сына. — Папа остаётся твоим папой. Просто… просто мы больше не можем жить вместе.
Через месяц Лариса сидела в юридической конторе, подписывая документы о разводе. Виктор молчал, изредка бросая на неё умоляющие взгляды.
— Лара, может, ещё подумаем? — тихо спросил он, когда юрист вышел за справками. — Я правда изменился. Мама больше не…
— Витя, — перебила его Лариса, не поднимая глаз от бумаг. — Твоя мама вчера позвонила Андрею и сказала, что это я настроила его против отца.
Виктор поник.
— Но я же ей объяснил…
— Объяснил? — Лариса наконец посмотрела на него. — И что она ответила?
— Она… она сказала, что ты всегда была стервой, просто раньше это скрывала.
Лариса кивнула, словно получила подтверждение чему-то давно известному.
— Вот видишь. Ничего не изменилось. И не изменится.
Юрист вернулся с документами. Виктор молча поставил свою подпись.
— Мам, а ты не жалеешь? — спросил Андрей вечером, помогая матери разбирать вещи.
Лариса остановилась, держа в руках свадебное платье, которое двадцать три года висело в шкафу как символ несбывшихся надежд.
— Знаешь, сынок, я жалею только об одном — что слишком долго молчала.
— А папу жалко?
— Папу жалко, — честно ответила она. — Но себя жалко больше.
Андрей кивнул с недетской серьёзностью.
— Мам, а я правильно сделал тогда, что заступился за тебя?
Лариса обняла сына:
— Андрюш, ты сделал то, что не смог сделать твой отец за двадцать три года. Защитил меня.
— А теперь буду всегда защищать, — твёрдо сказал подросток. — Обещаю.
На следующий день они переехали к Лариной маме. Старенькая двухкомнатная квартира показалась дворцом после многолетнего напряжения.
— Лариночка, — сказала мама, заваривая чай, — а не боишься одна остаться?
— Мам, я же не одна, — Лариса посмотрела на сына, который устраивался за письменным столом. — У меня есть Андрей. И у меня есть я.
Через окно светило весеннее солнце. Лариса подошла к подоконнику и открыла форточку. Свежий воздух ворвался в комнату, унося запах прошлой жизни.
— Знаешь, сынок, — сказала она, глядя на улицу, где распускались первые листочки, — наконец-то я могу дышать полной грудью.
А в квартире, где они жили раньше, Виктор сидел один за большим столом и ел разогретый в микроволновке суп. На столе лежала записка от матери: «Витенька, приходи обедать, я борщ сварила. Хороший борщ, не то что…»
Он скомкал записку и выбросил в мусорку.
— Поздно, мам, — сказал он пустой кухне. — Слишком поздно.
