— Ира! Где мои носки?! И почему суп опять пересолен?! — Виктор швырнул ложку в тарелку .
Ирина молча подняла ложку, достала салфетку и принялась вытирать стол. Из спальни донёсся капризный голос свекрови:
— Ирочка! Мне водички! И подушку поправь!
В голове у Ирины снова начала стучать одна и та же мысль: «Двадцать два года… каждый божий день…»
— Носки в комоде, где всегда, — тихо сказала она, направляясь к свекрови.
— А суп нормальный! — крикнул Виктор ей вслед. — Просто ты опять что-то не то съел на работе!
Ирина остановилась у порога спальни. Раиса Петровна лежала среди гор подушек, как королева, требующая придворных.
— Ты чего встала как столб? Воды давай! И окно приоткрой, душно тут!
— Раиса Петровна, окно уже открыто, — Ирина подала стакан воды.
— Мало открыто! И вода тёплая! Я же просила прохладную!
Ирина взяла стакан, пошла на кухню, где Виктор уже орудовал в холодильнике.
— Где колбаса? — не поворачиваясь, спросил он.
— Закончилась вчера.
— Как закончилась?! Ты же вчера в магазин ходила!
— Ходила. Купила хлеб, молоко для твоей мамы, лекарства…
— А про колбасу забыла? Вечно ты всё забываешь!
Ирина набрала в стакан холодной воды. Руки дрожали. Не от холода — от усталости. В семь утра подъём, завтрак для всех, проводы мужа на работу, процедуры для свекрови, затем смена в поликлинике до шести, потом снова дом, ужин, уборка, стирка… И так каждый день, четыре года подряд, с тех пор как у Раисы Петровны случился инсульт.
А до этого было ещё восемнадцать лет. Ирина вспомнила себя молодой — двадцатипятилетняя невеста, влюблённая до потери пульса. Готовила с удовольствием, каждую тарелку мыла с любовью, убирала дом как гнёздышко для двоих. Виктор тогда называл её «хозяюшкой», гладил по голове, благодарил за ужин.
Когда это прошло? Когда «спасибо» превратилось в «а где соль»? Когда комплименты сменились претензиями?
— Ирочка! — снова позвала свекровь. — Ты что там, воду из колодца достаёшь?
Ирина вернулась в спальню. Раиса Петровна недовольно покачала головой:
— Вот видишь — опять тёплая! У тебя руки что, горячие?
— Раиса Петровна, это вода из холодильника…
— Не спорь со мной! Я же чувствую!
Ирина поставила стакан на тумбочку и поправила подушку. Свекровь сразу же её подвинула:
— Не так! Ты что, не видишь — мне неудобно?
В коридоре зазвонил телефон. Ирина поспешила к аппарату — звонила сестра Светлана.
— Ирка, как дела? — голос сестры звучал обеспокоенно.
— Всё хорошо, Света.
— Не ври. Ты устала, я слышу. Сколько можно тащить на себе эту семейку?! Ты же человек, а не рабыня!
— Тише, Света, — Ирина оглянулась на кухню, где гремел посудой Виктор.
— Приезжай ко мне хоть на недельку! Отдохни! А они пусть сами попробуют…
— Не могу. Раиса Петровна болеет, Витя работает…
— Витя, Витя! А ты что — не работаешь? Медсестрой в поликлинике разве не тяжело? Пациенты, уколы, давление мерить… А дома ещё этот театр!
— Света, мне пора. Ужин готовить.
— Ира! — Светлана говорила серьёзно. — Ты помнишь, какой была раньше? Живой, весёлой? А сейчас… Сейчас ты как тень самой себя.
Ирина положила трубку. Сестра была права. В зеркале напротив она увидела женщину с потухшими глазами, в застиранном халате. Когда она последний раз покупала себе что-то новое? Когда последний раз Виктор интересовался, как у неё дела?
Неделю спустя всё случилось разом. Ирина проснулась с температурой — тридцать восемь и два. Голова раскалывалась, в горле першило. Но подъём был в семь, как всегда.
— Витя, — тихо позвала она мужа, — мне плохо. Можешь сам позавтракать?
— Что значит сам? — Виктор недовольно посмотрел на неё. — У меня смена в семь тридцать!
— У меня температура…
— Ну и что? Примешь таблетку — и как новенькая! А мне что, на работу голодным идти?
Ирина поднялась, покачнулась. В глазах потемнело, но она дошла до кухни. Сварила яйца, нарезала хлеб, заварила чай. Виктор сидел с газетой, изредка бросая недовольные взгляды:
— Чай слабый. И масла мало дала.
После его ухода начала названивать свекровь. Лекарства, завтрак, процедуры. К обеду Ирина едва держалась на ногах, но надо было ехать на работу.
— Раиса Петровна, я на смену. Обед в холодильнике, только разогрейте.
— А если мне плохо станет? — капризно протянула свекровь.
— Звоните соседке тёте Кате, у неё ключи есть.
В поликлинике старшая медсестра сразу заметила:
— Ира, ты больная! Иди домой!
— Не могу, Марина Степановна. Смену некем закрыть.
— Ну как хочешь, только на больничных пациентах не чихай.
Ирина отработала до шести. Еле живая добралась домой. Виктор встретил её в прихожей:
— Наконец-то! Я голодный как волк! А мать всё время звонит, говорит, ты её не покормила!
— Витя, я больная…
— Больная, больная! — махнул рукой Виктор. — У меня руки отваливаются после смены, а ты что — в санатории отдыхаешь?
Ирина прошла на кухню. Достала из холодильника котлеты, поставила сковороду. Руки тряслись. Температура поднялась ещё выше.
— И рубашку мне нужно погладить! — крикнул из комнаты Виктор. — Завтра у начальства совещание!
— Сейчас…
— Не сейчас, а сегодня! Мне утром некогда будет!
Ирина перевернула котлеты, достала гладильную доску. Голова кружилась так, что пришлось держаться за стену. Свекровь тем временем требовала ужин:
— Ирочка! Я есть хочу! И таблетки забыла принять!
Ирина понесла ужин свекрови, потом вернулась гладить рубашку. Виктор сидел перед телевизором с тарелкой котлет:
— Пересолила опять! И недожарила!
Ирина ничего не ответила. Сил не было даже на оправдания. Она дожарила котлеты для свекрови, разложила таблетки по дням недели, помыла посуду. Потом взялась за гладильную доску.
Утюг был слишком тяжёлым. Руки не слушались. Рубашка никак не хотела становиться гладкой. В глазах плыло. И вдруг всё исчезло.
Ирина очнулась на полу. Над ней стоял Виктор с мрачным лицом. Голова раскалывалась — видимо, ударилась о край стола. На полу была лужа крови.
— Очнулась? — Виктор помог ей подняться. — Ну и театр ты устроила!
Ирина молча приложила к голове полотенце. Кровь всё шла.
— Сама выбрала быть мученицей! — продолжал Виктор. — Никто тебя силой не заставлял! Хочешь внимания — так и скажи прямо, не надо театр устраивать! Думаешь, я не понимаю эти твои фокусы?
Эти слова, сказанные над её окровавленной головой, прозвучали как приговор. Двадцать два года самопожертвования обесценены одной фразой. Ирина вдруг поняла: она больше не может.
— Хватит кровь размазывать! — раздражённо сказал Виктор. — Заклей пластырем и доделай рубашку. Мне завтра на работу!
Ирина молча прошла в ванную, промыла рану, наклеила пластырь. В зеркале на неё смотрела чужая женщина с мёртвыми глазами.
На следующий день, пока Виктор был на работе, Ирина собрала все документы. Паспорт, свидетельство о браке, документы на квартиру. Свекровь дремала после обеда.
Нотариальная контора находилась в десяти минутах ходьбы. Нотариус, пожилая женщина в очках, внимательно выслушала:
— Вы уверены? Продать долю — это серьёзно.
— Уверена.
— А муж согласен?
— Мне не нужно его согласие для продажи своей доли.
Через три дня всё было оформлено. Ирина получила деньги и спокойно сообщила мужу:
— Витя, я продала свою половину квартиры.
Виктор подавился чаем:
— Что?! Ты с ума сошла?!
— Завтра уезжаю к Светлане.
— Ты не посмеешь! — Виктор вскочил с места. — А мать? Кто будет за ней ухаживать?
— Сын, — спокойно ответила Ирина, складывая в чемодан последние вещи. — Тот, кто должен был это делать с самого начала.
— Ира! — голос Виктора дрожал от растерянности. — Не выдумывай глупости! Мы же семья!
— Были семьей, — Ирина сняла обручальное кольцо и положила его на комод. — Пока ты не назвал мою любовь театром.
— Да я не то хотел сказать! Я же не со зла!
— Знаешь, Витя, — Ирина застегнула чемодан, — двадцать два года я ждала, что ты скажешь «спасибо». Хоть раз. За ужин, за глаженую рубашку, за то, что твоя мама не в доме престарелых. А ты назвал это фокусами.
Из спальни донёсся голос свекрови:
— Витя! Что там за шум? И где Ирочка? Мне таблетки нужно принимать!
Виктор растерянно посмотрел на мать, потом на жену:
— Ира, ну подожди! Мы всё обсудим!
— Поздно обсуждать. Двадцать два года молчала — теперь твоя очередь.
Ирина взяла чемодан и направилась к двери. На пороге обернулась:
— Кстати, у твоей мамы заканчиваются лекарства. И в холодильнике только творог. Удачи тебе, Витя.
Дверь закрылась тихо, без хлопка. В доме воцарилась тишина, которую тут же нарушил капризный голос из спальни:
— Витя! Где все? Мне водички! И подушку поправь!
А Ирина шла по вечерней улице с лёгким чемоданом, и впервые за двадцать два года не думала о том, что нужно успеть приготовить ужин.
