— Ты опять на мою дочь наговариваешь?! Да кто ты вообще такой, чтоб в чужой семье копаться?! — Нина Михайловна с грохотом опустила сковородку на плиту.
Дядя Коля прислонился к дверному косяку, скрестив на груди руки. В свитере домашней вязки, с рыжей, тронутой сединой бородой, он казался неуместным в этой застывшей кухонной ссоре.
— Кто я такой? Да просто человек, который видит, что твоя дочь который месяц ходит как в воду опущенная.
Катя сидела за столом, опустив голову. Волосы падали на лицо, но не могли скрыть свежий синяк под глазом.
— Не преувеличивай, — она попыталась улыбнуться. — Я просто устала.
— Не заговаривай мне зубы, — дядя Коля хмуро глянул на Катю. — Три раза за месяц ты «падала» и «натыкалась на двери». Давай, расскажи дяде, кто художник?
Нина резко повернулась от плиты, взмахнув половником.
— Только попробуй! Этот рыжий чёрт опять всё вывернет наизнанку! С самого детства был смутьяном — всю семью перессорил!
— Лучше смутьян, чем кукла, которая позволяет своему мужу избивать дочь! — выпалил Николай.
Катя вдруг подняла голову. В тусклом свете кухонной лампы стал заметен ещё один синяк — на шее.
— Мамочка, это правда, — тихо произнесла она. — Толя снова… не сдержался.
— И чем на этот раз ты его довела? — Нина воинственно уперла руки в бока. — Опять не приготовила? Или денег много потратила?
— Ужин остыл, — пробормотала Катя. — Я задержалась в поликлинике, там очередь была.
Дядя Коля криво усмехнулся.
— Ну конечно. Страшное преступление. Казнить, нельзя помиловать!
— Ты свои шуточки прибереги! — огрызнулась Нина. — У мужика работа нервная, весь день как белка в колесе. Придёт домой, а там ни поесть толком, ни отдохнуть!
— Так это теперь повод жену бить? — дядя подошёл к столу и сел рядом с Катей. — Племяшка, почему ты это терпишь?
— А куда она денется? — вмешалась Нина. — Это семья! Муж-жена — одна сатана! У нас с её отцом тоже случалось, и ничего, тридцать лет прожили.
— И ты этим гордишься? — Николай покачал головой. — Что тебя муж лупил, а ты молчала? И теперь учишь этому дочь?
— Наша жизнь — не твоего ума дело! — Нина треснула половником по столу. — В каждой избушке свои погремушки! Это у тебя ни семьи, ни детей — вот и суёшься, куда не просят!
Лицо дяди Коли потемнело, но он сдержался.
— Катя, бери вещи. Поехали ко мне на дачу. Хватит этот цирк терпеть.
— Только попробуй! — Нина шагнула к дочери. — Я тебя породила, я тебя и…
— И что? — перебил Николай. — Убьёшь? Или позволишь зятьку закончить начатое? Смотри, ещё пара таких художеств, и внуки без матери останутся.
— У них нет детей, — отрезала Нина.
— Вот именно! — Николай встал и положил руку на плечо Кати. — Идём, племяшка. Нечего тут время терять.
— Стоп! — Нина загородила проход. — Катерина, если ты сейчас уйдёшь с этим… этим разрушителем семей, можешь не возвращаться! Ни ко мне, ни к мужу! Поняла?
Катя подняла влажные глаза. Её рука нервно теребила краешек скатерти.
— Мам, но как же…
— Никаких «но»! — Нина стукнула кулаком по столу. — Ты знаешь, что будет, если Толя узнает? Что люди скажут? «Вон, Катька-то от мужа сбежала!» Позор на весь город! В нашей семье женщины терпели и не жаловались!
Дядя Коля резко отодвинул стул.
— Идём, Катя. Видишь, материнская любовь у нас избирательная. Главное — чтоб люди не болтали, а что дочь живёт с тираном — это нормально.
— Ты… ты… — Нина задохнулась от возмущения. — Если уйдёшь с ним, забудь, что у тебя есть мать!
Катя медленно поднялась, взгляд метался между матерью и дядей. В глазах стояли слёзы, рука невольно потянулась к свежему синяку.
— Мам, я… я больше не могу так.
Дядина машина — древний «Москвич» цвета ржавчины — фыркала и кашляла, пока они выезжали со двора панельной пятиэтажки. Катя сидела, прижав к груди маленькую сумку — всё, что успела схватить под крики матери.
— Знаешь, — нарушил молчание дядя Коля, — мне твоя мать когда-то тоже говорила: «Забудь, что у тебя есть сестра». Это у неё коронная фраза.
— Из-за чего вы поссорились? — Катя опустила окно, впуская прохладный вечерний воздух.
— Я её бывшему сказал, что с женщинами так не обращаются. — Николай невесело усмехнулся и взлохматил седеющую бороду. — Ничего нового под луной. Твоя мать из тех, кто скорее подставит другую щёку, чем признает, что в семье проблемы.
— Толя не всегда такой, — Катя смотрела на проплывающие мимо деревья. — Иногда он даже… заботливый.
— Ага, — хмыкнул дядя. — Милый добрый тиранозавр. Только иногда кого-нибудь съедает.
Он свернул на грунтовку. Машина запрыгала по колеям, углубляясь в сосновый лес. Пахнуло сыростью и прелыми листьями.
— Что теперь будет, дядь Коль? — голос Кати дрогнул. — Толя с работы придёт, а меня нет. Он же на телефон звонить начнёт. А мама ему расскажет…
— Ну и пусть звонит, — отрезал Николай. — Ты что, крепостная? Здесь связи почти нет, так что будешь жить как в прошлом веке — спокойно и без истерик.
Лесная дорога вывела их к одинокому дому на опушке. Старая двухэтажная дача с покосившимся крыльцом казалась сошедшей со страниц сказки. Сад, запущенный, но всё ещё живой, манил таинственной темнотой.
— Добро пожаловать в берлогу старого холостяка, — дядя выключил двигатель. — Электричество от генератора, вода из колодца. Зато печка — зверь, жарит так, что зимой в майке сидеть можно.
Катя подняла глаза на дом. Проём мансардного окна, словно любопытный глаз, глядел в сумерки.
— Я полгода назад сюда насовсем перебрался, — продолжил Николай, доставая из багажника пакеты. — Городская суета надоела. Пенсия маленькая, зато здесь расходов почти нет. Огород, грибы-ягоды, рыбалка…
Они поднялись на крыльцо. Дядя толкнул дверь — та протяжно заскрипела, пропуская их в тёмный коридор.
— Располагайся, — он щёлкнул выключателем. — Комната наверху чистая, бельё свежее. Я её для гостей держу, хотя какие у меня гости… Ну, теперь вот ты.
— Спасибо, дядь Коль, — Катя стояла, прижимая сумку, словно боялась, что её отнимут. — Я ненадолго, честно. Только переждать, пока Толя…
— Пока Толя что? — дядя обернулся. В его глазах мелькнула тревога. — Успокоится и снова будет паинькой? До следующего срыва? Племяшка, это бесконечный круг. У него не срывы — у него характер такой.
Катя промолчала. Дядя вздохнул, встрепал её волосы, как в детстве, и улыбнулся.
— Поговорим завтра. А сейчас — чай, печка и покой. Вот что тебе нужно.
Через неделю Катя уже знала все скрипы старого дома. Потолочная балка, стонущая на рассвете. Половицы у печки, хрустящие под ногами. Оконная рама, подвывающая северному ветру.
— Держи, погрейся, — дядя Коля поставил перед ней кружку с чаем. — Мятный. Со своего огорода.
Катя обхватила кружку ладонями. Телефон на столе мигнул, в пятый раз за утро высвечивая имя мужа. Она отвернулась.
— Может, хоть матери ответишь? — Дядя присел напротив. — Третий день названивает.
— Чтобы опять слушать, какая я неблагодарная? — Катя поморщилась. — Вчера соседка приезжала, сказала, Толя у них всем двором голосит, что ты меня украл. И мама ему подпевает.
Дядя фыркнул:
— Так и знал. Сначала сама тебя выгнала, а теперь я виноват. — Он отхлебнул чай. — А участковый приходил, спрашивал, правда ли, что я тебя тут насильно держу. Еле выпроводил.
— Прости, — прошептала Катя.
— Брось. Мне не впервой быть семейным изгоем, — он усмехнулся. — Лучше скажи, что дальше думаешь делать?
Катя поболтала ложкой в кружке.
— Не знаю. Может… может, стоит попробовать с Толей поговорить?
Дядя стукнул чашкой о стол так, что чай выплеснулся.
— Поговорить? О чём? «Милый, пожалуйста, не бей меня сильно в следующий раз»?
— Он может измениться, — неуверенно произнесла Катя.
— Змея может научиться петь? — дядя покачал головой. — Племяшка, это не кино. Люди так просто не меняются. Особенно те, кто считает нормальным поднимать руку на близких.
Телефон снова завибрировал. Катя вздрогнула и машинально потянулась к нему.
— Не бери, — дядя накрыл её руку своей. — Давай так. Я завтра уеду в город. Надо пенсию получить, лекарства купить. А ты останешься здесь. Одна. Подумаешь на свежую голову, без его воплей и маминого давления.
— Ты прав, — Катя слабо улыбнулась.
…
Следующим утром, проводив дядю, она услышала шум подъезжающей машины. Сердце оборвалось. В окно она увидела чёрный внедорожник Толи.
— Катерина! — голос мужа громом разнёсся по двору. — А ну выходи! Знаю, что ты там!
Катя замерла у окна. Из машины вышла и её мать.
— Катюша! — мать заламывала руки. — Милая, выходи! Толя все простил! Поговорите по-человечески!
Катя медленно спустилась вниз и отворила дверь.
— Наконец-то! — Толя шагнул к крыльцу. В дорогом пальто, гладко выбритый, он казался чужим среди этих старых деревьев. — Собирайся, поехали домой.
— Я никуда не поеду, — тихо сказала Катя.
— Что-о-о? — Толя шагнул ближе. В глазах мелькнуло знакомое бешенство. — Ты совсем обнаглела с этим алкашом?
— Он не алкаш. И я никуда не поеду.
— Катя! — мать подбежала к крыльцу. — Что ты устраиваешь? Муж за тобой приехал! Прости его, если что не так!
— Мама, он меня бьёт. Постоянно. И ты это знаешь.
— Все мужики психуют иногда! — мать всплеснула руками. — Сейчас-то он раскаивается, видишь?
Толя приосанился.
— Послушай мать, дура. Последний раз предлагаю по-хорошему. Иначе я заявление напишу, что твой дядя тебя удерживает. Участковый только повод ищет, чтоб его закрыть.
Катя стояла, вцепившись в дверной косяк.
— Уезжайте. Пожалуйста.
— Он тебя настроил против нас! — Нина горестно всхлипнула. — Доченька, этот человек всю жизнь один прожил, что он в семье понимает? Ты вспомни, каким твой папа был ласковым, добрым…
— Когда не пил, — добавила Катя.
— Всё, хватит разговоров, — Толя стремительно поднялся на крыльцо. — Собирай барахло и поехали. Или мне самому тебя упаковать?
Его рука потянулась к Катиному плечу.
— Не трогай меня! — она отшатнулась.
Глаза Толи опасно сузились.
— Так значит, теперь этот рыжий ублюдок тебе дороже мужа и матери?
— Не смей так о нём говорить!
— Выбирай, — прорычал Толя. — Или ты прямо сейчас едешь с нами, или больше не дочь и не жена. Отрезанный ломоть. Забудь о нас. Забудь о матери. Обо всех родственниках.
Катя перевела взгляд на мать. Та стояла, опустив голову, и молчала.
— Да ты совсем рехнулась! — Толя навис над Катей, загораживая дверной проём. — Ты хоть понимаешь, что стоишь на пороге бездны? Этот бомж тебя неделю приютил, и теперь ты готова всю жизнь перечеркнуть?
Катя сделала шаг назад, чувствуя, как колотится сердце.
— Отойди, пожалуйста. Я всё сказала.
— Доченька! — Нина метнулась к крыльцу. — Побойся Бога! Толя хороший человек, уважаемый! Директор скажет — никто перечить не посмеет. Он тебя из грязи вытащил, а ты?
— Из грязи? — Катя невесело усмехнулась. — Я училась в институте, когда мы познакомились. У меня была своя жизнь.
— Была, была… — Толя презрительно скривился. — Три тысячи зарплата в библиотеке! Кому бы ты кроме меня такая нищая была нужна?
— А ты… ты просто бесценное сокровище, — Катя сама не верила, что произносит эти слова. — Великодушный благодетель.
— Договоришься у меня, — процедил Толя. — Знаешь, что будет, когда я поговорю с дядей Витей из прокуратуры? Твоему рыжему бомжу мало не покажется!
Катя вспыхнула:
— Только попробуй! Дядя Коля ни в чём не виноват.
— Так ты ещё и защищать его будешь? — в глазах Толи заплескалась ярость. — После всего, что я для тебя сделал?
— А что ты сделал, Толя? — Катя скрестила руки на груди. — Бил меня? Унижал? Запрещал видеться с подругами? Или то, что ни одной моей зарплаты я не видела за пять лет?
— Раньше тебя это устраивало, — Толя схватил её за локоть. — А как этот рыжий появился, так сразу права качать начала!
— Отпусти! — она попыталась вырвать руку.
Его пальцы сжались, до боли впиваясь в кожу.
— Не раскомандуйся тут! Ты — моя жена. Быстро села в машину, пока я добрый.
— Нет.
Толя на мгновение застыл, потом медленно разжал пальцы.
— Что значит «нет»?
— Нет — значит нет, — Катя потёрла ноющий локоть. — Я никуда с тобой не поеду. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.
— Ты соображаешь, что говоришь? — Толя шагнул вперёд. — Или этот рыжий алкаш тебе мозги запудрил?
— Дядя Коля не пьёт. И мозги мне никто не пудрил. Я просто… проснулась.
Толя вдруг рассмеялся — резко, зло:
— Проснулась она! Замуж за директора вышла, на иномарке ездит, шубу норковую носит — и ей плохо! А через месяц вернёшься на коленях! — Он повернулся к Нине: — Я ухожу. А эта… пусть остаётся со своим рыжим дядей. Посмотрим, как они без моих денег запоют.
— Толечка, погоди, — Нина попыталась схватить его за рукав. — Она одумается, вот увидишь!
Толя уже шагал к машине.
— Мам, — тихо произнесла Катя. — Поехали с нами. Останься. Дядя Коля не прогонит.
— Ты в своём уме? — Нина ошеломлённо смотрела на дочь. — Бросить квартиру, всё нажитое! И ради чего? Чтобы жить в этой… этой развалюхе?
— Дом хороший. Спокойно тут. И чисто, знаешь, как в детстве на даче у бабушки.
На лице Нины промелькнуло что-то похожее на тоску, но она тут же тряхнула головой:
— Так я и знала. Он тебя заразил своим отшельничеством, своей ненавистью к нормальной жизни! Понравилось в лесу прятаться? А как работать будешь? Как жить дальше?
— Не знаю, — честно призналась Катя. — Но здесь я хотя бы не боюсь каждую минуту.
— Катя! — окрик Толи прорезал тишину. — Последний шанс! Или ко мне, или не дочь ты мне больше!
— Это мои слова! — крикнула Нина.
— Знаю, — Катя смотрела мимо матери, туда, где за соснами пряталось закатное солнце. — Знаю. Но я… я не могу больше.
Нина сморщилась, будто от зубной боли:
— Дура! Всю жизнь себе ломаешь! Чем кормиться будешь? Где работать?
— В Заречье библиотека есть, — Катя слабо улыбнулась. — Я узнавала. Им работник нужен.
— За гроши?! — Нина всплеснула руками. — Одумайся! У Толи на счету миллионы! Машина! Квартира! А ты всё меняешь на эту… эту конуру!
Звук клаксона заставил их вздрогнуть.
— Иди, мама, — Катя кивнула в сторону машины. — Он ждёт. И да, я выбрала. Лучше конура, где тебя уважают, чем дворец, где тебя бьют.
Нина сжала губы в тонкую линию:
— Что ж, тогда прощай. Не дочь ты мне после этого. — Она повернулась и зашагала к машине.
Через минуту чёрный внедорожник, взревев мотором, сорвался с места. Колеса выбросили фонтан грязи, окатив ступеньки крыльца.
Катя медленно опустилась на эти ступеньки, обхватив себя руками. Вечерело. Ветер доносил запахи хвои и прелых листьев. Где-то вдалеке заухала сова.
Она не знала, сколько просидела так — минуту или час. Скрип тормозов вывел её из оцепенения. К дому подъезжал старенький «Москвич» дяди Коли.
Он вышел из машины, нагруженный пакетами, и замер, глядя на грязные следы от шин Толиного внедорожника.
— Были гости? — он поставил пакеты на землю.
Катя кивнула, не находя слов.
— И? — дядя медленно поднялся на крыльцо.
— Я выбрала, — тихо произнесла она.
Октябрь окрасил лес в янтарь и медь. Дядя Коля, пыхтя, укладывал дрова в поленницу, пока Катя развешивала выстиранное бельё.
— Библиотекарша, подай-ка топор, — он вытер лоб рукавом. — Коряга попалась — не расколоть.
Катя улыбнулась. За два месяца щёки её округлились, в движениях появилась уверенность. От прежней запуганной женщины почти ничего не осталось.
— Держи, — она протянула инструмент. — Только не перетруждайся. Сердце беречь надо.
— Сердце у меня крепкое, — хмыкнул дядя. — Не то что мозги у твоей мамаши и муженька.
Он занёс топор, но вдруг замер, прислушиваясь.
— Кто-то едет.
По дороге к дому медленно двигалась знакомая машина — чёрный внедорожник. Катя вздрогнула, но осталась стоять у крыльца.
— Я с тобой, — дядя Коля положил руку ей на плечо.
Внедорожник остановился у ворот. Из машины вышла только Нина Михайловна — осунувшаяся, в старомодном пальто. Она нерешительно замерла у калитки.
— Здравствуй, дочка, — голос звучал хрипло, будто она долго молчала. — Я… проведать приехала.
— Здравствуй, мама, — Катя не двинулась с места.
Дядя Коля шагнул вперёд:
— Что, сестрица, вспомнила, где дочь живёт? Два месяца прошло.
— Я не к тебе приехала, — отрезала Нина. — Дочь проведать хочу. Можно?
Катя вздохнула:
— Конечно. Проходи.
Они сидели за столом на кухне, пили чай из старых фаянсовых чашек. В печке потрескивали дрова, нагоняя уют. Дядя Коля тактично ушёл колоть дрова, оставив их вдвоём.
— Как там Толя? — спросила Катя.
— Женился, — Нина отвела взгляд. — На Светке из бухгалтерии. Даже месяца не прошло, как ты…
— А ты говорила, он любит меня, — Катя покачала головой.
— Думала, любит, — Нина вертела в руках чашку. — А потом он… — она осеклась.
— Что?
— Ничего, — Нина потупилась.
— Мам, — Катя накрыла руку матери своей. — Он тебя ударил, да?
Нина молчала. Потом едва заметно кивнула.
— Я ему сказала, что ты, наверное, была права насчёт него. А он… — она коснулась скулы. — Сказал, чтобы я убиралась, раз такая умная.
Катя отвернулась к окну. Листья падали с яблони, которую они с дядей посадили в сентябре.
— А ты… — Нина помедлила. — Ты правда здесь работаешь?
— Да, в библиотеке. Три дня в неделю. Езжу на дядином москвиче.
— И сколько платят? — недоверчиво спросила Нина.
— Немного. Но нам хватает, — Катя улыбнулась. — Дядя пенсию получает. Огород есть, куры, утки. Люди в деревне хорошие — молоком делятся. А я им книжки подбираю, детям сказки читаю. В Заречье много семей с малышами.
— Так и живёте? — Нина покачала головой. — А я всё думала, как ты тут без Толиных-то денег…
— Деньги — не главное, мам, — тихо сказала Катя.
За окном раздался стук топора. Дядя Коля напевал что-то старое, из советских фильмов. Ветер доносил обрывки мелодии.
— Я ведь извиниться приехала, — вдруг сказала Нина, глядя в свою чашку. — Ты права была. И Коля прав.
Слова падали тяжело, как спелые яблоки.
— Ты к нам… совсем приехала? — осторожно спросила Катя.
— Если примете, — Нина вытерла глаза уголком платка. — Квартиру я продала. Толя документы на развод прислал, подписала не глядя. Так что… некуда мне больше.
Дверь скрипнула. На пороге стоял дядя Коля, стряхивая с рукавов опилки.
— Насовсем, значит, пожаловала? — он посмотрел на сестру. — Что ж, места хватит. Только одно условие, — он стукнул ладонью по столу. — Никаких «я мать, я лучше знаю». Катерина — взрослый человек. Сама решит, как ей жить.
Нина кивнула.
— Вот и славно, — дядя улыбнулся в рыжую бороду. — Чайник поставь, сестрица. Отпразднуем воссоединение семьи.
Он подмигнул Кате и вышел во двор — закончить с дровами.
Заварив свежий чай, Нина неловко потопталась у плиты, потом подошла к дочери и неожиданно прижала её голову к груди, как в детстве.
— Прости меня, доченька. Дура я старая.
