Вечером мне позвонил Илья.
— Галка, — обратился ко мне младший братишка глубоким баритоном, к которому я до сих пор никак не могу привыкнуть, — ты была права, мама это сделала.
— Именно так, как мы и предполагали? — сдержанно уточнила я, хотя внутри всё бушевало.
— Да. Я сам лично видел это завещание. О нас с тобой там нет ни слова, — Илья добавил ещё короткое выражение, которое повторять было бы не этично.
— Прекрати, а то твои дети быстренько научатся выражать свои мысли ненормативной лексикой. Ты этого хочешь?
— Прости, не сдержался. Но обидно, ужас как обидно! — голос брата приобрёл высокие нотки, которые я научилась распознавать ещё в детстве, понимая, что Илья готов расплакаться. Давненько я такого не замечала за братом! Это значило, что поступок матери ранил его до глубины души. Поэтому я ответила ему со всей нежностью, на которую только была способна:
— Брось, братишка, этого и следовало ожидать, ведь с тех пор, как родилась Лиза, мама никого и ничего не замечает вокруг. И потом, какой смысл думать о наследстве, когда маме нет ещё 60 лет? Лично я буду рада, если она ещё лет сорок проживёт!
Image by wirestock on Freepik
— Галка, не в этом дело, пусть живёт и радуется. Просто меня коробит от такого отношения, будто мы ей не родные дети, а подкидыши. Ты вспомни, когда она тебе хоть что-то подарила?
Я минуту помолчала. Илья не прерывал мои размышления, понимая, что тема материнской любви слишком больная. Не знаю почему, но я всегда старалась оправдать поведение матери. Возможно это была попытка взрастить чувство собственного достоинства и приуменьшить синдром недолюбленного ребёнка. Но, несмотря на все мои усилия, этот неприятный синдром проявлялся во мне низкой самооценкой, неуверенностью в себе и ощущением вселенской ненужности, даже никчёмности. Но я опять постаралась показать кукиш этому синдрому и с напускной весёлостью ответила:
— А как же! Мама на все праздники печёт свой любимый пирог и приходит с ним в гости!
— Ну да, и не поспоришь! Подарок от всей души! И не важно, что мы с тобой корицу с детства ненавидим! Главное, что с любовью мама своими заботливыми ручками сделала.
Последнюю фразу брат произнёс, подражая голосу и интонации матери. Я рассмеялась. С Ильёй мы были очень близки. Между нами было около двух лет разницы в возрасте. Мы родились и росли в лихие 90-е. Жизнь была сложной, но иной мы и не знали. Родители постоянно пропадали на работе, а вечером приходили раздражённые и хмурые. Главное для них было, чтобы мы были сыты и одеты. Всё остальное их не волновало. Все свои детские проблемы нам приходилось решать самим. Никто не интересовался, о чём мы думаем, что нас тревожит. Делиться сокровенным мы привыкли только друг с другом. В школе сначала я защищала младшего братишку, а став старше, Илья неизменно вставал на мою защиту, после чего я лечила его синяки и ссадины. С раннего детства мы умели мыть посуду и делать уборку в квартире, а к десяти годам сами жарили яичницу, картошку и варили макароны.
И вот, как только жизнь начала немного налаживаться, в нашей семье появилось пополнение — Лиза. Когда она родилась, мама словно забыла обо всём на свете. Для неё существовала только младшая доченька. Она полностью растворилась в любви к ней. Вначале мы тоже радовались рождению младшей сестрёнки, но потом стало ясно, что, кроме Лизы, для мамы больше никого в этом мире не существует: ни нас с Ильёй, ни папы. Мы наблюдали за тем, как растёт Лиза, и искренне не понимали, что происходит. От нас родители всегда требовали самостоятельности, а про какие-то сюси-пуси и обнимашки-целовашки мы и вовсе не знали. С Лизой всё было по-другому. Мама не подпускала её ни к плите, ни к раковине — боялась, что она обожжётся, обольётся или порежется. Даже чай Лиза сама себе не могла налить, это было категорически запрещено, потому что мама боялась, что та уронит чашку, ошпарится и поранится осколками. Мы с раннего детства гуляли во дворе одни. Мне было три года. Я уже взрослая! Поэтому годовалый братец целиком и полностью поступал в моё распоряжение. Я вытирала ему сопли, сама приводила домой, когда он хотел есть, умывала и кормила. Это было так естественно, что я ни разу не усомнилась, что могло быть как-то иначе. Ни разу мама не похвалила меня за помощь. Но я и не ждала похвалы. Родители работают на работе, а я дома! Всё честно! Но оказывается, что может быть и по-другому. От Лизы ничего не требовали. Её только ласкали и одаривали.
Мама повсюду водила Лизу за руку, не отпуская ни на минуту. Это был её выбор и мы с ним смирились. Обидно было лишь то, что она и от нас постоянно требовала заботиться о младшенькой и оберегать, словно она драгоценность. Папа пытался убедить маму дать Лизе больше свободы, но пробить броню безумной материнской любви было нереально. Вскоре он махнул рукой, решив, что его задача — обеспечивать семью, а воспитанием пусть занимается мать.
— Лизонька такая ранимая и беззащитная, — любила повторять мама. При этом возводя глаза к небу и с умилением растягивая губы в блаженной улыбке. — Вы должны заботиться о ней.
И мы заботились. Ничего, что и у меня, и у Ильи дети и ипотека?! Но, всякий раз, когда мы общались по телефону или в личку, мама поворачивала разговор так, чтобы стрясти с нас денег «для Лизоньки». И мы порой отдавали ей последние средства, потому что считали себя обязанными помогать, особенно с тех пор, как не стало отца. Мы же хотели быть благодарными за то, что нас «вырастили» и «всё дали».
В результате Лиза выросла абсолютно инфантильной и беспомощной. В двадцать лет она едва ли умеет сама налить себе чай и сделать бутерброд. Мать для неё заранее нарезает хлеб и сыр, иначе «ребёнок» так и будет сидеть голодным. Она не знает, как пользоваться стиральной машиной и пылесосом, не знает, где в квартире находится швабра и тряпка для пыли. Что Лиза хорошо умеет, так это залипать в соцсетях. Целыми днями она пялится в дорогущий айфон, купленный, кстати, на наши с Ильёй деньги, и ждёт, когда придёт мама и принесёт ей в клювике гостинчики.
Поговорив с Ильёй, я заперлась в ванной, чтобы никто мне не мешал, и задумалась. А что будет с Лизой, когда матери не станет? Она же пропадёт. Уже сейчас, в 20 лет, она нигде не учится и не работает. А что дальше? Ну, получит она по завещанию своё наследство в виде квартиры, дачи и старой отцовской машины, профукает быстренько и останется у разбитого корыта. Получается, что наша с Ильёй помощь тянет на медвежью услугу. С этим надо что-то делать. Исполненная решимости, я позвонила брату и изложила ему свой план.
Приближался юбилей мамы. За несколько месяцев она начала нас с братом обрабатывать на предмет того, чего бы ей хотелось получить в качестве подарка. Этот список был внушительным. У неё состарилась вся бытовая техника, телевизор и мебель, износилась вся обувь и истрепалась вся одежда! Она не требовала ей купить всё новое, она просто капала нам на мозги, жалуясь и ноя. Её актёрский талант не мог не вызвать у публики бурных аплодисментов. Но мы-то с Ильёй знали, как на самом деле обстоят дела! Она мечтала получить с нас деньги, чтобы свозить «девочку» к морю, а для этого «малышке» необходимо было обновить гардероб. Без нашей помощи выполнить задуманное было невозможно, ибо сама мама с работы уволилась по состоянию здоровья: у неё заболели ноги. Мы с братом выслушивали бурные материнские причитания, охали, ахали, выражая сочувствие. А сами потихоньку улыбались, представляя, как довольно хихикает мама, радуясь произведённому эффекту.
Семейка у нас — просто класс! Сплошные актёры и клоуны!
На юбилей к матери мы приехали, прихватив всех своих домочадцев, и заявились в гости толпой из восьми человек. Вообще-то, мать не любит, когда мы приходим все вместе, но в этот раз мы её предупредили заранее. А она, желая получить щедрые подарки, согласилась. Чтобы показать своё крайне бедственное положение, она наварила кастрюлю картошки и поставила на стол маринованные огурцы и салат из кабачков.
— Проходите, гости дорогие, — демонстративно проговорила она, приглашая нас за стол. — Как говорится, чем богаты…
Мы с Ильёй не повели и глазом, хотя знали, что продукты у неё есть, потому как буквально несколько дней назад брат отвёз ей целый пакет деликатесов. Ну что ж, картоха, так картоха! Дети за стол не сели, у них были свои вкусняшки, а мы вымыли руки и приступили к поеданию угощения.
— Ну и вкусная у тебя картошечка получилась, мама, — восхищался Илья, уминая еду за обе щёки. — Давно такой вкуснятины не ел! С этой ипотекой не очень-то разгуляешься!
— Ага, — подхватила я, — мы тоже в последнее время на макароны подсели. Больно уж дорого картошку покупать!
Мать смотрела на нас тревожными глазами, провожая взглядом каждый съеденный кусок. Стол пустел, а мы до сих пор, кроме горячих поздравлений с пожеланиями крепкого здоровья и счастья, ничего не подарили.
— Простите, дети, в этот раз даже ваш любимый пирог не испекла, — хмуро проговорила именинница. — С деньгами совсем плохо…
— Ой, прости, мамочка! — в унисон воскликнули мы с Ильёй. — Совсем про подарок забыли!
Мать тут же воспрянула. Глаза её засветились, а пальцы на руках принялись исполнять замысловатый танец, будто готовились пересчитывать долгожданные денежные купюры. Мы вышли в прихожую и вернулись, держа в руках тарелки, накрытые полотенцами.
— Вот, мамочка, чем богаты!
— Что это?
Мать откинула полотенце и воззрилась на пирог. На другой тарелке лежал второй пирог.
— И это всё? — непроизвольно вырвалось у неё. — Ну спасибо, дети!
Мы сделали вид, что не заметили её разочарования, зазвенели чайной посудой. Потом позвали детей кушать пироги. А когда стол опустел, ещё раз пожелали маме доброго здоровья и, сославшись, что детям пора спать, спешно собрались и уехали.
Мама не звонила недели две. Видимо, ей требовалось время, чтобы переварить произошедшее. Мы ждали её звонка, поэтому были готовы. Мама начала выговаривать нам о нашей чёрной неблагодарности, а мы с свою очередь начали жаловаться на свою тяжёлую жизнь. И это была чистая правда. Видя, что ничего не может от нас добиться, мама перестала звонить. А через некоторое время я зашла в магазин косметики и увидела там младшую сестру. Она работала на кассе и выглядела очень даже презентабельно.
— Как мама отпустила тебя на такую опасную работу? — спросила я. — Здесь же обитают злые покупатели!
— С боем, — засмеялась Лиза. — Всё благодаря вашим пирогам!
— Вот что пироги животворящие делают! — засмеялась я в ответ.
— Подождёшь меня? Я скоро работу заканчиваю.
Я поболталась по магазину, пока Лиза сдавала кассу. Потом мы первый раз за всю жизнь пошли вместе в кафе и сестра даже изъявила желание заплатить за мой кофе.
— Знаешь, Галка, — смущаясь произнесла она, — я ведь всегда вам с Ильёй завидовала.
— Нам?! — чуть не поперхнулась я.
— Да. Вы жили нормальной человеческой жизнью, а я о ней только мечтала. Такое чувство, что все 20 лет прожила в клетке, и только теперь ощутила, что значит быть свободной.
— Неужели мама сдала позиции и перестала тебя опекать?
— Нет… Но у неё нет другого выхода. Она хотела сама пойти на работу, но ноги болят, поэтому пришлось отпустить меня. А ещё недавно я сама сварила суп!
— Да ты что! — искренне восхитилась я.
— Правда мама ни на мгновение не отходила от меня, готовая в случае травмы оказать мне помощь. Ты не представляешь, Галка, как я счастлива!
После разговора с сестрой, я летела, как на крыльях. Какое счастье, что в жизни можно многое исправить!
