— Мама, что это за документы на столе? — Ирина нахмурилась, разглядывая папку с печатями. — Только не говори, что опять подписала что-то не глядя!
— Я всё прекрасно понимаю, дочка, — Анна Петровна поставила блюдце с чаем на край стола. — Мне семьдесят пять, а не девяносто пять. Дарственная на дачу оформлена на Диму.
— Что?! — чашка в руке Ирины опасно наклонилась. — Ты отдала нашу дачу Димке? Мальчишке, который даже институт бросил?
— Он не бросил, а взял академический, — Анна Петровна поправила очки и выпрямила спину. — И дача моя — что хочу, то и делаю.
— Твоя? — Ирина с грохотом поставила чашку. — А кто крышу перекрывал? Кто забор ставил? Василий мой, земля ему пухом, горбатился там каждые выходные!
— Дима — твой сын, значит, и твоё никуда не делось.
— Нашему оболтусу только дачу подари! Продаст и глазом не моргнет. Думаешь, ему нужны твои герани и яблони? Ему деньги нужны!
Анна Петровна медленно сняла очки, протёрла стёклышки краем фартука.
— Ты слишком плохо думаешь о своём сыне, Ира.
— Я?! — Ирина всплеснула руками. — Это я плохо думаю? Да это ты потакаешь ему с пелёнок! Конфеты перед обедом? Пожалуйста! Велосипед, хотя двойки в четверти? Как скажешь, внучок! Отмазывала его вечно перед Василием…
— Не смей впутывать сюда Васю! — Анна Петровна резко поднялась, фартук затрепетал. — Ты всегда была строга с мальчиком. Кто-то должен был его защищать.
— Защищать?! Да из-за твоей защиты он вырос никчёмным человеком! Дима в двадцать семь не знает, чего хочет от жизни!
— А ты в двадцать семь уже всё знала? — Анна Петровна прищурилась. — Напомнить, как ты мне Васю представила? «Мама, я беременна, мы распишемся». Вот и всё знание жизни!
Звук открывающейся двери прервал перепалку. В прихожей послышался стук ботинок. Дима вошёл в гостиную, держа пакет с продуктами.
— Привет, что тут у вас? — он оглядел раскрасневшиеся лица. — Ба, ты в порядке?
— Конечно в порядке! — Ирина вырвала у сына пакет. — Она тебе дачу подарила! Теперь-то заживёшь!
Дима замер, переводя непонимающий взгляд с матери на бабушку.
— Какую дачу?
— Нашу, в Осинках! — Ирина со злостью выставляла продукты на стол. — Ту самую, за которую твой отец кровью и потом…
— Ир, перестань, — тихо произнесла Анна Петровна. — Я хотела сделать Диме подарок. Там воздух чистый, пусть ездит, дышит, от города отдыхает.
— Ба, я не понимаю… — Дима провёл рукой по волосам. — Зачем мне дача?
— Видишь! — торжествующе выкрикнула Ирина. — Даже ему это не нужно! Он дальше компьютера ничего не видит!
— Мам, хватит, — Дима нахмурился. — Я не говорил, что мне не нужно. Я спросил — зачем.
— Затем, что я так решила, — Анна Петровна снова надела очки. — Дача была моей ещё до твоего рождения, Ирочка. Дед твой её построил, светлая ему память. И я вправе распоряжаться ею по своему усмотрению.
— Нет, это… это нечестно, — Ирина сжала кулаки, голос её дрожал. — Мы столько вложили в эту дачу. Каждая доска…
Она осеклась, увидев бабушкину дарственную, лежащую на краю стола. Документы, перечёркивающие всё, что она считала справедливым.
Дима сел за стол, машинально погладил шершавую поверхность. Этому столу было больше лет, чем ему самому. За ним собиралась семья, когда ещё был жив дед, а отец не болел.
— Я не просил этого подарка, мам, — он говорил тихо, но твёрдо. — И продавать ничего не собираюсь.
— А что ты будешь с ней делать? — Ирина скрестила руки на груди. — Грядки полоть? Крышу чинить? Ты гвоздя в жизни не забил!
— Хватит! — Анна Петровна хлопнула ладонью по столу. — Дима взрослый человек, разберётся.
Ирина выдохнула, пытаясь успокоиться. Она открыла холодильник, достала кастрюлю с борщом и с грохотом поставила её на плиту.
— На даче сейчас многое надо делать, — заговорила она уже мягче. — Забор падает, крыльцо подгнило. Хозяйственный сарай вообще того и гляди развалится.
Дима молчал, вертя в руках чайную ложку.
— У мальчика руки из нужного места, — Анна Петровна подмигнула внуку. — Всё починит.
— Ба, — Дима положил ложку на стол, — почему именно сейчас?
Анна Петровна поджала губы, взгляд её затуманился.
— Старость не за горами, внучок. Хочу при жизни видеть, как ты хозяйничаешь. Я ведь всё равно уже не езжу туда который год.
— Ты бы лучше подумала о квартире, мама, — Ирина помешивала борщ, не оборачиваясь. — Продали бы, разделили…
— Началось! — Анна Петровна всплеснула руками. — Уже делит! Я ещё жива, между прочим.
Дима поднялся из-за стола, его лицо посерьёзнело.
— Никто ничего делить не будет. Дача теперь моя, и я сам решу, что с ней делать.
— Вот! — Ирина резко обернулась, половник в её руке задрожал. — Уже в тоне появилось что-то барское, собственническое. Только получил бумажку — и сразу «моя, моя»!
— А что я должен сказать? — голос Димы стал громче. — Ты же сама твердишь, что я никчёмный, что я не справлюсь! А потом удивляешься, что я ничего не делаю!
— Не смей повышать на меня голос!
— Ира, уймись, — устало произнесла Анна Петровна. — Хотела как лучше, а получилось…
— Как всегда! — Ирина с силой поставила половник на стол. — Не думаешь о последствиях. Никогда не думала.
Дима сжал кулаки, глядя на мать с горечью.
— Когда-нибудь ты поймёшь, что я не мальчик, которого нужно контролировать.
Прошла неделя. Дима приехал на дачу ранним субботним утром. Солнце едва пробивалось сквозь старую яблоню у крыльца. Он остановился перед покосившейся калиткой, повертел в руках ключи.
Внутри всё было точно так, как он помнил с детства. Занавески в мелкий цветочек. Старый сервант с треснувшей дверцей. Даже запах остался тот же — смесь сухих трав, пыли и старого дерева.
На веранде зазвонил телефон. Дима вздрогнул.
— Приехал? — голос матери звучал напряжённо. — Там крыша течёт над верандой. Посмотри.
— Не успел ещё, мам, — Дима провёл рукой по пыльному подоконнику. — Только зашёл.
— С твоими темпами дача развалится раньше, чем ты до крыши доберёшься.
Дима промолчал, сжав телефон сильнее.
— Ладно, — голос матери смягчился, — не забудь полить герань бабушкину. Она за ней трясётся, как над сокровищем.
— Не забуду.
Положив трубку, Дима вышел на улицу. Участок зарос, яблони одичали. Он прошёл к сараю — дверь держалась на одной петле. Внутри нашёл старые инструменты отца. Ржавые, но ещё пригодные.
Спустя три часа он прибил петлю, починил ступеньку на крыльце и осмотрел крышу. Работы было много. Дима сел на старую скамейку и неожиданно для себя улыбнулся. Что-то в этом было… правильное.
Вечером в дверь постучали. Соседка, Нина Степановна, принесла пирожки.
— Молодец, что приехал, — она оглядела веранду. — Анна Петровна всё переживает. Звонила мне, спрашивала, как ты тут.
— Бабушка сама не может приехать?
— Давление у неё, — Нина Степановна понизила голос. — А дочка твоя… Ирина-то… скандалит всё?
— Есть немного.
— Эх, — соседка покачала головой, — не ссорились бы вы. Анна Петровна всю жизнь для вас…
— Да знаю я! — неожиданно резко ответил Дима. — Все знают, какая бабушка золотая.
Нина Степановна попятилась к двери.
— Ты извини, что вмешиваюсь. Просто видела, как Анна Петровна плакала на лавочке. Всё о вас говорила.
Когда соседка ушла, Дима набрал номер бабушки.
— Я на даче, ба. Крыльцо починил и сарай, — он помолчал. — Может, приедешь на выходных? Я заберу тебя.
— Ой, внучок, — голос бабушки дрожал, — не знаю… Мама твоя не одобрит.
— При чём тут она? Это твоя дача! — Дима повысил голос и тут же осёкся. — Прости, ба. Просто хочу, чтобы ты приехала.
— Я подумаю, Димочка. Как там мои герани?
Дима взглянул на подоконник. Цветы стояли нетронутые, пыльные.
— Полил. Хорошо выглядят, — соврал он.
Когда разговор закончился, он подошёл к цветам. Земля в горшках потрескалась от сухости. Дима принёс воду и аккуратно полил каждый горшок.
В воскресенье вечером, когда Дима уже собирался уезжать, у калитки остановилась машина. Вышла Ирина.
— Ну что, хозяин новоявленный, доволен? — она оглядела двор. — Вижу, решил заняться ремонтом.
— Что-то не так? — Дима скрестил руки на груди.
— Да всё так, — мать прошла мимо него к дому. — Всё по-справедливости. Бабушка отдаёт тебе дачу, ты делаешь вид, что тебе не всё равно.
— Вид?! — Дима пошёл за ней. — Я весь день работал тут!
— И что, медаль тебе дать? — Ирина резко обернулась. — Отец тут годами горбатился! А ты за день решил всё наверстать?
— Я и не пытаюсь!
— Тогда что ты пытаешься? — Ирина посмотрела ему прямо в глаза. — Чего ты хочешь, Дима? Только честно.
— Я хочу, чтобы ты хоть раз в жизни поверила в меня, — Дима смотрел на мать не отрываясь. — Хоть раз!
Ирина отвернулась, её плечи поникли.
— Я верю в тебя, сынок. Просто… — она замолчала, разглядывая старые обои. — Просто мы столько лет мечтали об этой даче. Папа твой хотел здесь на пенсии жить. Не дожил.
— Мам, — Дима подошёл ближе, — если ты хочешь дачу, я…
— Нет! — Ирина резко замахала руками. — Ничего я не хочу. Раз бабушка решила, значит, так тому и быть.
— Да не решала она ничего! — не выдержал Дима. — Просто хотела, чтобы я чем-то занялся, чтобы поверил в себя. Ты же сама говоришь, что я никчёмный!
— Я такого не говорила!
— Говорила, мам. Каждый божий день. Смотрела так, будто я разочарование всей твоей жизни.
Повисло тяжёлое молчание. Ирина медленно опустилась на скрипучий стул.
— Извини, — она произнесла это почти шёпотом. — Я просто хотела, чтобы ты стал… как отец. Надёжным.
Дима сел напротив.
— Мам, я никогда не стану как отец. Я другой. Это не значит, что хуже.
Ирина кивнула, но по её лицу было видно, что она не до конца убеждена. Её взгляд скользнул по отремонтированной дверце серванта.
— Неплохо получилось, — она кивнула на дверцу. — Ровно.
— Старался, — Дима пожал плечами.
Вечер закончился неловким перемирием. Они вместе поехали в город, почти не разговаривая по дороге.
Через месяц Дима сидел в риелторской конторе, изучая документы.
— Хорошая цена, — мужчина в сером костюме подвинул к нему договор. — В этом районе дачи редко продаются. Спрос есть.
Дима перечитывал одну и ту же строчку, не решаясь поставить подпись.
— А что с яблонями? — спросил он неожиданно для себя.
— В смысле? — риелтор недоуменно поднял брови.
— Новые хозяева… Они оставят яблони?
— Послушайте, — риелтор откинулся на спинку кресла, — когда вы продаёте, вы теряете право решать. Может, там торговый центр построят, может, коттедж. Какая разница?
Телефон зазвонил так резко, что Дима вздрогнул.
— Да, ба?
— Димочка, привези мне, пожалуйста, моё давление померить, — голос бабушки звучал устало. — Я таблетки выпила, а тонометр сломался.
— Ба, я сейчас немного занят, — Дима взглянул на договор. — Может, маме позвонишь?
— Она на работе, — бабушка закашлялась. — Ничего, внучок, я потерплю.
— Я приеду через час, хорошо?
Риелтор постукивал ручкой по столу, демонстрируя нетерпение.
— Мне нужно идти, — Дима поднялся. — Давайте перенесём.
— Ещё один покупатель есть, — риелтор прищурился. — Если затянете, уйдёт к нему.
— Значит, так тому и быть.
Через сорок минут Дима был у бабушки. Померил давление — высокое. Дал таблетку, заварил чай с мелиссой. Анна Петровна смотрела на него с тревогой.
— Что случилось, внучок? Лица на тебе нет.
Дима сел рядом, взял её морщинистую руку.
— Ба, я хотел дачу продать.
Анна Петровна вздрогнула, но промолчала.
— Я подумал — зачем она мне? Денег нет на ремонт, времени нет ездить. А так хоть финансово помогу тебе и маме.
— И что же? — бабушка крепче сжала его руку.
— Не смог, — Дима покачал головой. — Увидел в договоре сумму и подумал… Это же не просто участок с домом. Это наша история. Дедушкины яблони, твои герани…
Глаза Анны Петровны наполнились слезами.
— Я знала, что ты поймёшь, — она гладила его по руке. — Поэтому тебе и отдала.
В этот момент хлопнула входная дверь. В комнату вошла Ирина.
— Так и знала, — она бросила сумку на пол. — Чуяло моё сердце. Нина Степановна звонила. Сказала, риелтор на даче был, мерил что-то. Продаёшь, значит?
— Мам…
— Молчи! — Ирина подняла руку. — Я так и знала! Я предупреждала! — она повернулась к матери. — Видишь теперь? Видишь, кому ты свою память отдала?
Анна Петровна встала, лицо её стало белым как мел.
— Не смей так говорить о Диме! — голос её дрожал. — Он не продал. Отказался в последний момент.
— Но собирался! — Ирина кричала уже в полный голос. — Набивал цену, торговался! Уже и документы готовил!
— Да, собирался! — Дима тоже вскочил. — Потому что ты не даёшь мне вздохнуть! Постоянно следишь, контролируешь, осуждаешь!
— Прекратите! — Анна Петровна схватилась за сердце. — Остановитесь, умоляю!
Но их уже было не остановить.
Прошло две недели. Анна Петровна сидела у окна, перебирая старые фотографии. На одной из них маленький Дима сидел на плечах у деда перед дачным домиком. Она провела морщинистым пальцем по выцветшему снимку.
Зазвонил телефон. Ирина.
— Мама, ты лекарства приняла? — голос дочери звучал устало.
— Приняла, не беспокойся, — Анна Петровна отложила фотографии. — Ты с Димой говорила?
Молчание на другом конце провода затянулось.
— Нет, — наконец ответила Ирина. — Он не берёт трубку. На работе сказал, что увольняется.
— Куда он собрался? — сердце Анны Петровны сжалось.
— Не знаю, мама. Я… я перегнула палку.
В дверь позвонили. Анна Петровна с трудом поднялась.
— Кто-то пришёл, перезвоню.
На пороге стоял Дима с рюкзаком и небольшим чемоданом.
— Здравствуй, ба, — он неловко переминался с ноги на ногу. — Можно к тебе на пару дней?
Анна Петровна молча обняла внука, и он понял — можно.
За чаем Дима рассказал, что дачу всё-таки продал. Три дня назад подписал все документы.
— Ты сердишься? — он смотрел на бабушку виновато.
— Нет, — она покачала головой. — Это был твой выбор. Я дарила от чистого сердца, без условий.
— Понимаешь, ба, — Дима крутил в руках чашку, — я устал доказывать, что чего-то стою. Продал дачу, уволился. Хочу уехать на время.
— Далеко?
— В Калининград. Друг зовёт, обещает работу. Там море, ба. Я никогда моря не видел.
Анна Петровна улыбнулась сквозь слёзы.
— Дед твой тоже о море мечтал. Не успел…
Они проговорили до поздней ночи. Утром Дима уехал, оставив на столе конверт.
— Откроешь, когда я уйду, — сказал он на прощание.
В конверте была выписка из банка — Дима положил половину денег от продажи дачи на счёт бабушки.
И короткая записка: «Это справедливо. Люблю тебя, ба. Позаботься о маме».
Через три дня приехала Ирина. Молча села на кухне, глядя в одну точку.
— Он не вернётся, да? — спросила она тихо.
— Вернётся, — Анна Петровна поставила перед дочерью чашку. — Когда будет готов. Когда ты будешь готова.
— К чему?
— Принять его таким, какой он есть. Не таким, каким ты хочешь его видеть.
Ирина заплакала, уткнувшись лицом в ладони. Анна Петровна гладила её по спине, глядя на герань на подоконнике. Одинокий цветок, который Дима привёз с дачи перед продажей.
А в Калининграде, в съёмной квартире, Дима раскладывал вещи. Из кармана выпала старая фотография — дед, маленький Дима и яблони на заднем плане. Он бережно положил снимок на стол.
Из открытого окна доносился шум волн. Солёный ветер трепал занавеску. Новая жизнь. Без дачи, зато с морем.
