— Ну что, молодая кукуруза, опять руки как пух мягкие? — Антонида Семёновна вытерла ладони о передник и покачала головой. — Городские штучки твои тут не прокатят.
Лена замерла у порога курятника, ведро с зерном качнулось в её руках. Вот уже третью неделю, как она приехала к мужу в деревню, и каждое утро начиналось с этих слов. «Молодая кукуруза» — так свекровь её окрестила с первого дня, когда Лена не смогла разобраться с печкой.
— Антонида Семёновна, я же стараюсь… — начала было Лена, но свекровь уже отвернулась.
— Стараешься! — фыркнула та, подбирая с земли ещё тёплое яйцо. — На старательности борщ не сваришь. Гляди, как куры-то на тебя смотрят — даже они понимают, что ты не хозяйка.
Лена опустила глаза. Действительно, рыжая наседка недоверчиво косилась на неё, а петух Борька и вовсе демонстративно отвернул голову. Даже домашняя птица, казалось, чувствовала её неуверенность.
— А где Коля? — спросила Лена, пытаясь сменить тему.
— Коля на покосе, как положено мужику в хозяйстве. А не как некоторые, что только и умеют, что по сторонам глазеть, — свекровь бросила на Лену такой взгляд, будто та совершила государственное преступление.
Лена почувствовала, как щёки начинают гореть. Вчера она действительно заблудилась, идя за водой к колодцу, и полчаса бродила по огородам, пока соседка Фёкла Ивановна не вывела её на нужную тропинку. А позавчера чуть не сожгла кашу, отвлёкшись на разговор с почтальоном.
— Слушай, кукурузка, — продолжала Антонида Семёновна, и в её голосе послышались нотки злорадства, — может, тебе лучше обратно в свой город ехать? А то как-то неловко получается — сноха в доме, а толку от неё, как от козы молока.
— Я никуда не поеду! — вырвалось у Лены так резко, что даже куры встрепенулись. — Я буду учиться! Я всё освою!
Свекровь остановилась и повернулась к ней. В её глазах мелькнуло что-то, похожее на интерес.
— Учиться? — протянула она. — Ну-ну, посмотрим на твою учёбу. Только чур — не подсказывать тебе буду. Сама как-нибудь выкручивайся, молодая кукуруза.
И свекровь направилась к дому, оставив Лену одну с курами и ведром зерна. А Лена стояла и думала, что это прозвище — «молодая кукуруза» — режет ей слух хуже любого оскорбления. В нём слышалась и мягкотелость, и бесполезность, и какая-то детскость, которую она так хотела преодолеть.
— Ладно, — пробормотала она, рассыпая зерно. — Посмотрим, кто кого.
Петух Борька подошёл ближе и недоверчиво клюнул несколько зёрнышек. Лена присела на корточки и протянула ему руку с кормом. К её удивлению, петух не отпрянул, а осторожно поклевал прямо с ладони.
— Вот видишь, — тихо сказала Лена, — а свекровь говорит, что даже вы меня не признаёте.
В этот момент из дома послышался голос Антониды Семёновны:
— Кукурузка! Иди сюда, покажу, как картошку на обед чистить. Только смотри внимательно — повторять не буду!
— А ты знаешь, кукурузка, — Антонида Семёновна взяла картофелину и ловко срезала кожуру одной спиральной лентой, — твой Коля в детстве тоже был мягкотелый. Всё время за юбку ко мне жался, боялся на улицу выйти.
Лена замерла, нож застыл в её руке. Свекровь никогда не рассказывала о детстве мужа.
— Думала, так и вырастет — маменькин сынок. Но деревня таких не терпит. Либо закаляешься, либо ломаешься, — продолжала Антонида Семёновна, не поднимая глаз от картошки. — А теперь посмотри на него — мужик что надо.
— А почему вы меня так… — Лена запнулась, не решаясь договорить.
— Кукурузой зову? — усмехнулась свекровь. — Да потому что она когда молодая — мягкая, сладковатая, только укуси. А вот созреет — станет твёрдой, настоящей. Вопрос только в том, дозреешь ты или так молочной и останешься.
Лена почувствовала, что в этих словах есть что-то большее, чем просто насмешка. Словно свекровь её проверяет, испытывает.
— В городе вас, небось, всё готовенькое подавали? — продолжала Антонида Семёновна. — Магазины, кафешки… А тут что? Тут каждый день — как экзамен. Печку не растопишь — замёрзнешь. Огород не прополешь — голодным останешься. Корову не подоишь — без молока будешь.
— Я понимаю, — тихо сказала Лена.
— Понимать и уметь — разные вещи, — отрезала свекровь. — Вот соседка Фёкла вчера спрашивала: «Что это твоя сноха такая беспомощная? Может, зря сын её в жёны взял?»
Лена сжала губы. Значит, уже вся деревня обсуждает её промахи.
— А я ей отвечаю: «Рано судить. Может, ещё покажет себя», — Антонида Семёновна посмотрела на Лену в упор. — Только вот время-то идёт, а показывать пока нечего.
— Дайте мне шанс, — попросила Лена.
— Шанс? — свекровь вытерла руки о фартук. — Да я тебе каждый день шанс даю! Только ты его в окошко выпускаешь, как воробья глупого.
В этот момент во двор заехала телега. Коля соскочил с козел, стряхивая с рубашки сенную труху.
— Мам, Ленка, как дела? — крикнул он, направляясь к дому.
Лена перехватила взгляд свекрови — тот был полон немого вопроса: «Ну что, скажешь сыну, как я тебя мучаю?»
— Всё хорошо, — ответила Лена. — Учусь картошку чистить.
— Вот и правильно, — улыбнулся Коля. — Мама лучший учитель, что ни говори.
И он скрылся в доме. А Антонида Семёновна неожиданно кивнула Лене с чем-то похожим на одобрение.
— Ладно, кукурузка. Может, из тебя что-то и получится.
На следующий день Лена встала до рассвета. Решила показать свекрови, что не зря хлеб ест. Растопила печь, замесила тесто для хлеба, выпустила кур и даже попробовала подоить корову Зорьку. Правда, молока получилось всего полстакана, и то половину Зорька разлила, мотнув хвостом.
— Ну и что это такое? — Антонида Семёновна вышла во двор и оглядела результаты Лениных трудов. — Хлеб у тебя как кирпич получился, куры голодные бегают, а от Зорьки что осталось?
— Я старалась! — запротестовала Лена. — Встала в пять утра!
— Старание без умения — что стрельба без прицела, — отрезала свекровь. — Вот смотри, кукурузка.
И она принялась показывать: как правильно замешивать тесто, чтобы хлеб был пышным, как подходить к корове, чтобы та не лягалась, как рассыпать зерно курам, чтобы они не дрались.
— А теперь повтори, — скомандовала Антонида Семёновна.
Лена попробовала. Опять не получилось. Тесто разваливалось в руках, Зорька упрямо отворачивалась, а петух Борька вообще клюнул её за палец.
— Ай! — вскрикнула Лена и отдёрнула руку.
— Он же не со зла, — усмехнулась свекровь. — Просто чувствует, что боишься. Животные, они как дети — сразу вычисляют, кто главный.
— Да не боюсь я! — возмутилась Лена.
— Ага, не боишься, — свекровь покачала головой. — А сама дрожишь, как осиновый лист. Так и будешь всю жизнь от каждой курицы шарахаться?
В этот момент к калитке подошла соседка Фёкла Ивановна.
— Антонида! — позвала она. — А что это у тебя сноха такая бледная? Не заболела часом?
— Да нет, Фёкла, это она от трудов праведных устала, — ехидно ответила свекровь. — Целый день изображает хозяйку.
— Ой, да ладно тебе, — засмеялась Фёкла. — Помню, как ты сама первый год замужества корову доить боялась. Говорила, что она на тебя зыркает.
Лена удивлённо взглянула на свекровь. Та вдруг смутилась и отвернулась.
— То дело давнее, — буркнула Антонида Семёновна. — А сейчас разговор не про меня.
— Да всё мы через это проходили, — продолжала Фёкла, подмигнув Лене. — Главное — не сдаваться. Помнишь, Антонида, как твоя свекровь тебя гоняла? Бывало, до слёз доводила.
— Фёкла! — резко оборвала её Антонида Семёновна. — Нечего прошлое ворошить.
— А что такого? — не унималась соседка. — Хорошая она была женщина, твоя свекровь, только строгая очень. Как тебя учила — так теперь и ты свою сноху учишь.
Фёкла ушла, а Лена и Антонида Семёновна остались стоять друг против друга в неловком молчании.
— Значит, вы тоже… — начала было Лена.
— Что «тоже»? — оборвала её свекровь. — У каждого своя дорога. Не думай, что если кто-то когда-то мучился, то тебе теперь всё должны на блюдечке подносить.
— Я и не думаю! — вспыхнула Лена. — Просто… просто хочется понимать, что со мной происходит.
— А с тобой ничего особенного не происходит, кукурузка, — устало сказала Антонида Семёновна. — Обычное дело — учишься жить по-настоящему. Вопрос только в том, выучишься или нет.
И она пошла в дом, оставив Лену одну с её сомнениями и новым пониманием того, что за строгостью свекрови, возможно, скрывается что-то другое.
Через неделю случилось то, чего никто не ожидал. Лена возвращалась с колодца, когда услышала отчаянный крик Антониды Семёновны из сарая.
— Зорька! Да что ж ты делаешь, проклятая!
Лена бросила вёдра и побежала на крик. В сарае творилось что-то невообразимое: корова металась по стойлу, явно мучаясь от боли, а свекровь пыталась её успокоить.
— Что случилось? — задыхаясь, спросила Лена.
— Телится начала! — крикнула Антонида Семёновна, не оборачиваясь. — А телёнок не идёт! Застрял, зараза! Коли нет, ветеринар за тридевять земель… Пропадёт и корова, и телёнок!
Зорька жалобно мычала, её бока ходили ходуном. Лена видела, что животное страдает, и что-то внутри неё ёкнуло.
— А что нужно делать? — спросила она.
— Руку засунуть и телёнка повернуть! — Антонида Семёновна была на грани слёз. — Только у меня артрит, пальцы не гнутся! А у тебя руки тонкие, может, получится!
Лена посмотрела на корову. Зорька, которая всегда шарахалась от неё, теперь смотрела почти умоляюще. И в этот момент Лена поняла — она не может отступить. Не теперь.
— Покажите, что делать, — твёрдо сказала она.
— Ты что, кукурузка, с ума сошла? — ахнула свекровь. — Это ж не игрушки! Один неверный поворот — и всё…
— Покажите! — повторила Лена и закатала рукава.
Следующие полчаса стали самыми страшными и самыми важными в её жизни. Руки по локоть в крови, она слушала тихие, но чёткие команды свекрови и делала то, что ещё неделю назад показалось бы ей невозможным.
— Осторожнее… левее… чувствуешь? Это передняя ножка… теперь нащупай вторую…
Зорька напряглась и снова заревела. Лена едва не выдернула руку, но заставила себя продолжать.
— Не бойся её крика, — шепнула Антонида Семёновна. — Она не со зла. Ей больно, но ты ей помогаешь.
— Кажется, нащупала! — выдохнула Лена.
— Тогда тяни! Но аккуратно! На схватке!
И вдруг — о чудо! — телёнок начал выходить. Ещё рывок, ещё один… и в соломе запрыгал мокрый чёрно-белый комочек.
— Жив! — воскликнула Антонида Семёновна. — Бычок! Жив и здоров!
Лена рухнула на солому рядом с телёнком, вся дрожа от напряжения и усталости. Руки тряслись, голова кружилась, но на душе было удивительно легко.
Зорька повернулась и начала лизать своего детёныша, а потом неожиданно ткнулась мордой в плечо Лене. Не отталкивая, не отворачиваясь — благодаря.
— Ну ты даёшь, кукурузка, — тихо сказала Антонида Семёновна, и в её голосе не было ни насмешки, ни снисходительности. — Не думала, что на такое способна.
— Я тоже не думала, — призналась Лена, гладя телёнка.
— А вот теперь думай, — свекровь села рядом на солому. — Знаешь, почему я тебя кукурузой называла?
Лена покачала головой.
— Потому что кукуруза — она когда молодая, нежная такая, сладкая. А созреет — становится твёрдой, крепкой. Зерно к зерну — не расшибёшь. И можно из неё и кашу сварить, и муку смолоть, и даже самогон поставить, — Антонида Семёновна усмехнулась. — Только вот не каждая кукуруза дозревает. Многие так молочными и остаются.
— А я дозрела? — спросила Лена.
Свекровь посмотрела на неё долго и внимательно.
— Начинаешь, кукурузка. Начинаешь.
В этот момент во двор въехала телега с Колей. Он увидел их в сарае, перепачканных и счастливых, рядом с новорождённым телёнком.
— Мама! Лена! Что тут происходит?
— А происходит вот что, сынок, — торжественно объявила Антонида Семёновна. — Твоя жена сегодня настоящей хозяйкой стала. Зорьку с телёнком спасла.
Коля ахнул и обнял Лену, не обращая внимания на кровь и грязь.
— Правда? Сама?
— Сама, — кивнула свекровь. — Руки не дрожали, назад не отступала. Молодец, одним словом.
На следующее утро Лена проснулась от запаха свежих блинов. Спустилась на кухню и увидела накрытый стол — и это сделала не она.
— Садись, кукурузка, — сказала Антонида Семёновна, не поворачиваясь от плиты. — После вчерашнего заслужила.
— Спасибо, — Лена села за стол, всё ещё не веря в происходящее.
— Да не за что, — отмахнулась свекровь. — Просто подумала — если человек ночью в сарае возился, корову с телёнком спасал, то пусть утром отдохнёт.
За окном раздались голоса. Фёкла Ивановна вела к дому ещё двух соседок.
— Ой, Антонида! — закричала Фёкла ещё с порога. — Правда, что твоя сноха вчера ветеринаром работала?
— Заходите, не орите на всю деревню, — буркнула Антонида Семёновна, но Лена заметила, что она довольна.
Соседки вошли, охая и ахая, расспрашивая подробности. Лена краснела и прятала глаза, а свекровь рассказывала, как её «кукурузка» не растерялась и всё сделала правильно.
— Вот это да! — качала головой баба Клава. — А мы думали, городская, ничего не умеет.
— А я говорила — рано судить, — заступилась Фёкла. — Видно было, что девочка хорошая.
— Да ладно вам, — смутилась Лена. — Любой бы на моём месте так сделал.
— Не любой, кукурузка, — тихо сказала Антонида Семёновна. — Не любой.
Соседки ушли, а свекровь и Лена остались вдвоём за столом.
— Антонида Семёновна, — начала Лена, — а можно… можно я буду учиться дальше? Всему, что нужно в хозяйстве?
— А ты думаешь, я тебя отпущу теперь? — усмехнулась свекровь. — После такого помощника? Да ни за что! Будешь у меня и корову доить, и хлеб печь, и в огороде работать.
— И вы меня научите всему?
— Научу, кукурузка. Только смотри — учёба у меня строгая. Не каждый выдержит.
— Выдержу, — твёрдо сказала Лена.
Антонида Семёновна внимательно посмотрела на неё и кивнула.
— Верю. А знаешь что? Теперь я тебя буду звать просто Лена. А то «кукурузка» — это для молоденьких. А ты вчера показала, что уже созрела.
— Но мне нравилось, — неожиданно сказала Лена. — Когда вы меня так называли… я понимала, что вы меня не просто ругаете. Вы меня… готовите к чему-то.
Свекровь замерла с чашкой в руках.
— Умная ты, оказывается, — тихо сказала она. — Ладно, кукурузка. Если нравится — оставим. Только теперь это будет не прозвище, а… как бы это сказать… звание почётное.
Они допили чай в тишине, а потом пошли в сарай — проведать Зорьку с телёнком. Корова дружелюбно мыкнула, увидев Лену, а телёнок попытался встать на дрожащие ножки.
— Как назовём малыша? — спросила Лена.
— А ты как думаешь?
Лена подумала и улыбнулась:
— Початок. В честь вчерашнего дня.
Антонида Семёновна расхохоталась — впервые за все эти недели Лена слышала её смех.
— Ну ты и даёшь, кукурузка! Початок так Початок. Хорошее имя для нашего общего дела.
