— Господи, Настенька, да сколько можно одной сидеть! Тебе уже за пятьдесят, а ты всё в четырёх стенах маешься!
Анастасия Петровна отодвинула телефон от уха и тяжело вздохнула. Подруга Галина, как всегда, лезла не в своё дело.
— Гал, не начинай опять эту песню. Мне и так хорошо.
— Да какое хорошо! Ты же сохнешь там, в своём родительском доме. Пора бы уже личную жизнь наладить, пока совсем не поздно.
— А что толку? Видишь же, как у меня с мужиками не складывается. Один алкаш оказался, второй семью скрывал, третий денег занял и пропал. Может, это судьба такая?
— Ерунда какая! Просто не те попадались. А ты что, на чердак не заглядывала после маминых похорон? Там же полно всякой всячины осталось.
Настя помолчала, глядя на потолок. Действительно, прошло уже три года, а на чердак она так и не поднималась. Всё руки не доходили разбирать мамины вещи.
— Да там пыль одна, наверное…
— Иди уже! Может, что-то ценное найдёшь. А то сидишь, как сыч, и жалуешься.
После разговора Настя долго ходила по дому, но любопытство взяло верх. Достала из кладовки старую лестницу и полезла на чердак.
Пыль здесь и впрямь лежала толстым слоем. В углу стояли старые сундуки, которые она помнила с детства. Мама никогда не разрешала в них лазить, говорила: «Не твоё время ещё».
Настя открыла первый сундук. Старые платья, какие-то документы, фотографии… А в самом дальнем углу, завёрнутый в пожелтевшую газету, лежал платок. Необычный какой-то, тёмно-синий с золотистыми узорами, явно старинный.
— Странно, — пробормотала она, разворачивая ткань. — Мама таких не носила…
Платок был удивительно мягким, несмотря на возраст. Когда Настя прикоснулась к нему, по коже пробежала лёгкая дрожь. Не от холода, а от чего-то другого, непонятного.
Спустившись вниз, она разложила находку на кухонном столе и внимательно рассмотрела узоры. Золотистые нити складывались в замысловатые переплетения, напоминающие то ли цветы, то ли какие-то символы.
Вечером, когда Настя готовила ужин, зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Алло, а это Анастасия Петровна Комарова?
— Да, а кто спрашивает?
— Меня Владимиром зовут. Я ваш новый сосед, в дом напротив переехал. Не могли бы вы подсказать, где тут можно продукты купить?
Голос приятный, спокойный. Настя невольно улыбнулась — давно с ней незнакомые мужчины не заговаривали просто так.
— Конечно, подскажу. Магазин в центре села есть, работает до восьми. А вы откуда к нам?
— Из города. Устал от суеты, решил на природу перебраться. Дом давно присматривал, вот наконец решился.
Говорили они минут десять. Владимир оказался вдовцом, на пенсии, детей нет. Переехал искать покой и, может быть, новых друзей.
— Было приятно познакомиться, Анастасия Петровна. До свидания.
— И мне тоже. До встречи.
Повесив трубку, Настя поймала себя на том, что улыбается. «Надо же, какой вежливый. И голос приятный…»
Взгляд её упал на платок, лежащий на столе. При свете лампы узоры казались ещё более загадочными, словно живыми.
На следующий день Настя решила прогуляться по селу. Давно не выходила просто так, без дела. Проходя мимо дома напротив, увидела мужчину, который разгружал вещи из машины. Высокий, седоватый, в клетчатой рубашке — выглядел добротно, по-хозяйски.
— Владимир? — окликнула она.
Он обернулся и улыбнулся:
— А, Анастасия Петровна! Как раз хотел зайти познакомиться как положено. Спасибо за вчерашние подсказки, магазин нашёл.
— Да не за что. Если что ещё нужно будет — обращайтесь, не стесняйтесь.
— Обязательно. А вы не подскажете, кто тут огороды лучше всех ведёт? Хочу будущей весной посадки планировать.
Разговорились. Владимир оказался бывшим инженером, жена умерла два года назад. Детей действительно не было, племянники в городе остались. Говорил он неторопливо, обстоятельно, и Насте нравилось его спокойствие.
— Вы давно здесь живёте? — спросил он.
— Да всю жизнь практически. Родилась здесь, училась в городе, потом вернулась к родителям. Так и осталась.
— И не тянет в город?
— Раньше тянуло. А сейчас… привыкла уже. Тишина, покой.
Владимир кивнул с пониманием. Настя заметила, что смотрит он на неё внимательно, но не назойливо. Впервые за долгие месяцы она почувствовала, что кому-то интересна как женщина.
Вечером, вернувшись домой, она снова достала платок. Непонятно почему, но хотелось его рассмотреть ещё раз. Села у окна, развернула ткань на коленях.
В этот момент кто-то постучал в калитку. Настя выглянула — у забора стояла баба Шура, соседка с той стороны улицы.
— Настенька, дочка, можно зайти? Дело есть.
Шура Ивановна была местной долгожительницей и знала про всех в селе абсолютно всё. Жила одна, дети в городе, навещали редко.
— Проходите, баба Шура.
Старушка зашла, села за стол, но взгляд её сразу упал на платок.
— Ой… — тихо сказала она и замолчала.
— Что такое? Вы платок узнали?
— Узнала, дочка. Это же твоей прабабки платок, Марьи Степановны. Я ещё девчонкой была, когда она умерла, но помню его.
— А что в нём особенного?
Баба Шура помолчала, словно взвешивая, говорить ли дальше.
— Марья Степановна… она ведунья была. Добрая, людей лечила, помогала. А этот платок… он для защиты был. От одиночества женского.
Настя нахмурилась:
— От одиночества?
— Ну да. Говорили, кто его носит, тому семейное счастье придёт. Только платок сам выбирает время, когда помочь.
— Баба Шура, да что вы говорите такое! — Настя нервно сложила платок. — Какая защита, какое счастье? Это же просто старая тряпка.
— Не тряпка, дочка. И не просто старая. Марья Степановна специально его заговаривала. Говорила, что в роду вашем женщины либо рано замуж выходят, либо совсем одни остаются.
— Ну и что? Мама замуж вышла, детей родила…
— А ты вот осталась. И тётка твоя, Алевтина, тоже всю жизнь одна прожила. А прабабка до Марьи Степановны тоже девкой умерла.
Настя почувствовала, как мурашки побежали по спине. Действительно, тётя Аля всю жизнь была одна, даже женихов у неё не было.
— Баба Шура, вы меня пугаете зачем?
— Не пугаю, а предупреждаю. Платок этот силу имеет, но пользоваться им надо осторожно. Марья Степановна наказывала — как почувствуешь, что время пришло, тогда и носи. Но не раньше.
Старушка ушла, оставив Настю в смятении. Она долго сидела, разглядывая платок. «Глупости всё это, — думала она. — Какие заговоры в двадцать первом веке?»
Но наутро, собираясь в магазин, почему-то повязала платок на шею.
В магазине её встретил Владимир. Он покупал хлеб и, увидев Настю, улыбнулся:
— Доброе утро! А платок какой красивый, очень вам идёт.
— Спасибо, — смутилась она. — Это… семейная реликвия.
— Я как раз хотел вас спросить — не составите ли компанию на прогулке? Хочу окрестности изучить, а одному скучновато.
Настя согласилась, и они пошли по просёлочной дороге к речке. Владимир рассказывал о своей прежней жизни, работе, планах. Говорил он интересно, и Настя ловила себя на том, что давно так не смеялась.
— А вы замужем были? — спросил он осторожно.
— Нет… как-то не сложилось. Были отношения, но…
— Понимаю. У меня с Ниной тридцать лет было. После её смерти думал, что больше никого не нужно. А теперь понимаю — жизнь продолжается.
Настя посмотрела на него с интересом. Неужели он намекает на что-то большее, чем дружба?
На обратном пути они встретили почтальона Петровича.
— О, Настя! — воскликнул он. — А я тебе письмо нёс. Из города пришло.
Дома Настя вскрыла конверт. Письмо было от адвокатской конторы — умерла дальняя родственница, оставила ей в наследство квартиру в областном центре.
— Вот это да, — пробормотала она. — Тётя Римма… Я её лет десять не видела.
Вечером позвонила Галина:
— Настька, ты слышала? У нас в городе новый клуб для одиноких открылся. Пойдём завтра, познакомимся с кем-нибудь!
— Гал, я вообще-то тут с соседом познакомилась…
— Да ладно! Серьёзно? Рассказывай!
Настя рассказала про Владимира, но почему-то умолчала про платок и слова бабы Шуры.
— Слушай, а может, это судьба? Наследство, новый мужчина… Всё разом!
— Не знаю. Странно как-то всё.
— Что странного? Живи и радуйся!
Но Настя чувствовала тревогу. Уж очень всё гладко пошло после находки платка.
Прошла неделя. Владимир приходил каждый день — то за советом, то просто поговорить. Настя поймала себя на том, что ждёт его визитов и расстраивается, если он задерживается.
— Анастасия Петровна, — сказал он однажды вечером, — а не могли бы вы завтра пойти со мной в райцентр? Хочу в банке дела оформить, да и компания нужна.
— Конечно, съездим.
Платок она теперь носила постоянно — то как шарф, то просто в сумочке. И замечала, что с Владимиром общается всё легче, словно что-то внутри раскрепостилось.
На следующий день, когда они ехали в автобусе, Владимир вдруг взял её за руку:
— Настя… можно я буду называть вас просто Настей? Чувствую, что мы уже не чужие люди.
— Конечно, — тихо ответила она, и сердце забилось чаще.
— Я хочу вам кое-что сказать. Знаю, рано ещё, но… мне с вами так хорошо, как давно не было. После Нины думал, что сердце моё закрылось навсегда. А оказалось — нет.
Настя смотрела в окно, не зная, что ответить. Внутри всё пело от счастья, но страх не отпускал.
— Владимир… я боюсь.
— Чего бояться? Мы же взрослые люди, всё понимаем.
— Я боюсь, что счастье это ненастоящее. У меня никогда ничего хорошего надолго не было.
Он сжал её руку крепче:
— А может, просто время не пришло было? А теперь пришло?
Вечером, вернувшись домой, Настя снова встретила бабу Шуру у калитки.
— Дочка, а можно поговорить? Дело серьёзное.
— Конечно, проходите.
Старушка села и долго молчала, потом тяжело вздохнула:
— Настенька, я тебе тогда не всё сказала про платок. Боялась напугать.
— А что ещё?
— Платок этот… он не только счастье приносит. Он испытания устраивает. Проверяет, готова ли женщина принять любовь.
— Какие испытания?
— Разные бывают. У твоей прабабки женихи один за другим сбегали, пока она не поняла, что дело не в них, а в её страхах. Она всё ждала подвоха, не верила в добро.
Настя почувствовала холод в животе:
— То есть Владимир тоже может…
— Может, если ты сама его оттолкнёшь. Платок показывает правду — если мужчина хороший, то и отношения будут хорошими. Но принять эту правду надо сердцем, а не головой.
На следующий день Владимир пришёл расстроенный.
— Настя, у меня проблемы. Звонил племянник из города — говорит, что я совсем спятил, бросил всё и уехал в деревню. Угрожает подать заявление, что я невменяемый.
— Да что он может сделать?
— Много чего. Он юрист, связи есть. Может через суд дом отобрать, признав меня недееспособным.
— Господи… А что делать будете?
— Не знаю. Может, придётся назад возвращаться, доказывать, что я в порядке.
Настя почувствовала, как внутри всё сжалось. «Вот оно, — подумала она. — Началось. Сейчас он уедет, и всё кончится, как всегда».
— Владимир, а может… может, вам действительно лучше в город вернуться? Что вы здесь забыли, в этой глуши?
Он удивлённо посмотрел на неё:
— Настя, да вы что! Я же не просто так сюда переехал. Я здесь счастье нашёл. Вас нашёл.
— Какое счастье? Мы же даже толком не знакомы! Месяц всего прошёл!
— А разве время главное? Я чувствую, что вы — мой человек. И думал, что вы тоже это чувствуете.
Настя встала, нервно теребя платок:
— Я ничего не чувствую! Вы мне чужой человек! Езжайте к своему племяннику, разбирайтесь с документами, а меня оставьте в покое!
Владимир побледнел:
— Настя… что с вами? Что я не так сказал?
— Ничего вы не сказали! Просто я поняла, что нам не по пути. Идите, и больше не приходите!
Он постоял ещё немного, потом тихо сказал:
— Хорошо. Как скажете. Прощайте, Анастасия Петровна.
Когда дверь закрылась, Настя рухнула на стул и разрыдалась.
Три дня Настя не выходила из дома. Плакала, потом злилась на себя, потом снова плакала. Платок лежал на столе, и она не прикасалась к нему.
В четверг утром пришла баба Шура.
— Что наделала-то, дурочка? — сказала она без предисловий. — Мужик хороший уезжает, а ты сидишь, рыдаешь.
— Он сам сказал, что проблемы у него! Значит, ничего настоящего не было!
— Да при чём тут проблемы! У всех проблемы есть. А ты его в трудную минуту поддержать должна была, а не гнать!
— Я боялась…
— Чего боялась? Что счастливой станешь? — Старушка взяла платок в руки. — Марья Степановна этот платок для защиты делала, правда. Только не от мужчин плохих, а от страхов женских. От неверия в себя.
— Не понимаю…
— А понимать нечего. Платок тебе силы давал поверить, что ты достойна любви. А ты что сделала? Как только трудности начались, сразу испугалась, решила, что обман всё.
Баба Шура положила платок обратно на стол:
— Знаешь, что Марья Степановна говорила? Платок помогает, пока женщина в него верит. А как перестанет верить — уходит он к другой, кому нужнее.
Вечером Настя сидела у окна и смотрела на дом Владимира. Свет горел, значит, ещё не уехал. Хотелось подойти, попросить прощения, но стыд и гордость держали.
Утром она проснулась рано и первым делом посмотрела на стол. Платка не было.
Настя обыскала всю кухню, потом весь дом. Платок исчез, словно растворился в воздухе.
— Неужели правда ушёл? — прошептала она.
В этот момент в окно постучали. На улице стоял Владимир с дорожной сумкой.
— Настя, можно поговорить? Я уезжаю через час.
Она открыла дверь, не зная, что сказать.
— Я хотел попрощаться. И сказать — если надумаете, мой номер у вас есть. Проблемы с племянником решу обязательно, дом никому не отдам. Это мой дом теперь. Наш дом мог бы быть.
— Владимир… простите меня. Я испугалась.
— Понимаю. Сам боялся сначала. Думал, рано ещё для новых отношений. Но с вами всё по-другому.
— А если проблемы не решатся? Если племянник всё-таки…
— Настя, — он взял её за руки, — я шестьдесят лет прожил. Знаю, что такое настоящие проблемы, а что — ерунда. Племянник — это ерунда. А вы — это настоящее.
Настя смотрела в его добрые глаза и вдруг поняла — платок исчез не потому, что она недостойна. Он исчез, потому что больше не нужен. Силы поверить в себя и в любовь она нашла сама.
— Не уезжайте, — тихо сказала она. — Останьтесь. Мы вместе со всем справимся.
Владимир улыбнулся и обнял её:
— Обязательно справимся. Вместе всё можно.
Вечером, когда они сидели на крыльце и пили чай, Настя рассказала ему про платок. Владимир слушал серьёзно, без улыбки.
— Может, и правда есть в этом что-то, — сказал он задумчиво. — Главное, что теперь у нас есть друг друга.
В доме напротив зажёгся свет. Баба Шура помахала им рукой из окна и улыбнулась.
