— Я тебе говорю — без суда мы ничего не поделим! — Елена перекрыла дверь своим худеньким телом, будто муж собирался её снести. Я не собираюсь ругаться и вымаливать у тебя для себя ,что бы там ни было.
— Лена, ты с ума сошла? Мы двадцать лет прожили, без скандалов, без полиции. А теперь ты мне такие предъявы выкатываешь?
— А что ты хотел? Чтобы я после развода осталась ни с чем? С чайником и фотографией со свадьбы?
— У тебя — квартира. Ты в ней и жила всё это время, и будешь дальше спокойно жить.
— А у тебя — две машины, гараж, дача и счёт, где, между прочим, мои деньги тоже лежат.
— Лена…
— Нет. Не «Лена». Теперь я — истец, а ты — ответчик.
Он отошёл к окну, уставился на двор, где хлопали бельевые верёвки и бегали чужие дети.
— Я тебя не узнаю, — тихо сказал он. — Куда делась та девчонка ,что в поезде на Байкал босиком по вагону бегала и клялась, что счастье не в вещах?
— Она повзрослела. И поняла, что на одних воспоминаниях до пенсии не протянешь.
Соседи шептались: «Вон, Петровы опять ругаются… разводятся, что ли ?»
Только вот Петровыми они уже не были.
Елена официально стала Столяровой — девичьей фамилией, будто стерла двадцать лет семейной жизни. Пётр остался Петровым. Он не привык менять фамилии. Он вообще не привык меняться.
Судебное заседание было назначено на вторник.
— Доброе утро, уважаемые участники процесса, — сухо произнесла судья. — Рассматривается дело о разделе совместно нажитого имущества между гражданами Петровым Петром Викторовичем и Столяровой Еленой Анатольевной.
В зале — тишина. За окнами — лето. В головах — у обоих хаос.
Елена подала иск:
½ квартиры
½ гаража
½ дачи
Машина пополам
И, внимание: мебель.
Пётр чуть не поперхнулся, когда прочитал: «Кресло коричневое кожаное — 1 шт. — оценка: 32 000 руб.»
— Это что, шутка? — спросил он на заседании. — Она же его сама ненавидела!
— Это имущество, — ответил адвокат Елены. — Мы не про эмоции, а про доли.
Судья вздохнула. Эти дела были самыми унылыми: когда любовь умирает, имущество делится до последней табуретки.
Суд продолжался. Приглашали свидетелей.
— Я, как соседка, могу сказать, что Пётр всё на себе тянул. И стройку на даче, и ремонт, и холодильник он покупал.
— А вы чеки видели, Галина Ивановна? — спокойно спросил адвокат Елены.
— Ну… нет. Но он всё сам носил!
— Протестую, Ваша честь. Свидетель не может утверждать, за чьи деньги что было приобретено.
Пётр смотрел на Елену. Она избегала взгляда.
Когда-то они вместе красили стены на даче. Вместе спали на надувном матрасе, ели шашлык с руками в саже, строили планы на беседку с виноградом. А теперь — юристы, оценки, протоколы.
— Лена, — сказал он после заседания. — Мы с тобой всё это нажили. Неужели нельзя как-то… по-человечески?
— Поздно, Петь. Я пыталась. А ты всё — «да потом», «не сейчас», «подожди». Я устала ждать.
Он молча кивнул.
На третьем заседании Елена заявила:
— У ответчика имеется скрытый банковский счёт, о котором истец узнал случайно.
— Это клевета! — вскинулся Пётр.
Но у Елены был скрин — фото с его почты, где приходило уведомление о движении по счёту. Пётр был уверен, что удалил всё. Не удалил.
— Эти деньги… они были… ну, на чёрный день.
— Для семьи?
— Нет. На себя. Я… Я хотел купить мотоцикл. После развода.
— Серьёзно? — Елена вдруг рассмеялась. — Вот ты, Петя, дожил до пятидесяти и всё ещё веришь, что мотоцикл тебя спасёт?
Судья постучала молотком.
— Тихо, пожалуйста. Продолжаем.
Петру стало стыдно. За всё. За мотоцикл. За то, что утаил. За то, что ей пришлось рыться в его почте.
— Пётр Викторович, — сказал судья, — если вы подпишете соглашение о разделе, суд может прекратить дело. Это сэкономит время, деньги, нервы.
— А если нет?
— Будем делить всё до розеток.
Он посмотрел на бумаги. На список имущества. И среди прочего — старый фотоаппарат «Зенит». Тот самый, которым он снимал Лену на фоне озера, когда она впервые сказала: «Ты будешь отцом моих детей».
Детей не случилось. Время прошло. А фотоаппарат остался.
Он подписал.
Они вышли из здания суда, оба уже бывшие, оба уставшие, оба чужие.
— Знаешь, Лена, — вдруг сказал он, — явсё равно не жалею. Ни о чём. Даже о том кресле, которое ты забрала. Даже о том, что мы разошлись.
— Оно теперь у моей мамы будет стоять.. Ей это кресло нравится.
— А тебе?
— Мне… уже ничего не нравится. Всё это — не в радость. Это про выживание.
Они молча постояли у ступеней. Прошлое — позади. Будущее — отдельно, у каждого свое.
— Попрощаемся? — спросил он.
Она протянула руку. Холодно, формально. Но потом вдруг обняла. Коротко.
— Береги себя, Петя.
— Ты тоже, Лена.
И разошлись — в разные стороны.
Через год они случайно встретились в супермаркете. Она — с тележкой, он — с корзинкой. Поздоровались. Пару слов. Про погоду.
— А кресло как? — спросил он напоследок.
— Кот его порвал. Выбросили.
— Вот так… — улыбнулся он.
— Всё выбрасывается, Петь. Даже двадцать лет.
Он кивнул. И понял: не кресло, не машина, не счёт в банке — не это главное.
А что?
Он не знал.
Но знал одно: всё делится — кроме памяти.
