— Я тебя растила, кормила, учила! А ты — неблагодарная! Квартиру захотела делить!
Значит так, — процедила мама. — Никаких разменов не будет. Это мой дом, и я здесь хозяйка!
— Алена, доченька! На минуточку!
Этот вкрадчивый голос матери Алена узнала бы из тысячи. Он всегда звучал одинаково, когда дело касалось денег.
Она замерла у двери, с тоской глядя на собственное отражение в зеркале прихожей.
Стройная девушка в строгом темно-синем костюме, с аккуратно уложенными волосами — такая взрослая, самостоятельная.
И такая беспомощная перед материнскими манипуляциями.
— Что, мам? — отозвалась она, старательно пряча раздражение. — Я опаздываю.
Надежда Петровна выплыла из кухни, вытирая руки застиранным полотенцем.
На ней был старый халат в цветочек, когда-то любимый, а теперь потерявший форму и цвет.
Этот халат неизменно появлялся в дни, когда мать собиралась клянчить деньги.
— Доченька, тут такое дело… — начала она с той особенной певучей интонацией, от которой у Алены сводило зубы. — Папе на лекарства надо, да и мне бы кое-что прикупить…
Алена покосилась на отца в гостиной. Борис Иванович сидел там, уткнувшись в газету, делая вид, что не слышит разговора. Как всегда.
— Мам, я же вчера дала тебе на продукты, — устало произнесла Алена. — И позавчера тоже. И коммуналку за этот месяц я уже оплатила.
— Ах, ты считаешь! — мгновенно взвилась Надежда Петровна. — Попрекаешь родную мать! Мы тебя растили-растили…
Алена молча достала кошелек, вынула несколько купюр. Мать выхватила их с неожиданной ловкостью, тут же пересчитала.
— И все? — разочарованно протянула она. — А на лекарства?
— На работу опаздываю, — отрезала Алена и выскочила за дверь.
В лифте она прислонилась лбом к холодному зеркалу. Сколько можно? Ей двадцать пять, она работает в крупной компании, получает неплохие деньги.
Но почему-то половина зарплаты уходит родителям — на бесконечные «срочные нужды». При том, что оба еще работают!
В офисе Алена механически проверяла отчеты, отвечала на письма, но мысли ее были далеко.
Вспоминалось, как несколько лет назад, только устроившись на работу, она мечтала о собственном жилье. Копила деньги, присматривала варианты.
А потом началось — то маме на лечение, то папе на машину, то еще что-нибудь «срочное и важное». Деньги утекали, как вода сквозь пальцы.
К вечеру созрело решение. Алена специально задержалась на работе, подготовила все расчеты, распечатала варианты размена их трехкомнатной квартиры.
Вот он, путь к свободе — родителям двушка, ей однушка. Она даже готова взять кредит на доплату.
Дома царила привычная вечерняя атмосфера — отец дремал перед телевизором, мать гремела посудой на кухне.
Алена расстелила на столе бумаги, глубоко вздохнула.
— Мам, пап, нам надо поговорить.
Надежда Петровна выглянула из кухни, вытирая руки все тем же полотенцем. Борис Иванович встрепенулся в кресле, заморгал сонными глазами.
— Я хочу предложить вариант размена квартиры, — твердо начала Алена. — Смотрите, вот расчеты…
— Чего-чего? — Надежда Петровна шагнула в комнату, прищурилась. — Какой еще размен?
— Обычный. Трешку можно разменять на двушку вам и однушку мне. Я даже готова взять кредит на доплату.
Лицо матери пошло красными пятнами.
— Ты что, совсем сдурела? — взвизгнула она. — Кто тебе позволит мою квартиру делить?
— Мам, это наша общая квартира, — как можно спокойнее произнесла Алена. — У нас у всех равные доли. Помнишь, как мы ее получали?
Ее семье давали, а не тебе.
— Молчать! — Надежда Петровна затрясла пальцем перед лицом дочери. — Я тебя растила, кормила, учила! А ты — неблагодарная! Квартиру захотела делить!
— Боря! — повернулась она к мужу. — Ты слышишь, что твоя дочь говорит?
Борис Иванович съежился в кресле, промычал что-то невнятное. Алена с горечью смотрела на отца — всегда такой, всегда прячется за газетой или телевизором, лишь бы не вмешиваться.
— Значит так, — процедила Надежда Петровна. — Никаких разменов не будет. Это мой дом, и я здесь хозяйка!
— Нет, мам, — тихо, но твердо произнесла Алена. — Это наш общий дом. И у меня есть право на свою долю. И доля эта — одна треть квартиры.
Она поднялась, прошла в свою комнату. Достала с антресолей старый чемодан, принялась методично складывать вещи.
В дверях появилась мать.
— Это что еще за демонстрация? — прошипела она.
— Я переезжаю к Тане, — спокойно ответила Алена, не прерывая сборов. — А завтра подаю документы на разделение лицевых счетов.
— Что?! — задохнулась от возмущения Надежда Петровна. — Ты не посмеешь!
— Посмею, мам. Я давно уже не маленькая девочка, которой можно помыкать.
Алена защелкнула замки чемодана, выпрямилась. В дверях по-прежнему стояла застывшая от шока мать, за ее спиной маячила понурая фигура отца.
— Пап, — мягко позвала Алена. — Ты же понимаешь, что я права?
Борис Иванович дернулся, открыл рот, но под испепеляющим взглядом жены только беспомощно развел руками.
— Предательница! — выкрикнула Надежда Петровна. — Убирайся! Чтоб ноги твоей…
Алена молча прошла мимо родителей, катя за собой чемодан.
В прихожей остановилась, оглянулась на знакомые до последней царапины обои, на старое зеркало, хранившее отражение ее детства.
Уже в такси, глядя на проплывающие за окном огни города, она достала телефон.
Несколько гудков, и знакомый голос произнес:
— Алло?
— Тань, это я. Можно у тебя пожить немного? Пока жилье не сниму.
***
В приемной юриста Алена крепко держала папку с документами. За прошедший месяц она истоптала немало кабинетов, собирая справки и согласования.
Хорошо хоть на работе начальник вошел в положение — позволял отлучаться по делам, видя ее измотанное лицо.
— Алена Борисовна, проходите, — позвал знакомый голос.
Юрист, сухопарый мужчина в очках, разложил на столе бумаги.
— Значит так, с разделением лицевых счетов все в порядке. Теперь ваша комната официально является отдельным жилым помещением.
Можете продавать или сдавать — как пожелаете.
Алена кивнула, машинально отмечая, как дрожат пальцы. Мать за этот месяц звонила ей трижды — сначала с угрозами, потом с мольбами, под конец снова с угрозами.
Отец позвонил один раз, промямлил что-то невнятное и замолчал на полуслове — видимо, Надежда Петровна отобрала трубку.
Через неделю появились первые потенциальные покупатели — семья Кругловых из Нижнего Тагила.
Глава семейства, Михаил Степанович, шумный краснолицый мужчина, долго щупал стены, заглядывал во все углы.
Его жена, Галина, суетливо семенила следом, то и дело поправляя цветастый платок.
— А соседи смирные? — деловито осведомился Михаил Степанович, подмигивая Алене.
— Мои родители, — сухо ответила она.
— Ну, с родней-то завсегда можно договориться! — гулко расхохотался он.
Если бы он знал…
Впрочем, через месяц Кругловы въехали в купленную комнату, и Надежда Петровна познала все прелести коммунальной жизни.
— Это что такое?! — раздавался из-за стены пронзительный голос матери. — Почему ваши сковородки занимают всю плиту?
— А вы, уважаемая, на часы смотрели? — басил в ответ Михаил Степанович. — По графику сейчас наше время готовки!
— Какие еще графики! — надрывалась Надежда Петровна. — Я тридцать лет в этой квартире живу без всяких графиков!
— А теперь придется привыкать, — отрезала Галина, прибивая к стене в коридоре фанерку с крючками. — Вот, смотрите — правая сторона ваша, левая наша.
И швабру после уборки извольте на свою сторону вешать.
— Да как вы смеете! — голос Надежды Петровны взлетел до ультразвука. — Это мой коридор!
— Наш общий, — методично поправляла Галина, доставая из сумки листок бумаги. — И вот график пользования санузлом. С семи до восьми утра — ваше время, с восьми до девяти — наше.
Вечером так же: вам с семи до восьми, нам с восьми до девяти.
— А в другое время? — ошарашенно пробормотала Надежда Петровна.
— А в другое время — по согласованию.
Стучите в стенку, спрашивайте. Мы люди порядочные, всегда договоримся.
Алена узнавала об этих баталиях от соседки снизу, с которой иногда сталкивалась в магазине.
Сама она не появлялась в родительской квартире — незачем бередить раны.
Её маленькая съемная однушка постепенно обрастала уютом. На подоконнике теперь красовались герани — Алена никогда не думала, что полюбит возиться с цветами.
На стене висела картина — копия Ван Гога, купленная на уличной ярмарке.
В шкафчике всегда был запас любимого зеленого чая, а не материнского растворимого кофе.
По вечерам, сидя с ноутбуком на диване, Алена часто ловила себя на странном чувстве — словно расправляются крылья, распрямляется согнутая годами спина.
Она наконец-то могла позволить себе тратить деньги на то, что хочется ей самой — абонемент в бассейн, новые туфли, билеты в театр.
В один из таких вечеров в дверь позвонили. Алена удивленно посмотрела на часы — почти девять, кто бы это мог быть?
За дверью обнаружился высокий темноволосый мужчина лет тридцати, в футболке и джинсах. Он смущенно переминался с ноги на ногу.
— Извините за поздний визит. Я ваш сосед снизу, из тридцать второй. Меня зовут Сергей, — он замялся. — Тут такое дело…
У вас, случайно, нет отвертки? А то купил полку, а повесить не могу — инструментами еще не обзавелся, только переехал.
— Вообще-то есть, — Алена удивилась собственной готовности помочь незнакомцу. — Целый набор.
— Правда? — искренне обрадовался он. — Выручите?
— Проходите, — Алена посторонилась. — Сейчас найду.
Пока она рылась в ящике с инструментами, Сергей осматривался, с интересом разглядывая картину на стене.
— Ван Гог? — уточнил он. — Люблю его картины.
Алена обернулась, встретилась с его внимательным взглядом.
В груди что-то дрогнуло, словно расправляя еще одно, доселе незнакомое крыло.
— Я тоже, — улыбнулась она.
