Утро в их доме редко начиналось тихо и спокойно.
Солнечные лучи проглядывали сквозь занавески. Кухня, несмотря на свои небольшие размеры, казалась уютной и обжитой, пахла свежезаваренным чаем и легкой горчинкой вчерашнего ужина. На плите тихонько потрескивал чайник, а за деревянным столом, покрытым клеенкой с цветочными мотивами, сидели двое детей: Наташа и Даня.
Только не нужно обманываться внешним спокойствием крохотной кухни.
Наташа, хрупкая девочка с темными косичками, которые торчали в разные стороны, как непослушные пружинки, смотрела в одну точку, сжимая в руках свою любимую плюшевую собачку. Ее карие глаза, обычно полные любопытства и радости, сейчас были печальными и настороженными.
Даня, старший брат, казался более сдержанным, но его нахмуренные брови выдавали внутреннее напряжение. Он то и дело отводил взгляд, словно старался уйти от чего-то невидимого, что маячило в воздухе.
Так-то… вполне видимого.
Дома опять бразильская драма.
Или коррида.
Мама, лицо которой искажала гримаса ярости, бросала в папу обвинения, которыми она всегда встречала его с работы.
Она принюхивалась к его одежде, прекрасно зная, что может там найти, и пыталась уловить хоть какой-то признак чужих духов. Папа, с потухшим взглядом и опущенными плечами, огрызался в ответ, и его слова становились все более резкими.
Папа, в свою очередь, тоже сыпал подозрениями и обвинениями, как будто пытаясь переложить свою вину на нее. Ну, или что-то уже знал.
— Тебя опять где-то носило после работы, с….! — кричала мама, срываясь, ее голос дрожал от напряжения, как натянутая до предела гитарная струна, — Я чувствую! Думаешь, я не отличу женский парфюм от мужского? Опять за свое??
— Что ты несешь?! Опять начинаешь, как заезженная пластинка! — отвечал папа, и это звучало все громче, — Ты сама-то не ангел, между прочим! Я тоже пару раз видел, как тебя подвозил какой-то “коллега”! Забыла, что ли, как сидела в его машине и хихикала? Вообще, прекрати обвинять меня при детях! Хочешь, чтобы они так думали о своем родном отце?
— Ты сам себя позоришь перед родными детьми!
— А родными ли?
— Дети, уйдите отсюда немедленно!
И они закрылись к себя.
Даня, уткнувшись в подушку, пытался закрыть уши ладонями, надеясь, что это поможет ему не слышать всех этих ужасных слов…
Наташа, сжавшись в комочек, прижималась к стене, боясь поднять глаза, чтобы не увидеть выражение лица брата, полное гнева и разочарования.
Они теряли чувство времени.
И уже ничего не хотелось.
Когда родители так ругались, а ругались они каждый день, Наташе с Даней уже ничего не было нужно.
Игрушки переставали быть яркими и интересными, мультики — смешными и забавными, а еда казалась пресной и безвкусной. Они сидели, маленькие и напуганные, в самом центре этого урагана, не зная, как его остановить, не зная, как пережить это.
Но это не весь репертуар.
Бывали и другие сцены.
Однажды в пылу примерно миллионной ссоры папа, потеряв самообладание, так сильно толкнул маму, что она упала и ударилась головой о край стола. Наташа, крича от ужаса, бросилась к ней, а Даня, пытаясь защитить маму, вцепился в отца. Но силы были неравны, и папа отбросил его, как будто он был пушинкой, и Даня упал на спинку стула.
Но они отцу этого не вспоминали.
— Отошел отсюда! — прошипела тогда мама, вскакивая на ноги. Она, в свою очередь, схватила первое, что попалось ей под руку — поднос с недопитым чаем — и запустила им в папу.
Поднос, описав в воздухе кривую дугу, с грохотом врезался в стену, оставляя на ней глубокую вмятину.
Поэтому, когда родители просто ссорились, было еще ничего.
Дети даже засыпали иногда под эти скандалы.
Но однажды ночью, после очередной, особенно страшной ссоры, когда в доме, казалось, не осталось ни одного целого предмета, папа, вне себя, выгнал маму из дома. Наташа и Даня в пижамах столпились у порога… Потому что им приказали уйти вместе с ней.
Мама ничего не сказала, просто взяла их за руки и повела за собой прочь.
— Куда мы идем, мама? — прошептала Наташа, ища в ее взгляде ответы.
— К бабушке, — ответила мама.
Тихо и печально.
Бабушка с седыми волосами, собранными в небрежный пучок, и ее муж с опухшим красным лицом встретили их на пороге.
Бабушкин дом казался старым и неуютным, пахло сыростью и дымом. Наташе с Даней было здесь не по себе, но они понимали, что им нужно это пережить.
Мама о чем-то подолгу разговаривала с бабушкой.
— Я должна себе хоть на дом заработать, хоть в вашей… деревне. В квартиру к мужу я вернуться не могу, он меня не пустит, да и этот брак все равно надо было заканчивать… Что я буду делать, когда тебя не станет, мам? Тем более, с детьми. Мне нужно поездить туда…
— Это та работа, которую тебе бывший предложил?
— Да.
— Ужасная идея…
— Ну, предложи что-то получше! Я на вахты поезжу, так хоть сколько-нибудь скоплю, а тут что я заработаю?
— А детей мне подбросить хочешь?
— Я обещаю, что потом заберу их.
— Как твой муж обещал тебя оберегать и на руках носить?
Дети все еще надеялись, что этот кошмар когда-нибудь закончится, но мама стала по три месяца работать вне дома, и жили они с бабушкой.
Почти что сразу Наташа и Даня поняли, что жизнь у бабушки ничем не лучше, а, возможно, даже хуже, чем жизнь с родителями.
Бабушка редко бывала трезвой, а ее муж, который и сам не любитель здорового образа жизни, начинал ее “перевоспитывать”, гоняя по двору и выкрикивая такое, что от мамы с папой они хотя бы не слышали. Все вернулось на круги своя. Они прятались в комнате и слушали эти скандалы.
Наташа часто плакала по ночам в подушку, мечтая, чтобы мама снова их обняла, а Даня, стиснув зубы, смотрел в потолок, не позволяя себе плакать. Единственной радостью остались мамины приезды, но они были короткими, а разговоры с ней все более пустыми.
Однажды, когда Наташе исполнилось одиннадцать, а Дане — тринадцать, мама вернулась.
— Собирайтесь, — сказала она уверенно, — Мы уезжаем. Навсегда.
Они переехали в новую квартиру.
В ней не было еще даже нормальный кроватей, но зато и не было криков и драк.
Мама больше никогда не говорила им об отце, хотя они спрашивали. Ее взгляд становился стеклянным, как будто застывал на далеком воспоминании.
— Мам, а где папа? — однажды снова спросила Наташа, стараясь не смотреть ей в глаза.
Мама вздохнула и посмотрела в окно, за которым не было ничего особенного, просто унылый серый двор, заросший сорняками, словно отражение их жизни.
— Он… он живет с другой женщиной, — ответила мама после долгого периода молчания об отца, словно слова вытягивали клещами.
Наташа, помня все обиды, просто приняла это к сведению. Если он их выгнал, если они ему неинтересны, то и он ей не нужен, он перестал для нее существовать, словно перестал быть частью их жизни.
А вот Даня злился. Он обижался на маму за то, что она молчит, за то, что ничего не рассказывает, словно заставляла их додумывать, самим выстраивать эту картину, которая не складывалась.
Время шло, дети росли.
Наташа превратилась в красивую девушку с добрым сердцем, горящими глазами и широкой улыбкой. Она работала в маленьком книжном магазине, среди полок с книгами она чувствовала себя, как рыба в воде, любила читать, погружаясь в другие миры, и искала в них утешение.
Даня, в свою очередь, стал серьезным и ответственным мужчиной, работал на стройке, зарабатывая на жизнь, словно строя свое будущее шаг за шагом. Он встретил Таню, добрую и красивую девушку, которая смогла растопить его сердце, женился на ней, и у них родилась дочь Алиса, маленькая очаровательная девочка, которая была точной копией Наташи в детстве.
Наташа обожала свою племянницу, баловала ее игрушками, книжками, конфетами, она видела в ней свое отражение, ту маленькую девочку, которой когда-то тоже нужна была любовь и забота.
Однажды, сидя у мамы на кухне за чашкой чая, Наташа и Даня заговорили о прошлом, которое все еще преследовало их, словно тень, и не отпускало.
— Мама так и не рассказала нам ничего об отце, и найти я его тоже не смог, он куда-то съехал, а квартиру продал, — проворчал он, помешивая сахар в чашке, словно отгоняя грустные мысли.
“Как будто его никогда и не было, словно он просто испарился”
Наташа пожала плечами, она устала от этих разговоров.
— А зачем нам о нем говорить? — сказала она, стараясь сохранять спокойствие, — Он нас выгнал, он о нас забыл. Зачем он нам теперь? У нас есть своя жизнь.
— Но почему мама молчит? Почему она скрывает от нас правду? — не унимался Даня, он не мог отпустить это прошлое.
— Может, ей так легче, — предположила Наташа, не желая углубляться в это самое прошлое, — Может, она не хочет бередить старые обиды, может, она тоже страдает, но не показывает этого.
— Старые обиды?! — горько усмехнулся Даня, — Это она нанесла их всем нам, зачем она молчит, как будто мы маленькие, как будто мы ничего не понимаем, а мы всё понимаем, но она не хочет с нами говорить!
И тут мама, случайно услышавшая их разговор, попросила их прекратить это обсуждать.
— Дети, хватит об этом. Нужно двигаться дальше, не оглядываясь назад.
— Нет, мам, не нужно, — возразил Даня, — Это не что-то незнакомое и неважное, это часть нашей жизни. И мы имеем право знать, что случилось с нашим отцом. И почему ты запрещала нам с ним общаться? Да, он поднимал на тебя руку, но и ты – на него. Вы квиты. Но ты будто до сих пор мстишь ему. Мы имеем право на правду, даже если она горькая.
Мама вздохнула, ее плечи поникли, словно под тяжестью этого груза.
— Вашего отца давно нет в живых, — сказала она, стараясь не встречаться взглядом с детьми, она боялась, что ее маска спокойствия рухнет.
Наташа и Даня замерли. В голове у них все перепуталось. Они не могли поверить в то, что услышали.
— Что… что ты сказала? – спросила Наташа.
— Он умер, — повторила мама, — Несколько лет назад. Я не говорила вам, потому что не хотела, чтобы хоть раз его имя звучало в нашем доме. Я хотела, чтобы вы просто забыли о нем, чтобы вы были счастливы. Сейчас я признаю, что… поступила глупо.
— Но почему ты нам не сказала? — его лицо покраснело, а кулаки сжались, Даня чувствовал себя преданным и обманутым.
— А ты не помнишь, как мы с ним жили?? Что происходило? Как он выкинул нас из своей жизни? Он жил с другой, и воспитывал ее детей! Да, я хотела мести, и не хотела, чтобы вы о нем хоть что-то знали.
— Ты понимаешь, что ты натворила? Ты столько врала нам! Мы имели право на хоть какую-то память о нем.
А Наташа не знала, что чувствовать: и маму жаль, и брат, вроде, прав.
С тех пор Даня перестал приезжать к маме в гости, вообще не показывался на ее пороге и не звонил.
И эта злость, незаметно-незаметно, по чуть-чуть, просачивалась в его семейную жизнь. Крайними стали его домашние.
Да так, что Наташа, поговорив с его женой, вообще не понимала, что речь-то идет о Дане… Он поменялся на глазах, но сестра не могла смотреть на это спокойно, она понимала, что Дане нужна помощь.
— Даня, я к вам не заходила неделю, а у тебя дома уже не дом, а филиал ПНД. Таня сготовила такое рагу, что я сама не заметила, как его съела. Вкуснятина, у меня так никогда не получалось и не получится, а ты на нее накричал за то, что овощи перетушенные… Что с тобой происходит? — спросила она однажды, когда они остались наедине, — Это что-то наследственное?
— Блин, да где ты видишь, что что-то происходит? И почему я должен хвалить еду, если она др… невкусная? Что за культ вранья? В тебе тоже что-то наследственное от мамы проснулось? Так я тоже могу спросить, Наташа, что с тобой происходит? — огрызнулся он в ответ.
— Видишь. Уже и на меня кричишь. Когда такое было? — настаивала Наташа, подсаживаясь к нему, — Срываешься по пустякам. На меня, на Таню.
— А как я должен себя вести, по-твоему? — Даня засмеялся, но в его смехе не было радости, — Быть счастливым мужем и отцом? А ты кем должна быть? Счастливой тетей? Нас всех это коснулось, мы все в одной лодке! Вы все будто не заметили, что умер папа! А мама решила эту “пустяковую” информацию от нас скрыть. И у всех все в порядке!
— Даня, что ты несешь? – Наташа не понимала, что он пытается до нее донести, — При чем тут я? Мы сейчас говорим о тебе. Да, папа умер. Я даже поплакала дома. Но я его с семи лет не видела, потому что он сам так решил! Сколько мне по нему надо слезы лить?
— Все при чем! — крикнул он, — Все при чем! Мама, папа, весь этот сумасшедший дом, который был в нашем детстве! Все это тянется за нами, как проклятие! Теперь еще и это…
— Давай съездим к нему, если для тебя это…
— А для тебя – нет?
— Дань, я не знаю!
Час от часу не легче.
— Видимо, и в третьем поколении нашей семьи будет то же самое, — говорила Наташа, — Я никогда не сомневалась в Дане. Ни разу. Потому что он видел все, что видела и я! Но он ведет себя, как наши родители, и еще и не считает, что становится таким же, нет, у него все окей, он за собой не замечает. Я бы подумала на кого угодно, только не на него!
Однажды вечером, когда Наташа заехала к брату, ее встретила картина, от которой сжалось сердце. Из квартиры, с визгом, убегая от родительской драки, выскочила Алиса, и Наташа узнала в ней себя…
Наташа, присев на корточки, обняла племянницу.
— Что там у них?? — спросила Наташа.
Но ответа не дождалась.
Сама пошла…
Кое-как разняв Даню с Таней и уведя ребенка, Наташа поняла, что не может больше смотреть на то, как ее племянница проживает их детство.
В тот вечер Наташа долго разговаривала с Таней не как золовка с невесткой, а как подруга, как сестра. Она рассказала ей о своем детстве, о котором Тане было и так многое известно, еще от Дани, но, когда Наташа сказала, что увидела в Алисе себя…
— Я понимаю, как тебе сейчас больно, — Наташе просто не верилось, что речь идет о семье ее брата, — Но ты должна думать о своей дочери, она не должна расти в таком аду, в каком росли мы.
Таня кивнула, понимая, что Наташа права.
— Я знаю, — ответила она, — Я знаю, что должна что-то менять.
— Хотите ко мне поехать с Алисой? Чтобы и у тебя, и у Дани было время подумать.
Даня пытался уговорить ее остаться, обещал измениться, но Таня была непреклонна. Конечно, такого предательства сестре он простить не мог. С Таней еще хотел поговорить, все обсудить, начать сначала, а Наташа…
Развод был тяжелым для всех, как будто их жизнь треснула, раскололась на части.
Алиса скучала по папе, Даня был опустошен, а Таня, хоть и чувствовала облегчение, но и чувство от потери любимого мужа тоже никуда не деть. Наташа поддерживала их, она была рядом, утешала, помогала. Она стала для Тани настоящей подругой, а для Алисы — любящей тетей, которая никогда ее не бросит.
