Дом Ивановых всегда был наполнен уютом. Зимой в маленькой гостиной стояла наряженная ёлка, из кухни доносился запах свежих пирогов, а летом вся семья собиралась на даче жарить шашлыки. Это была та самая идеальная семья, которую так любят показывать в фильмах. Но если присмотреться, под этим фасадом пряталась одна простая истина: любовь родителей делилась не на двоих, а только на одного.
У Никиты с Глебом была небольшая разница в возрасте — всего четыре года. Никита, старший, рос спокойным и рассудительным ребёнком. Он рано научился завязывать шнурки, сам собирал портфель в школу, а ещё обожал читать книжки про динозавров. Глеб же был полной его противоположностью. Он бегал, прыгал, всё время что-то ронял и громко смеялся. Родителям его задор казался таким милым, таким живым, что они невольно отдавали ему больше внимания. А Никита? Ну, Никита же старший. Он должен всё понимать.
— Никит, ты у нас самостоятельный, — часто повторяла мама, когда сын просил её поиграть с ним после школы. — А Глеб маленький, ему сложнее. Помоги ему, пожалуйста.
Эти слова были как кирпичики. Они постепенно выстраивали между братьями стену. Не из вражды, нет. Скорее из непонимания. Никита не злился на Глеба. Он злился на то, что ему самому не оставалось места.
Когда Глебу исполнилось десять, ему подарили велосипед. Красный, с блестящими спицами и звонким звонком. Он сиял, как мечта любого ребёнка. Никита тогда вспомнил, как три года назад просил велосипед на день рождения. Родители отмахнулись. Тогда папа сказал: «Это дорого, сынок». И предложил подождать. Но ждать было бесполезно — велосипед он так и не получил.
— Ух ты, — выдохнул Глеб, обнимая маму. — Спасибо, это лучшее, что у меня было!
Глеб помчался во двор, а Никита остался стоять у окна, наблюдая, как брат делает круги на новом велосипеде.
Но сейчас, наблюдая за тем, как брат гордо катается по двору, Никита ощутил укол обиды. Не из-за велосипеда. А из-за того, что его желание оказалось не таким важным.
— Что, грустишь? — обратилась к нему мама, заметив его взгляд. — Ты же понимаешь, что мы не можем всё сразу. Ты уже взрослый, Никит. А Глебу это нужно.
Никита кивнул. Конечно, понимал. Как и всегда.
— Смотри, как я могу! — кричал Глеб, отпуская руль и размахивая руками.
— Молодец, — пробормотал Никита и отвернулся. Он бы, наверное, тоже хотел услышать такое одобрение. Хоть раз.
В доме часто устраивали маленькие праздники. Мама обожала готовить, папа доставал старую гитару, а Глеб устраивал «концерты». Он пел что-то несвязное, смешное, и родители смеялись до слёз. Никита сидел рядом, улыбался, но чувствовал себя лишним.
На школьных утренниках мама всегда занимала место в первом ряду, чтобы снять Глеба на видео. Никита стоял где-то сбоку. Его не снимали. Когда он однажды спросил об этом, мама ответила:
— Ты же не хочешь быть в центре внимания, правда?
Это был не вопрос. Это была констатация. Никита не стал спорить. Но внутри что-то щёлкнуло.
Глеб был любимцем не только дома, но и в школе. Учителя обожали его за лёгкость и общительность. Одноклассники тянулись к нему. Он был всегда в центре внимания. Никита же, с его тихим характером и интересом к книгам, оставался на заднем плане. Его уважали за успехи в учёбе, но он не был «звездой».
Никита не был проблемным ребёнком. Он старался учиться хорошо, чтобы радовать родителей. Но всякий раз, принося домой грамоты или дипломы, он видел одно и то же: равнодушие.
— Молодец, — говорил папа. — Но не зазнавайся.
— Умница, — кивала мама. — Покажи Глебу, пусть вдохновится.
Слова были правильными, но чего-то не хватало. Чего-то простого. Радости. Того самого тепла, которое получал Глеб, просто спев очередную детскую песенку.
Однажды Никита пришёл домой с золотой медалью со школьной олимпиады. Он был горд. Но, показав её родителям, услышал:
— Молодец, Никит, — сказал отец, даже не отрываясь от телевизора.
Показал маме.
— Это замечательно, сынок, — ответила она. — А Глеб сегодня смастерил поделку. Посмотри, как у него получилось!
Никита посмотрел. И ушёл к себе в комнату. Он убрал медаль подальше в ящик и больше никогда о ней не вспоминал.
Так прошло несколько лет. Никита рос, всё больше отстраняясь от семьи. Он не ссорился с Глебом, но их общение было формальным. Родителей он уважал, но настоящей близости с ними не чувствовал.
Вечером, когда Глеб хвастался своей новой курткой, купленной к зиме, Никита заметил: мама смотрела на брата с таким теплом, которого сам он никогда не видел.
— У тебя никогда не возникало ощущения, что я тут лишний? — однажды спросил Никита у Глеба, лёжа в их общей комнате.
— Что ты выдумываешь? — отмахнулся брат. — Это всё в твоей голове.
Никита не ответил. Он просто улыбнулся. Глеб был слишком молод, чтобы понять. Но Никита уже знал: проблема не в голове. Она в сердце.
Глеб был центром внимания. Это чувствовалось в каждом дне. Если он приносил домой рисунок из школы — мама тут же хвалила его и вешала на холодильник. Когда Никита приносил грамоту за победу в олимпиаде, мама говорила: «Молодец, сынок» — и убирала её в ящик.
Для родителей Никита был «надёжным», «самостоятельным». Таким, которому не нужно постоянно говорить, что он молодец. Они думали, что это нормально. Что Никита понимает. Но Никита не понимал.
Вечером, за общим ужином, Глеб всегда был в центре разговоров. «Глебушка, как дела в школе?», «Глебушка, что сегодня делали на физкультуре?». Мама и папа задавали ему тысячу вопросов, смеялись над его историями, удивлялись мелочам.
Никита молча ел. Вопросов ему не задавали. Пару раз он пытался сам начать разговор. Но эти попытки тонули в хоре: «Глеб, молодец!», «Глеб, расскажи!».
В какой-то момент Никита перестал пытаться. Просто сидел и ждал, когда всё закончится.
Несмотря на всё это, Никита не злился на брата. Он понимал, что Глеб был ребёнком. Никита не мог винить его за это. Но каждый раз, когда брат радостно делился очередной похвалой родителей, Никита чувствовал, как его собственное место в семье становится всё меньше.
Однажды ночью, когда Глеб уснул, Никита сидел у окна и смотрел на тёмный двор. «Интересно, — подумал он. — Если бы меня здесь не было, кто-нибудь заметил бы?»
В тот день Никита отчётливо понял: в этой семье есть свои правила. Они негласные, но их невозможно игнорировать. Одни получают больше, другие — меньше. И никакие усилия не меняют этого. Это было очевидно, когда на Новый год Глеб получил приставку, о которой мечтал, а Никите достался тёплый свитер.
Свитер, конечно, вещь полезная. Но только попробуйте сказать это подростку, который из года в год чувствует себя на втором плане.
Когда Глеб увидел подарок, он буквально подпрыгнул от радости.
— Ура! Это то, что я хотел! Спасибо, спасибо! — он кружил по комнате, прижимая коробку к груди.
Родители смотрели на него с улыбкой, искренне радуясь тому, как счастливо светятся его глаза. Никита стоял в стороне, держа в руках свой свитер. Тёплый, мягкий, но такой… безликий. Он не сказал ни слова. Просто пробормотал: «Спасибо» и отошёл.
Позже мама подошла к нему на кухне.
— Ты ведь понимаешь, Никит, мы старались. Просто ты уже взрослый, а Глеб — маленький, ему хочется праздника.
Никита кивнул. Он и не ожидал другого объяснения. Но в этот раз понимание не принесло облегчения. Впервые он почувствовал, что больше не хочет играть роль «взрослого».
Глеб, конечно, сразу начал играть. Первую ночь он провёл у телевизора, радостно повизгивая. Никита лежал в своей кровати, слушая, как родители время от времени поднимались, чтобы уговорить его лечь спать.
Ему хотелось пойти и сказать, что он тоже хочет играть. Что он, может быть, не против разделить радость брата. Но вместо этого он просто лежал, уставившись в потолок, и размышлял, почему ему так сложно попросить о чём-то.
Когда Глеб наконец решил сделать паузу, он заглянул в комнату.
— Никит, хочешь попробовать? — спросил он, поднимая приставку.
— Не, спасибо, — ответил Никита, даже не глядя в его сторону.
Он соврал. Конечно, он хотел. Но в тот момент ему казалось, что принять предложение брата — это признать, что он согласен с этим неравенством.
Время шло. Никита будто замкнулся в себе, избегая разговоров. Даже когда Глеб искренне пытался разделить с ним свои радости, Никита отмахивался.
— Ты же сам говорил, что я «взрослый», — однажды бросил он брату, когда тот пришёл похвастаться своей новой победой в игре. — Зачем тогда меня это должно волновать?
Глеб замолчал. Он не знал, что сказать. Ему казалось, что Никита просто обижен. Но он не понимал, насколько глубока была эта обида.
В один из вечеров Глеб решил показать маме и папе, как далеко он продвинулся в своей игре. Они сели рядом, наперебой хваля его и давая советы. Никита стоял в дверях, молча наблюдая за этой сценой.
— У Глеба правда талант, — сказал отец, хлопнув сына по плечу. — Молодец, парень!
Никита только усмехнулся.
— А я вот думал, что в семье должен быть талантливый только один ребёнок, — бросил он.
Мама резко обернулась.
— Никит, что за глупости? Конечно, мы гордимся вами обоими!
Но Никита уже уходил. Он не хотел слушать оправдания. Он устал.
Этой ночью Никита долго лежал в кровати, вспоминая, как они росли. Почему всё стало именно так? Он искал ответы, но не находил. Может, родители и правда не замечали, как их любовь была распределена. А может, это было слишком удобно — списывать всё на его «взрослость».
Но Никита не винил Глеба. Он видел, что брат тоже чувствовал себя неуютно, когда замечал несправедливость. Это было не его вина.
— Ничего, — пробормотал Никита. — Однажды я научусь быть равнодушным.
Но он знал, что это будет сложно.
Годы шли, и Никита постепенно отдалялся от семьи. Он вырос, поступил в университет и переехал в другой город. Теперь его визиты домой были редкими и короткими. Он приезжал на праздники или по большим поводам, но всё чаще находил оправдания, чтобы не ехать. Глеб же остался дома, окончил школу и поступил в местный институт. Он был тем, кого родители могли назвать своей гордостью.
— Никит, ты когда приедешь? — спрашивала мама по телефону.
— Не знаю, много работы, — коротко отвечал он.
Но дело было не только в работе. Каждый визит домой для Никиты был напоминанием о прошлом. О той вечной несправедливости, которую он, вроде бы, простил, но никак не мог забыть.
Один из таких визитов совпал с днём рождения мамы. За столом собрались все: Никита, Глеб, родители и несколько родственников. Разговоры шли оживлённо, звучали тосты, смех. Но Никита чувствовал себя чужим. Как будто он просто случайный гость на чужом празднике.
— А Глеб у нас теперь работает, — с гордостью рассказывала мама, накладывая сыну ещё одну порцию. — Представляете, так хорошо устроился! Умница.
— Да, Глебушка молодец, — поддакнул отец. — Мы так им гордимся.
Никита молчал, прокручивая в голове, сколько раз за всё детство он слышал слова «гордимся тобой». В памяти всплывали только редкие эпизоды.
— Никита, а ты как? — неожиданно спросила мама, будто вспомнив, что он тоже здесь.
— Всё нормально, — коротко ответил он. Но внутри уже кипело.
После ужина, когда гости начали расходиться, Никита остался с родителями и братом на кухне. Мама убирала тарелки, Глеб рассказывал о работе, а отец что-то искал в телефоне. Атмосфера была тёплой, но для Никиты — слишком показной. И он не выдержал.
— Мне вот интересно, — начал он, — почему вы всегда любили только его?
Слова прозвучали резко. Как будто кто-то бросил камень в тихую воду. Мама замерла с тарелкой в руках. Глеб перестал говорить. Отец поднял глаза от телефона.
— Никит, о чём ты? — растерянно спросила мама. — Это неправда.
— Правда, — перебил он, глядя прямо на неё. — Я помню, как в детстве меня постоянно оставляли без внимания. Все подарки, похвалы, ваше тепло — всё было для Глеба. А я? Я был просто приложением. «Старший брат», который должен помогать и быть примером.
Мама покраснела, пытаясь что-то сказать, но Никита продолжил:
— Я не виню вас. Наверное, это получилось не специально. Но, знаете, это всё равно было больно. Особенно когда понимаешь, что ничего не изменится.
Мама поставила тарелку на стол и тихо села. На её лице читалась смесь вины и растерянности.
— Никит, мы никогда не хотели, чтобы ты так себя чувствовал, — сказала она, стараясь подобрать слова. — Ты всегда был для нас важен. Просто… ты был старшим. Нам казалось, что ты сильный. Что тебе не нужно столько внимания.
— Да, — кивнул отец, пытаясь поддержать её. — Мы думали, ты понимаешь.
Никита усмехнулся.
— Конечно, понимал. Только это не значит, что мне не хотелось слышать то, что вы гордитесь мной. Или чтобы вы обняли меня, как обнимали Глеба.
Глеб сидел молча, опустив глаза. Он, кажется, впервые осознал, каково это было для брата.
После долгой паузы мама встала, подошла к Никите и обняла его. Это было неожиданно.
— Прости нас, — тихо сказала она. — Мы правда не замечали. Но это не значит, что мы тебя не любили.
Никита почувствовал, как внутри что-то оттаивает. Это был маленький жест, но он многое значил.
Глеб тоже поднялся, неуверенно подойдя к брату.
— Никит, я… Если я в чём-то виноват, прости, — сказал он. — Мне правда жаль.
Никита посмотрел на него и, наконец, улыбнулся.
— Ты не виноват, Глеб. Просто ты был их любимчиком. И я это принял.
Этот разговор не решил всего сразу. Прошлое не изменить, обиды нельзя просто простить. Но с этого момента в их семье появилась возможность идти дальше. Родители стали чаще звонить Никите, спрашивать, как у него дела. Глеб старался больше поддерживать брата. А Никита, хоть и не сразу, начал верить, что его тоже любят.
