Света посмотрела в глазок и сразу узнала жену своего Костика – она видела ее на фотографиях и один раз случайно столкнулась с ними в супермаркете. Костик тогда сделал вид, что не знает её, и от этого стало так больно, что Света до крови прикусила щеку, и та потом долго болела, язвочка никак не заживала, так что пришлось даже идти в аптеку и покупать специальную мазь.
Сейчас прокушенной щекой не отделаешься – Кира стояла и упорно нажимала на звонок, держа другой рукой крошечную ладошку трёхлетней дочери.
Про дочь Света знала. Собственно говоря, эта девочка и была причиной того, почему Костик не мог уйти из семьи.
Нет, он не был таким, как все эти женатые мужчины, которые заводят роман на стороне и всех обманывают – как только у них со Светой все закрутилось, он сразу жене во всем признался. А она потащила его к семейному психологу, стала шантажировать ребенком, ну и Костя сломался. Пообещал, что не уйдет из семьи, пока дочка не станет достаточно взрослой, чтобы понимать, что развод не значит, будто отец ее больше не любит. Девочка начала плакать по ночам, просыпаться от кошмаров, перестала говорить, постель стала мочить…
Света и сама согласилась, что нельзя так с ребенком, не монстр же она какой. Подождет, сколько будет нужно. И зажили они так: жена Костика делала вид, что не знает ничего о Свете, и не звонила мужу до девяти вечера, Света делала вид, что не ревнует и не обижается, когда Костя проводит выходные и праздники с семьей. Их миры никак не пересекались до сегодняшнего дня, и вроде всех все устраивало.
— Светлана, я слышу, что вы там, – проговорила женщина
Можно было просто не открывать. Но это было так тупо, что она, маленькая, что ли, чтобы прятаться в собственном доме? Света закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула, медленно выдыхая, как ее учили на йоге, и открыла дверь.
Визит не предвещал ничего хорошего: зачем ещё приходят к любовнице мужа, если не устроить скандал? Поэтому Света очень удивилась, когда Кира тихо и смущённо спросила:
— Можно, мы войдём?
Учитывая, что Света уже открыла дверь, вопрос был глупым. Она отступила назад и пропустила их, махнув рукой в сторону кухни — в зале было не убрано, и наверняка валялись вещи Костика.
— Чаю? — спросила Света, чувствуя себя ужасно глупо.
— Если можно, воды, — произнесла Кира, усаживая девочку на стул.
Света не любила детей — от них столько шума, особенно они раздражали ее в ресторанах: неужели нельзя оставить их на няню, бабушку или кого там ещё? Она пришла отдохнуть, а не слушать их вопли.
Но эта девочка была тихой — послушно села на стул, взяла книжку, которую Кира достала из сумки, и принялась рассматривать иллюстрации.
Вода была только в бутылках, и Света долго не могла открыть бутылку, злясь на себя за то, что у нее трясутся руки. Наконец, крышка поддалась, и Света налила воды в стакан и протянула Кире.
В этот момент у нее зазвонил телефон. Света посмотрела на экран, молясь о том, чтобы это был не Костик. Это была мама.
Мама звонила уже третий раз подряд, а Света третий раз подряд не брала трубку. С мамой у нее говорить не получалось – они сразу принимались ругаться и потом могли месяц не разговаривать. Если что-то надо, пусть сообщение пишет – с эпистолярным жанром у них как-то получше выходит. Видимо, когда мама пишет слова, она их обдумывает, а когда говорит – нет. И так получается, что каждым своим словом она будто специально цепляет Свету.
Света отключила звук и вопросительно посмотрела на Киру.
— Да, — прокашлялась та. — Я должна сказать, зачем пришла.
Она покосилась на девочку и продолжила.
— У меня будет ребенок.
До Светы не сразу дошел смысл этих слов. Она растерянно перевела взгляд на девочку, потом опять посмотрела на Киру и только тогда поняла, что речь идет не об этом ребенке. О другом.
Костя говорил, что у него ничего нет с женой. Что они даже спят в отдельных комнатах. Обманывал? Она обманывает? Нет, это какой-то бред, все, что происходит последний год – затянутый бредовый сон, Света просто заболела и лежит с жаром, ей все это только кажется.
— Костя не хочет, чтобы я рожала, – затараторила Кира, словно слова, застрявшие у нее в горле, наконец-то нашли свободный проход и вырвались наружу. – Я все помню про договор и все понимаю. Не буду врать, что я не надеюсь, что он передумает, но я не специально, правда, не специально, и он ведь уже есть, живой, все чувствует, понимаете? Вся эта двойная жизнь мне уже самой опостылела, я сто раз порывалась собрать его вещи и отпустить, но вы понимаете, дочка…
Она снова покосилась на девочку, но та оставалась безучастной и рассматривала картинки в книжке. Глухая она, что ли? Словно прочитав ее мысли, Кира пояснила:
— Я не знаю, говорил ли Костя. У нее не все просто. Мы ходим по врачам, это долго все объяснять. Но все говорят одно: нужен покой. Никакого стресса. Она и так… Вы поймите, она совсем маленькая, и я не знаю, заговорит ли она, и этот аппарат нужен, но невролог… Я так устала…
Кира внезапно замолчала и прикусила губу.
— Он боится, что второй ребенок тоже будет такой. А мне все равно. Я его уже люблю. А он грозит, что тогда уйдет сейчас. А ей сейчас нельзя, у нее как раз лечение, и аппарат этот… Я вас очень прошу, помогите нам!
В ушах звенело, хотелось открыть окно и вдохнуть побольше свежего воздуха. А еще хотелось закричать: при чем тут я? Зачем вся эта информация мне?
Почувствовав, что телефон вибрирует, Света посмотрела на экран – снова мама. Впервые за долгое время ей захотелось взять трубку и услышать ее голос. Что угодно, только не эти жалобные Кирины слова, от которых из глубины души поднималось что-то забытое, спрятанное так глубоко, что Свете казалось, что оно останется там навсегда.
— Это Костя? – жалобно спросила Кира. – Не говорите, что ему я к вам пришла. Пожалуйста.
Из горла у Светы вырвался непонятный звук – то ли смешок, то ли судорожная икота. Все так же хотелось свежего воздуха.
— Послушайте, – выдавила она. – Я ничем не могу…
Кира подскочила на ноги, уронила стакан с водой, снова затараторила:
— Ну зачем он вам? Вы такая молодая, красивая – вы же можете найти себе свободного! Сколько вам лет? Двадцать семь? Тридцать? Вы же наверняка хотите детей. А он будет с двумя, и одна из них точно… Я не избавлюсь от этого ребенка, понимаете, не избавлюсь! Но если вы его отпустите, то, может…
Она схватила Свету на руки, заискивающе заглядывала в глаза. Ладони у нее были сухие и горячие. Света вырвалась и сказала:
— Пожалуйста, уходите.
Плечи у Киры опустились, спина сгорбилась, она словно моментально погасла. Взяв за руку девочку, она тихо сказала:
— Я должна была попробовать. Извините.
Она прошла в коридор, словно сгорбленная старушка, натянула стоптанные туфли, застегнула на дочери сандалии. Та все еще держала в руках книжку, не глядя ни на мать, ни на Свету.
Что говорить в таком случае? До свидания? Прощайте? Забудьте мой адрес? Кстати, откуда она узнала адрес? Выследила Костю? Лазила в его записной книжке? Поставила маячок? Думать об этом не хотелось.
— Я все равно его оставлю. Даже если Костя уйдет.
Впервые в ее голосе появились не мольба и заискивание, а нечто похожее на угрозу. И Свету это почему-то порадовало.
Когда они ушли, Света взяла телефон и набрала номер матери. Она понимала, что совершает ошибку, что будет только хуже: та начнет причитать, что Свете нужно срочно замуж, что та давно не приезжала, что на даче нужно менять водопровод, что у тети Маши юбилей, и нужно ехать за тридевять земель и покупать вазу в виде слона…
Все разговоры сводились к одному: Света живет неправильно и совсем не помогает матери, а ведь та столько для нее всего сделала! Эта была правда, не поспоришь: мама платила шесть лет за ее обучения, хотя по профессии Света не проработала ни дня, продала квартиру и разменяла на две однушки, выселив двадцатишестилетнюю дочь в надежде, что хотя бы отдельная жилплощадь поможет ей завести если не мужа, то, хотя бы, серьезного кавалера. За это следовало благодарить мать и как можно скорее предъявлять родне завидного жениха и рожать внуков. Света вместо этого писала тексты для социальных сетей и фотографировала еду для каталогов ресторанов. Работой мама это не считала.
Трубку взяла не мама – послышался чужой, смутно знакомый голос.
— Светочка! – кричали в трубку. – Это тетя Галя, соседка!
— Что с мамой?
От страха у Светы пересохло во рту, и язык не слушался ее, отчего слова получились скомканными, непонятными.
— С давлением она лежит, плохо ей! – запричитала тетя Галя. – Врача вызвали, ждем…
Никогда Света не доезжала до мамы так быстро. Она даже волосы как следует не расчесала, хотя никогда не выходила из дома, не приведя их в идеальное состояние: волосы были ее особым пунктиком, ее гордостью, на которые она тратила денег даже больше, чем на свой любимый фотоаппарат.
Мама открыла почти сразу, бодрая, в синем фартуке. Тети Гали не было.
— А как же врач? – растерянно спросила Света.
— Да уже ушел, — отмахнулась мама. – Укол поставил, и все прошло.
— Погоди. Ты даже трубку взять не могла, так плохо тебе было, а сейчас…
Руки у мамы были в муке, из кухни явно доносились запахи грибной зажарки – похоже, собралась печь свой фирменный пирог.
— Да Люба в гости собралась зайти, не отменять же. Вот, пирог делаю. Помнишь Любу? Мы работали с ней на комбинате. У нее еще мальчишки, Юра и Стасик. Помнишь, вы с Юрой еще в жениха и невесту все время играли? Он теперь адвокат, представляешь, коллега твой, практически. Ты поспрашивай, может, пристроит тебя к себе на фирму.
Стало понятно, зачем был устроен этот спектакль: мама опять нашла ей «подходящего» мужчину, который еще и с «настоящей» работой поможет.
Света молча надела сброшенные уже туфли и взялась за ручку двери.
— Ты куда? – испугалась мама.
— Раз с тобой все в порядке, я поехала.
— Ну зачем так сразу… Хоть чаю попей, куда бежишь-то опять… Мне вон шторы надо повесить.
— Юра пусть и повесит, — огрызнулась Света и открыла дверь.
— Телефон Юрин хоть возьми! — закричала вслед мама. – Про работу узнай, он говорил, что им нужны…
Ее голос эхом отдавался в подъезде, а Света бежала по ступенькам, не понимая, что за чувство растет у нее внутри. Нет, это была и не злость, и не обида. Что-то другое. Она бежала по лестнице один пролет за другим, а в ушах звучал то мамин голос, то голос этой Киры. И всплывали картинки.
Мама тащит ее за руку по липкому ноябрьскому снегу, Света не поспевает за ней и плачет. Снег летит с темного неба, забивается ей в глаза и в нос, Свете нечем дышать, но мама словно этого не замечает.
Мама стучит в чью-то дверь и требует открыть. Говорит, что с ней ребенок, и дергает Свету за руку, чтобы та подала голос. Света пугается и плачет. Дверь открывает красивая женщина с рыжими волосами. Мама требует у нее оставить их в покое, Света плачет, женщина смеется и захлопывает дверь.
Мама лежит на кровати, простыни испачканы в чем-то темном. Света хочет позвать папу, но его уже несколько дней нет дома. Приходит соседка, они с мамой о чем-то тихо говорят. Мама плачет. Света спрашивает про братика, когда он родится. Мама говорит, что никогда.
На очередном пролете Света опускается на колени, не в силах больше бежать, закрывает лицо руками. Она помнит, может, всегда это помнила, только притворялась, что забыла. Лицо пылает, грудь сдавило так, что нечем дышать. Она сидит так минут пять, может, больше. Слышатся шаги. Медленные, шаркающие. Света не отнимает рук от лица.
— Дочка, ты чего? Воды? Упала? Что такое?
Рядом садится мама. От нее пахнет луком и грибами. Руки у нее все еще в муке.
— Я смотрю-смотрю в окно, когда ты выйдешь, — жалуется она. – Ну, ты чего?
Света поднимает лицо.
— Меня не нужно ни с кем знакомить. У меня есть мужчина, — говорит она.
Мама смотрит внимательно и настороженно.
— Ну хорошо, — соглашается она. – Кто он? Кем работает?
Маму всегда интересует только это: кем работает, есть ли у него квартира. Света вздыхает и говорит:
— Он женат.
Она ждет, что мама рассердится. Что примется ругать ее, обвинять, напоминать. Что мама встанет и уйдет. Или скажет, что она дура. Но мама осторожно проводит своей мучной рукой по Светиным спутанным волосам и говорит:
— Бедная ты моя…
Света плачет, прижимается к ее груди, как в детстве. Они долго так сидят, пока мимо не проходит сосед с собакой.
— Пирог сгорит, — сообщает мама. – Пошли домой.
И они идут в квартиру. Достают пирог, моют руки, расчесывают Светины волосы. Мама ничего не спрашивает, а Света больше ничего не говорит. Но когда в дверь звонят, Света просит:
— Не надо про работу, ладно?
Мама кивает.
Тетя Люба сильно постарела, стала толстой и рябой, вся в бурых пятнах, как от краски. Зато Юра из лопоухого мальчика превратился в улыбчивого бородатого мужчину, с которым при других обстоятельствах Света бы даже пофлиртовала. Они пьют чай, едят пирог, Юра зовет ее покурить на балкон. Они болтают о ерунде, смеются. Оба чувствуют себя неловко, оба понимают, зачем устроен весь этот цирк.
— У меня билеты есть на стендап, — говорит Юра. – Хочешь, поехали.
Света почему-то соглашается. Она берет сумочку, телефон. Там три пропущенных от Кости. Она на секунду задумывается, потом спрашивает у Юры.
— Можно сделать с тобой селфи?
Тот пожимает плечами.
Света делает селфи, отправляет Косте.
«Прости, я встретила другого, — пишет она. – Забудь меня. Я жду от него ребенка».
И блокирует его номер.
