Часики не просто тикали, они звенели колоколами у Любы в голове. Поздно звенели, или раньше она не слышала, отвлекаясь на обещания Семёна. Он уверял её, что разведется, как только дети вырастут, но не предупредил, что к тому времени, когда старшие выйдут на финишную прямую, появится еще один. А у Любы в это время обнаружат опухоль, и детей у нее уже не будет.
-Я решила усыновить ребенка, – сообщила она Семёну.
-Хорошо.
-Это все, что ты можешь сказать?
-А что я должен сказать?
-Я не собираюсь растить ребенка одна.
-Так не бери тогда!
-Вот как ты заговорил? Понятно… Ключи верни.
-Какие ключи?
-От моей квартиры, идиот!
Вот так в один день они расстались. А Люба пошла в Школу для приемных родителей. Отучилась и принялась выбирать дочку. Розовые очки сняла, без диагнозов детей в системе нет, но подруга-врач подсказала, на что смотреть. Возраст решила смотреть не сильно маленький – возиться с памперсами не хотелось. И чтобы говорила уже, могла сказать, что ей надо. В общем, остановилась на девочке трех лет, похожей внешне, с удобоваримыми диагнозами и статусом под усыновление. Поехала знакомиться.
Разрешили заглянуть в группу, посмотреть со стороны. Выбранная Танечка ловко кормила куклу пластиковой ложной несуществующей кашей, другие девочки тоже возились с игрушками. Только одна, коротко стриженная, с зареванными глазами и хлюпающим носом, сидела отдельно от всех, на стульчике за шкафом.
-А эта чего одна сидит?
Нянечка замялась.
-Наказана она. Не обращайте внимания.
Люба достала из сумки медвежонка, припасенного для Танечки, и протянула девочке. А та внезапно бросилась к Любе, облапила ее и прижалась к груди.
-Вы осторожнее с ней, – предупредила нянечка. – Она со статусом.
-В смысле? – не поняла Люба.
-Айгуль, иди на место, – приказала женщина, но девочка вцепилась еще сильнее.
-Оставьте ее, ничего страшного.
Люба погладила всхлипывающую девочку по спине.
-Инфицированная она! Вич, – пояснила женщина.
Неприятное предчувствие комом поднялось из желудка и застряло в горле.
-Я надеюсь, она не из-за этого отдельно сидит? – ледяным тоном поинтересовалась Люба.
Нянечка только повела плечом, ничего не сказала. А Люба в тот момент уже решила, что заберет девочку.
Конечно, ее отговаривали: и статус, еще и под усыновление нельзя, только под опеку, отец не лишен родительских прав.
-Но матери нет?
-Нет.
-Значит, теперь будет.
К любому делу Люба подходила основательно, и хотя совсем не сомневалась в принятом решении, спешить не спешила. Познакомилась с девочкой, приезжала к ней два раза, понимала, что принимает важное решение, возможно, самое важное в своей жизни.
-Мама, не уходи! – каждый раз говорила Айгуль.
Любе и самой было сложно уходить. И вот решение принято, документы готовы, даже одежда новая куплена и комната приготовлена, остались лишь небольшие формальности. Люба поехала в магазин, закупила все нужное по списку и вернулась домой с кучей пакетов.
На лестничной клетке стоял чемодан, а рядом, притулившись на газете, дремал Семён.
-Ты что здесь делаешь? – удивилась Люба.
Семён вздрогнул и подскочил на ноги.
-А? Что? Люба… Наконец-то, я тебя заждался.
-Что ты здесь делаешь?
-Жду тебя.
-А чемодан?
-Я от Вали ушел.
-И?
-Что и? Ты же сама хотела, вот я. Будем вместе твою сиротку воспитывать.
Люба прослезилась: она и не думала, что Семён способен на такое. Обняла его, вытерла слезы о дорогое шерстяное пальто.
-Ну, показывай, что ли, дочь, – сказал он, когда чемодан был водружен в спальню, а он сам на кухню.
На фотографиях Айгуль выглядела не очень: лопоухая, худая, с несчастными глазами.
-Все исправим, – пообещал Семён.
Главного Люба пока не говорила, волновалась. Но молчать было нельзя, поэтому набралась смелости и рассказала.
-Ты с ума сошла? Хоть представляешь, что это за болезнь?
-Она не болеет. Просто носитель.
-Люба, ты же вроде умная женщина! Сама послушай, что говоришь!
Спорили они долго. Люба плакала, он кричал. В итоге поставил ультиматум.
-Или я, или она.
-Ты серьезно?
-Более чем. Есть же эта, другая девочка. Вот и бери ее. Да хоть двух! Но без таких сюрпризов.
Надо ли говорить, что той ночью Люба совсем не спала? Мысли роились разные: начиная от идеи выставить Семёна прямо сейчас, в семейных трусах и тапочках, и заканчивая отказом от идеи усыновления в принципе.
Рано утром позвонила подруге, той самой, которая давала ей советы.
-Любишь его?
-Кого?
-Семёна, разумеется.
-Люблю.
-Ну и какая разница, какую девочку ты возьмешь? Зуб даю, что любить будешь любую.
И то, правда, подумала Люба, что я напридумывала, ну, какая разница, сердце же сначала выбрало Таню, пусть и будет Таня.
Забирая девочку, она чувствовала себя предательницей, все боялась, что сейчас прибежит Айгуль и будет плакать, говорить свое привычное «мама, не уходи!». Люба видела, что работницы тоже ее осуждают, даже та нянечка смотрела на Любу как на гусеницу.
Айгуль не появилась, Танечка вела себя как ангелок, по крайней мере, первые две недели, потом дала им с Семёном прикурить. Сначала он реагировал на все с юмором, даже легче, чем сама Люба, которая в теории вроде была готова к адаптации, а на практике совсем нет. Но вскоре и Семен сдался: принялся ругаться, что дома не отдохнуть, а у него ответственная должность, все чаще возвращался поздно, а Люба обижалась, что от него никакой помощи, забыв о том, что совсем недавно она вообще собиралась воспитывать девочку одна. К тому же, как оказалось, встречаться раз в неделю – это одно, а жить вместе – совсем другое. Жена совсем разбаловала Семёна, и тот вообще ничего не делал по дому, еще и ждал, что ему стол накроют.
Все закончилось тем, что Люба сама предложила ему пожить отдельно. Снять квартиру, будут пока в гостевом браке, по крайней мере, до тех пор, пока адаптация не закончится. Семён согласился, и Люба сразу выдохнула: работала она из дома, с Танечкой стало проще, с самим Семёном тоже.
Так прошло несколько месяцев, и все эти месяцы Люба была в счастливом неведении о том, что жил Семён вовсе не в съемной квартире, а у своей жены. Узнала случайно, когда приехала сюрпризом и нашла там идеально заправленную постель и пустой холодильник. Позвонила ему, а он сказал, что у себя на квартире. Люба съязвила, что, наверное, он спрятался под кроватью.
-Ты что, хотела, чтобы я сам себе готовил? Рубашки гладил? Я не умею.
Счастливая семейная жизнь закончилась, так толком и не успев начаться.
-Ну, дорогая, ты сама выбрала ребенка, а не мужика. Расплачивайся теперь, – попеняла ей подруга.
Но Люба думала, что расплачивается она за другое: из головы никак не шла Айгуль с оттопыренными ушками и вечно хлюпающим носом.
«Заберу ее, – решила Люба. – Все сделаю, чтобы мне позволили. Если надо, квартиру поменяю, мужа найду, взятку дам».
Она поехала в тот детский дом, полная решимости. Надо попросить у девочки прощение, объяснить ей, что она не виновата, что так сложились обстоятельства.
-А ее нет, – сообщили Любе. – Месяц назад усыновили.
-Как усыновили? Кто? Ее же под опеку только можно было взять?
-Отец умер в тюрьме, и сразу желающие нашлись. Опоздали вы, да и надо ли оно вам? Два приемных ребенка за раз…
Люба умоляла дать ей адрес этих людей, предлагала взятку, пыталась объяснить, что все произошло случайно, но не помогло ничего: Айгуль была в другой семье, с новой мамой.
«Может, так и правильно, – решила Люба. – Танечка только-только начала привыкать».
Семёна она не простила, хотя он несколько раз закидывал удочки. Таню полюбила – не так сильно, как ей хотелось, и не все было гладко, но разве бывает гладко? Разве что в мечтах и дешевых мелодрамах. Через три года она вышла замуж: не за Семёна, случайно встретила одноклассника, он только развелся, позвал ее пить кофе, и все как-то само получилось. А еще через год на линейке в школе, держа за руку Танечку, голова которой была украшена белыми бантами, в толпе первоклассников она увидела знакомое лицо. Айгуль счастливо улыбалась, крепко держа за руку высокую женщину с рыжими волосами.
Через неделю Люба перевела дочь в другую школу. Муж ее поддержал, подруга тоже. А потом история забылась: много чего еще произошло в ее жизни, и прошлое постепенно стиралось из памяти, становилось тусклым. Да и можно ли было представить другую дочь, кроме любимой Танечки? Нет, конечно. Но до конца дней, слыша это редкое имя, сердце Любы пронзала тихая боль, напоминающая ей о предательстве, которое она совершила.
